Базалетский бой

И царь Теймураз Багратиони медлил, нервно проводил пальцами по перстню-печатке, на котором в хризолите был вырезан крест и вокруг вилась надпись: «Милостию божией царь грузин Теймураз». Он размышлял: «А вдруг дерзкий Ностевец действительно непобедим? Не разумнее было бы любыми средствами обратить его в верного слугу трона? Не опасно ли возвеличивать Зураба Эристави за счет Георгия Моурави?».

Теймураз до боли прикусил губу. «Нет, не следует предаваться сомнению! Настало время не слова, а оружия. Под скрежет клинков легче исполнить заветное желание: избавиться от строптивого „барса“, которого уже сам султан величает картлийским владетелем Моурав-беком и ставит наравне с кахетинским Теймураз-беком. Но пока жив хоть один Багратиони, – Теймураз сверкнув красноватыми белками, гневно сорвал с пальца перстень-печатку, он больше не колебался, – фамилия Саакадзе не возвысится до „богоравной“ династии! Для этого стоит нарушить традицию, не допускающую царя снисходить до личной помощи подданным в их междоусобной борьбе. Кто из князей посмеет осудить? Все ждут избавления и…».

Царь взял с мраморной доски пергаментные свитки и скрепил их печатью. Джандиери вздрогнул.

В этот час царь Теймураз Первый навсегда подставил свою жизнь под обжигающие порывы мусульманского ветра. Какой бы ни был исход битвы на берегах Базалетского озера, отныне для царя-поэта Теймураза Первого больше не было покоя в Грузии, он снова должен был познать земную юдоль, мир плача и превратностей судьбы. Стремясь в своей близорукости уничтожить Саакадзе, опору царств Восточной Грузии, Теймураз сам придвинул время своего падения, ускорил начало новой эры – царствования Хосро-мирзы – Ростома Первого.

Воинственно заиграли золотые трубы Кахетинского царства. По разным тропам потянулись к Душети хорошо снаряженные телавские дружины.

В головном царском отряде ехал мрачный Джандиери. Почему-то назойливо его преследовало воспоминание о Сапурцлийской долине, где Саакадзе, как подобает витязю, спас кахетинских князей от меча Карчи-хана. А теперь ни один из них, кичащихся своим благородством, не вспомнил об этом. Резко надвинув на лоб круглый шлем, Джандиери хлестнул иноходца и понесся вперед. Горькая усмешка таилась в уголках его посиневших губ. Он думал о Великом Моурави: «Пошлет ли бог еще такого правителя царству?..»

Возле пылающего бухари – камина, обложенного неотесанными камнями, сидел Зураб, положив ногу на седло. В багряных прыгающих бликах лицо Зураба то краснело, то синело, словно было оно не живым, а нарисованным тем монахом, который верил в самые страшные видения ада.

Сжимая в руке свиток царя, извещающего его о своем решении прибыть в Душети, Зураб, полуприкрыв глаза длинными, как иглы пихты, ресницами, еще и еще раз разбирал дневные и вечерние движения своих и азнаурских войск. «Почему тайно верю, что Георгий Саакадзе непобедим? Тогда ради чего рискую всем? Ради чего? Ради победы! Мне нужна только победа! А вдруг?..» Владетель Арагви поежился, но внезапно отпихнул седло и встал, усмешка вновь заиграла на его губах. «Все же Квливидзе не удалось захватить Григолаант-кари и Пирмисаант-кари и этим поставить под удар Душети. Терпел неудачу Квливидзе и в стремлении утвердиться на рубежах юго-восточнее Душети, на холмах около Млаши, где произошла первая стычка между конным отрядом ничбисцев и арагвинской сотней. Тщетной оказалась попытка пылкого Нодара Квливидзе овладеть важной тропой, проложенной чуть северо-восточнее Душети, вблизи поселения Сакрамули…»

Нежданно Зураб разразился таким хохотом, что оруженосец, стоявший на страже у дверей, завешенных буркой, побледнел и инстинктивно попятился. Пожилой нукери схватил гурий рог, вмещавший тунги темно-красного вина, и поспешил подать князю. Отпивая вино большими глотками, Зураб подбадривал себя: «Нет, нет, пусть сгинет сомнение! Как может ностевский „барс“ с мизерными дружинами азнауров осилить все доблестное княжество? Если б смог, давно бы владел всей Картли!».

В камин полетел новый ворох сухих кизиловых веток, и на каменной стене запрыгали тени, похожие на скачущих всадников. Зураб напряженно прислушался. Ни звука труб, ни цокота копыт!

Накинув бурку, он вышел и поднялся на выступ угловой башни. Перед ним из-за туч смутно выступали пики гор. И было так необыкновенно тихо, будто вся местность между Базалетским озером и Душети притаилась в ожидании чего-то неведомого, страшного. Зураб тяжело опустил руку на меч: «Лишь бы царь не запоздал с кахетинским войском! Разве посмеет Саакадзе напасть на Душети, если в нем будет пребывать „богоравный“? Не посмеет! Ибо вся Картли возмутится поступком „барса“, дерзнувшего поднять меч на венценосца! Но удивительно: почему не пользуется Саакадзе отсутствием царя и не нападает? Разве его могут устрашить собравшиеся здесь князья? Значит, чего-то ждет!».

Внезапно возникшая мысль поразила Зураба: не угодил ли он в капкан? Перескакивая ступеньки, он рванулся вниз и зычно крикнул:

– Миха! Немедля отправь охрану навстречу царю! Царь должен, должен прибыть!..

Скинув шлем и подставив лицо под косой дождь, Саакадзе подробно допрашивал прискакавшего от Квливидзе гонца.

Напрасно Зураб усмехался, обнаружив скрытое движение азнаурских дружин, – ведь и Квливидзе тоже усмехался, ибо план ввести Зураба в заблуждение, сперва ложными движениями северо-западнее Душети, вблизи Григолаант-кари и Пирмисаант-кари, а затем мнимым обходом Млаши и Сакрамули, чуть северо-восточнее Душети, по-видимому, полностью удался. Зураб целиком отвлекся на защиту Душети и, очевидно, не предполагал, что Квливидзе, выполняя часть общего плана Моурави, своим якобы неудачным прорывом ловко замаскировал подход с запада ожидаемых значительных имеретинских сил.

«Как будет поражен Зураб, – размышлял Саакадзе, вытирая концом башлыка лицо, – когда у ворот Душети царевич Александр взметнет голубое знамя с большерогим оленем! Конечно, арагвский шакал встревожится: „Раз имеретины пришли на помощь Саакадзе, значит, и Леван Мегрельский подойдет, а за ним и Гуриели, мой личный враг“. Такие предположения должны обеспокоить Зураба, а тревога врага – половина успеха. Но почему запаздывает Александр? Почему нигде не сказано, что делать с беспечными? Разве затягивающееся ожидание, да еще под ливнем, не рождает сомнение?» Саакадзе условно свистнул. Эрасти, мокрый насквозь, будто сам только что вылез из озера, подвел к Саакадзе дрожащего Джамбаза; с черного чепрака шумными струйками стекала вода.

Рассчитывая каждое движение, вел Моурави к Базалетскому озеру основную колонну азнаурских дружин, уже промокших, как говорят, до костей и продрогших. «О-о, как вовремя была бы сейчас чаша вина и кусок лаваша!» Одна искра, выбитая из кремня, казалось, смогла бы обогреть их.

Придержав коня, Саакадзе окинул взглядом измученных дружинников: «Все будет, и вино и… только…» Но у Трех скал передовых имеретинских дружин не оказалось. Пришлось сделать обход, в кромешной мгле повернуть к Хасимаант-кари и занять склоны покатых холмов. Неожиданно впереди вспыхнул факел. Саакадзе подскакал и нагайкой выбил факел из рук неосторожного; под копытами Джамбаза зашипела смола, блеснул красноватый зрачок и погас.

Отбросив колючую ветку, Саакадзе ощупью забрался на скользкий выступ, прислушался: ни звука труб, ни цокота копыт! «Что могло задержать царевича Александра? Ведь прискакавший из Имерети гонец клятвенно заверял: „Точный день выступления имеретинских войск определен царем Имерети и утвержден католикосом Имерети“. И царевич Александр согласился с необходимостью опередить царя Теймураза и ночью ворваться в Душети, до подхода не только царя с войском, но и кахетинских князей с дружинами. Страх перед мечом Саакадзе еще силен! Не все, но многие разбегутся! Одним ударом бы захватить превосходную стоянку и обеспечить воинов теплым очагом, снедью, а коней – конюшнями. Отдых перед решительным боем крайне необходим! Вот преимущество, которым сейчас владеет Зураб. Значит, следует заставить шакала и его приспешников забыть про тепло и покой! Одним ударом выгнать их в угнетающую мокрядь! Может, рискнуть? Напасть сейчас? Нет, это выполнимо лишь совместно с имеретинским войском, – там, в Душети, сгрудилось слишком много шакалов и коршунов! Бесполезно… Но Кайхосро Мухран-батони настаивает на молниеносном захвате Душети. Он расположился вблизи и нетерпеливо ждет встречи с Зурабом. Ждет… А у него только пятьсот дружинников, на большее число шашек я не согласился. И с Ксанским Эристави равно о трехстах условился. Почему? Доводы высказал в замке Мухран-батони. Отважный Кайхосро не считается с многочисленностью войска Зураба и примкнувших к нему князей. Я тоже не считаюсь, но… Кстати, сколько сейчас клинков в Душети и вокруг? Наверно, двадцать тысяч. А у Кайхосро пятьсот. У Шалвы Ксанского триста, у всех азнауров две тысячи. Но если царевич Александр приведет, как обещал царь Имерети, три тысячи, да Сафар-паша соберет тысячу, пусть отуреченных, но все же грузин… Потом народ, что на Дигоми клялся мне в верности, должен прийти… Пусть не все!.. Что дали им князья? Ярмо! Я обещал им лучшую долю… Нет, не подымут они оружие на своего Моурави… не подымут! Уверен, не подымут! А те, что не сумеют вырваться из княжеских оков, все равно сражаться не станут и по первому моему знаку разбегутся. В этом тоже клялись те, кого опросил Даутбек. Итак, если все придут, кого жду, я буду считать силы равными».