Больше, чем страсть

— Я… я должен просить прощения, — проговорил он наконец.

От этих совершенно неожиданных слов Маргарет растерялась, Она подождала, пока он разовьет эту ничего не говорящую ей фразу, но, поскольку он молчал, она осторожно спросила:

— За что? Филипп откашлялся и пробормотал:

— За мое непростительное поведение в карете в ту ночь. Я не могу дать никакого подходящего объяснения тому, что позволил животному вожделению взять верх над джентльменскими правилами, но… — Его голос стих, и он смолк.

— Животное вожделение? — прошептала Маргарет, похолодев от этого определения. То, что ей показалось таким очаровательным — пусть и несколько необычным, — он рассматривал как нечто отвратительное?

— Предполагается, что джентльмен никогда не забывает о том, что благородно воспитанная женщина… — Я не благородно воспитанная женщина! — Но вы должны были счесть мое поведение неприемлемым!

Маргарет прикусила губу и прокляла свой распущенный язык. Почему бы ей было просто не принять его извинения? А теперь ей нужно либо признать ласки в карете чудесными, чего, как она подозревала, не сделала бы никакая порядочная женщина, либо солгать и сказать, что она действительно считает их предосудительными, а в таком случае он, пожалуй, никогда больше не станет этого делать.

— Маргарет!

— Возможно, ваш поступок и был стремительным и неожиданным, но… я не нахожу его отвратительным, — выпалила она одним духом.

— Не находите? — В его голосе было что-то такое, чего она не могла определить.

— Нет, не нахожу. Последовало долгое молчание. Затем Филипп сказал:

— Слава Богу! Я боялся, что вы потребуете, чтобы я никогда больше к вам не прикасался, а такое обещание я вряд ли сдержал бы.

— Почему же?

— Потому что я люблю вас, черт побери!

Слова эти так поразили ее, что дыхание замерло у нее в груди. Поскольку она молчала, он торопливо продолжал:

— Маргарет, не отвергайте меня, не подумав. Я знаю, мы вступили в брак при необычных обстоятельствах…

— Можно сказать и так, — пролепетала она, все еще пытаясь осознать это потрясающее заявление. Неужели он говорит серьезно? Ведь это просто невозможно — чтобы такой искушенный, светский человек, как Филипп, полюбил такую, как она! Но если это не так, зачем бы он стал лгать?

— Может быть, вы научитесь испытывать ко мне привязанность?

— Мне не нужно этому учиться. Я люблю вас, — выдохнула она.

— Маргарет! — Он протянул к ней руки, неловко притянул к себе, губы его грубо сомкнулись на ее губах. Казалось, в этом яростном поцелуе он стремится утолить всю свою накопившуюся страсть,

И так же внезапно, как он бросился целовать ее, Филипп поднял голову.

— Нет, — сказал он, впиваясь взглядом в ее размягченное лицо. — Сначала мы вернемся домой, и я буду обладать вами всю ночь.

От низких тонов его голоса Маргарет охватила томительная дрожь.

— Если я люблю вас, это еще не значит, что я всегда нахожу вас правым, — сочла она необходимым добавить. — И я не обещаю быть удобной женой.

— А я на это и не надеюсь! — Филипп не удержался и ткнулся носом в нежную кожу у нее за ухом.

Самые восхитительные ощущения пронзили ее, и Маргарет стиснула пальцами его сюртук. Подумать только, теперь она вольна наслаждаться его ласками!

Разгорающееся наслаждение вдруг исчезло — она вспомнила о Хендриксе.

— Что случилось? — спросил Филипп, почувствовав ее напряжение.

— Я подумала о Хендриксе. Это будет для него полным крушением.

— Да, и поэтому я считаю, что нам'не следует ничего ему говорить.

— Не следует ничего говорить? Но ведь мы ему солгали.

— И я глубоко сожалею об этой лжи, хотя и не уверен, что не сделал бы это снова при подобных обстоятельствах, — сказал Филипп. — Кроме того, чего мы добьемся, если скажем ему?

— Мы бы жили с чистой совестью, — сказала она.

— Да, заплатив за это тем, что навсегда разрушили бы его душевный покой.

— Но…

— Подумайте, Маргарет. Дочери его нет в живых. Разрушив его веру в вас, мы ничего не сможем дать ему взамен и окончательно обречем на одиночество.

— Да. — Ее единственное слово упало в тяжелое молчание, как камень. — И он к тому же прекрасный отец. Если бы я могла выбрать себе идеального отца, это был бы он.

— Вы и можете его выбрать. По правде говоря, вы могли оспорить, что я сделал выбор за вас несколько месяцев назад, в Вене.

— Я его очень люблю, — сказала Маргарет.

— И вы его самая близкая родственница, не считая Мей-нуаринга.

— Верно. Между нами действительно есть кровная связь, так что, пожалуй, будет не очень нехорошо продолжать этот розыгрыш?

— Совсем даже не нехорошо. На самом деле я полагаю, что нам даже следует украсить его. — И Филипп опять втянул в себя запах ее кожи.

— Вот как? — Маргарет вздрогнула; она извивалась в его руках, пытаясь устроиться как можно ближе к его крепкому телу.

— Не далее как на днях Хендрикс намекнул, что с нетерпением ждет, когда он станет дедушкой. Думаю, мы обязаны подарить ему парочку внуков. Это самое малое, что мы можем сделать, чтобы искупить свою вину.

При мысли о том, что она будет носить ребенка Филиппа Маргарет задрожала от пронзившего ее чувства. — Любимый мой, а что же больше этого самого малого — спросила она.

— Подождите, пока мы вернемся домой, — пообещал Филипп, когда их губы встретились, — и я покажу вам.