Больше, чем страсть

Маргарет кивнула. Объяснение это показалось ей вполне резонным.

— Пожалуйста, сообщите в контору, что мне хотелось бы побеседовать с претендентками на должность завтра утром, не очень рано.

— Конечно, миледи. И еще: граф дома. Нервы у Маргарет внезапно натянулись. Она напряглась еще сильнее, когда услышала голос Филиппа у себя за спиной.

— Вот и вы, — сказал Филипп.

Маргарет повернулась и увидела, что он стоит в дверях кабинета. Она окинула взглядом его худощавую фигуру и задержалась на лице, пытаясь понять, в каком он настроении. У нее ничего не получилось.

— Войдите в кабинет. — Филипп отступил в сторону. Маргарет поспешила войти, и он закрыл за ней дверь.

— Я обдумал вашу мысль насчет занятий промышленностью, сказал он.

Маргарет собралась с духом, полагая, что сейчас последует лекция о достоинстве, налагаемом званием пэра, хотя многие английские пэры ведут себя совершенно недостойно.

Эта мысль пришла ей в голову, потому что, хотя Филипп прибег к шантажу в истории с Джорджем, его поведение никак нельзя назвать недостойным. Но утешения ей это не принесло. С недостойным человеком было бы гораздо легче иметь дело, чем с безжалостным Филиппом.

— Я обсудил эту мысль с моим поверенным по дороге домой, после того как попытался добиться хоть какого-то толка от этого тупоголового олуха. — Голос его невольно стал жестче.

— А что это за тупоголовый олух?

Неожиданная улыбка изогнула его губы, и Маргарет почувствовала, как сердце у нее сжалось от насмешливой искорки в его глазах. Когда он улыбается, у него совсем другое лицо. Моложе, беспечнее. Неужели…

Неужели она предается фантазиям? Она резко пресекла игру своего воображения. Улыбается Филипп иди нет, он остается одним и тем же человеком, и цели у этого человека противоположны ее целям.

— Тупоголовый олух, о котором я говорю, — это Сэлфер-тон, — ответил Филипп. — Иногда мне кажется, что я могу с гораздо большим успехом разговаривать с матушкиной коллекцией зверюшек из нефрита. На них по крайней мере приятно смотреть.

Увидев, как он расстроен, Маргарет закусила губу. Она ничего не могла бы сказать, чтобы исправить ему настроение, и поэтому решила немного отвлечь его.

— Завтра утром я буду разговаривать с претендентками на место гувернантки Аннабел, — сказала Маргарет. Филипп нахмурился.

— Я хорошо плачу ее бабке, чтобы все заботы она брала на себя.

— Если вы кому-то платите, это еще не значит, что все Делается хорошо. Вам известно, что Аннабел практически неграмотна? И что Эстелле это совершенно безразлично?

— Эстелла ее бабка, — сказал Филипп.

— А вы ее отец.

Казалось, целую вечность Филипп смотрел на нее, а потом сказал:

— Нет.

Равнодушно брошенное слово словно повисло между ними в воздухе. Нет? Маргарет обдумывала его, не понимая, о чем идет речь.

— Нет, я ей не отец, — ответил Филипп более пространно. Маргарет заморгала, ошеломленная. Неужели он действительно хочет сказать, что он не отец Аннабел? Или он имеет в виду… Что имеет в виду? Маргарет нерешительно смотрела на него. Его худое лицо казалось четко высеченным, каждая мышца этого лица была напряжена. Губы плотно сжаты, а на подбородке подергивалась маленькая жилка, словно бешеные чувства, загнанные внутрь, отчаянно пытались вырваться наружу. А глаза…

Маргарет машинально отступила на шаг, потрясенная суровостью этих темных глаз. Казалось, что страдания его так сильны, что грозят разорвать его на части. Но ведь все это совершенная бессмыслица! С какой стати Филипп решил, что Аннабел не его дочь?

— Почему вы так говорите? — наконец вымолвила она. Маргарет, конечно, предпочла бы просто взять и пропустить мимо ушей это неожиданное откровение, но не могла сделать этого из-за Аннабел. Никто лучше ее не знал, что происходит, когда отец отказывается от тебя. Она не пожелала бы этого ни одному ребенку.

— Потому что это правда, черт побери!

Маргарет сосредоточила взгляд на его переносице, стараясь не видеть его страдающие глаза и напряженное лицо. Это слишком отвлекало ее, вызывая чувства, которые она не совсем понимала.

Нет, если честно, то она прекрасно все понимала. Ей хотелось обнять его и утешить. Ей хотелось утишить его страдание. Не понимала она другого — почему у нее возникло такое желание. После такого обращения с ней ее не должно волновать что он чувствует. Больше того, она должна радоваться, что он так несчастен. Так ему и надо за то, что он вынудил ее вступить в фиктивный брак.

«Будешь разбираться потом, — сказала она себе. — А теперь постарайся узнать об этом деле как можно больше».

— Если вы так говорите, это еще не значит, что это правда, — сказала она наконец.

Филипп улыбнулся, но ничего общего с весельем эта улыбка не имела.

— Правда? Что знают женщины о правде?

— Вы уже заездили эту лошадку насмерть! Найдите другой способ убедить меня. Тот, в котором есть хотя бы несколько фактов.

Филипп повернулся и прошел через всю комнату к окну. Схватившись за занавес, он отодвинул его в сторону и уставился на улицу невидящим взглядом.

Почему она не может просто согласиться с тем, что он сказал? Почему ей нужно снова и снова копаться в этом, пока она не вытянет из него всю эту грязную историю? Почему она не такая, как большинство женщин, которые были бы счастливы не обращать внимания на неприятные стороны жизни, пока им выдают достаточно денег?

Он потер лоб, чувствуя, что головная боль, весь день мешавшая ему сохранять самообладание, стала еще сильнее под воздействием охватившей его бури чувств.

Приняв решение, Филипп повернулся к Маргарет.

— Вам нужны факты. Что вы скажете о таком, например? Аннабел родилась восемнадцатого апреля, но я находился по делам во Франции весь июнь, июль и август предыдущего года.

Это означает… Маргарет мысленно отсчитала назад от апреля, и по коже ее пробежал холодок.

— Но Аннабел могла родиться преждевременно. — Она бессознательно отвергала его выводы. — Множество младенцев рождаются раньше срока. — Она весила почти девять фунтов. — Но… — Маргарет пыталась увязать поразившее ее сообщение с тем, что ей было известно. Все вокруг не щадили сил, чтобы рассказать ей, как был Филипп очарован Роксаной. Хотя то, что Филипп любил Роксану, еще не значило что она отвечала ему тем же.

— Неужели мне наконец удалось заставить вас замолчать?

— Но зачем было Роксане заводить роман в такое время когда в случае ее беременности было бы ясно, что отец не вы?

— Не все женщины так хитры, как вы.

— Я говорю не о хитрости, я говорю о здравом смысле, Или о самосохранении, если угодно.

— Нет, мне не угодно! Мне угодно все это забыть!

— «Если б желания были конями, то нищие ездили бы верхом», — процитировала Маргарет.

— Избавьте меня от банальностей!

— Ладно, долой банальности. Только факты. Вы считаете, что Аннабел не ваша дочь.

— Я знаю, что Аннабел не моя дочь. Я не прикасался к Роксане с того дня, когда вернулся в Англию и обнаружил, что та, которой я доверял, наставила мне рога.

В голосе его Маргарет уловила отзвук страдания и поежилась. Неверность Роксаны была страшным ударом по его гордости. Иметь Аннабел в доме в качестве постоянного напоминания…

Маргарет вздохнула. Вот воистину ирония судьбы. Она — дочь Мейнуаринга, но он отказался признать ее потому, что она незаконнорожденная, а Аннабел не дочь Филиппа, и все же он должен был признать ее, так как был женат на ее матери.

— Но почему Роксана завела роман? — спросила Маргарет.

— Вы думаете, я не задавал себе этот вопрос снова и снова? — Руки его сжались в кулаки. — Хотя какая разница? Она это сделала. — Да, — медленно сказала Маргарет, почему-то почувствовав грусть из-за неизвестной ей Роксаны. У нее было все, чего может пожелать женщина: муж, который ее обожал, положение в обществе, денег больше, чем она могла когда-нибудь потратить, — и она все это отшвырнула. Все, что осталосьпосле нее, — маленькая дочь, оказавшаяся на попечении человека, который совершенно не желал о ней заботиться; человека, которого Роксана так унизила, отвергнув его. Маргарет глубоко вздохнула, готовясь бороться за этого ребенка.