Грехи наши тяжкие

Деревня, в которой вырос Тихон, хоть и побыла под немцем, но недолго. Колхоз, конечно, разграблен, но изба их, Варгиных, сохранилась, и мать жива, писала. Но Тихон не думал возвращаться туда. У него была мысль — осесть в районном городке. Приехать, пойти в райвоенкомат, в райком: так и так, мол, демобилизованный солдат, устройте на работу.

Варгин так и поступил. В райкоме партии ему обрадовались, Тихон Иванович был желанным работником. Несмотря на то что он не был специалистом сельского хозяйства, его направили зоотехником в Туренинский совхоз. Место бойкое, под носом у районного начальства. Хозяйство хоть и запущенное, но есть где развернуться. Фермы при немцах, слава богу, не пострадали — коровники были сносные. Но что в коровниках? В стойлах, за деревянными переборками, стояло десятка два комолок.

Тихон Иванович, привыкший к снайперской оглядке — высмотреть все в округе, а потом уж стрелять, — не стал спешить. Он выхлопотал небольшую ссуду, зашил деньги в карман линялого галифе, взял единственную в совхозе машину и укатил на ней. Пропадал целую неделю. Через неделю объявился. В кузове грузовика, поводя тощими боками, стояли три бычка. Бычки были невиданной в округе пестрой породы.

От этих бычков и пошло пестрое стадо телочек. В те первые годы своей работы Варгин не уходил с фермы. Порой и ночевал там. Он объединил телочек в стадо, сам следил за их кормлением и выгулом.

Молодые коровы принесли Туренинскому совхозу не только прибавку молока, но и славу передового хозяйства области.

О Варгине заговорили, даже очерки появились в газетах. Зачастили делегации из других хозяйств. Приехал проведать друга и Суховерхов. Михаил был все такой же — высокий, поджарый, с тощим, как и хозяин, вещевым мешком за плечами. Смеялся: «Приютите на недельку студента!»

Варгин тогда только женился и жил со своей молодой женой в тесной каморке совхозного барака, иного жилья в совхозе в ту пору не было.

Суховерхов все понял: после первой же рюмки, когда друзья выпили за встречу, Михаил сказал, что не будет мешать молодым и уже приглядел себе место на сеновале. А утром, по-темному, выпив кружку молока, Суховерхов ушел в лес — он оказался завзятым грибником. Уходил далеко — в Исканский лес. Возвращался всегда с полной корзиной грибов. Надежда Егоровна, молодая жена Варгина, работавшая дояркой в совхозе, к вечеру так уставала, что ей было не до грибов. «Ничего!» — говорил Суховерхов. Он любил хозяйничать сам: перебирал грибы — шляпки сушил, ножки засаливал в банках и ставил в погреб.

Был он на редкость компанейским, покладистым в быту. «А как же — имею стаж хозяина!» — шутил он. Зимой, как и положено студенту, он учился в институте, а летом нанимался в геологическую экспедицию: бил шурфы, делал съемку местности, готовил обед для всей партии. Отсюда у него умение и сноровка.

Суховерхову понравились туренинские леса. Он зачастил к Варгину. Каждую осень, возвратясь из экспедиции, приезжал к Тихону, с начала один, а потом, когда женился, — с женой. Переехав в Туренино, на новую квартиру, Варгин сколотил в саду тесовую сторожку. Летом в этой сторожке спал сам Тихон, а осенью Суховерхов. Жил до самых морозов, или, как он любил шутить, до опят.

5

— Прошу. Прошу к столу, — повторил Варгин, улыбаясь и указывая гостям на стулья. — Чем богаты, тому и рады.

Тихон Иванович хотя и прибеднялся — «чем богаты, тому и рады», — но относился к своему хлебосольству с гордостью. По случаю праздника на столе стояла рыба разная — и красная, и белая, и заливное из поросенка, и соленья. Егоровна была мастерица заготавливать на зиму всякие соленья. На столе огурцы, квашенная капуста, грибы разные — рыжики из-под прессе и чернушки с уксусом и без уксуса, с пряностями.

Однако не соленья и не бутылки с водкой и коньяком были главным украшением стола. Когда гости сели, в дверях снова появилась Егоровна. Она успела уже переодеться в черное платье, скрадывавшее полноту. С пучком на голове она казалась выше и стройнее. Егоровна несла на рушнике жостовский поднос, каких не встретишь и в ином хорошем ресторане. Подносы, может, и есть, но уж что было на подносе, того наверняка во многих ресторанах нет. На расписном подносе — жостовской работы — лежала индейка, в меру поджаренная, обложенная нарезанным ровными ломтиками картофелем.

Варгин привстал, принял поднос из рук жены и поставил его на стол. И пока они вдвоем суетились с подносом, решая, ставить ли его на деревянную подставку или, ради такого дня, не пожалеть и рушник, — в передней послышались шаги и говор.

Это явилась молодежь — сын Варгина Игорь с женой и, совсем еще подросток, дочь Нина.

— Молодцы, вовремя! — обрадовался Тихон Иванович, ставя поднос на рушник с петухами. — Еще немного — и опоздали бы. Индейка бы убежала.

— Наше не убежит, — в тон отцу шуткой отозвался Игорь, показываясь в дверях.

Варгин-младший мало походил на отца, и не только по причине молодости. В войну Тихону было столько же лет, сколько сыну. Однако в то время Варгин был уже таким, каким его привыкли видеть: невысок ростом, медлителен. В учебном взводе, где он учился на снайпера, его любили за покладистость и называли просто Тишей. Молодого же Варгина Игорьком не назовешь. Он шустр, на целую голову выше отца.

— С праздником, дорогие гости! — Игорь подошел к столу, но садиться не спешил, поджидал жену.

Подошла Виктория, невестка. Варгин встретил ее настороженным взглядом. Жена Игоря была в брюках, свитере — городская и чуточку непонятная Тихону Ивановичу. Варгин втайне считал, что сын с женитьбой поспешил.

Егоровна, бывшая ближе других к молодым, засуетилась, отодвигая стулья:

— Виктория, Игорь, садитесь вместе. А ты, Нина, вот сюда, поближе ко мне — помогать будешь.

Дом Варгина — хоть он и выглядел снаружи изба избой — внутри был обставлен по-городскому. В гостиной, где сидели гости, кроме стола, стоял аляповатый шкаф-горка. Под стеклом поблескивала глазурью хорошая посуда — подарок Тихону Ивановичу к десятилетию его работы председателем. В углу, в простенке, диван, крытый ярким ковром, — тут после обеда отдыхал Варгин.

Тихон Иванович на правах хозяина сидел на самом видном месте — с торца стола. По левую руку от него — Сховерхов с женой, а справа Егоровна усадила молодых. Сама она с дочкой устроилась напротив Варгина — поближе к кухне. Егоровна по опыту знала, что придется вставать и выбегать. Когда гости за столом, всегда что-нибудь надо — то нож сменить, то вилку.

— Сначала пропустим по одной под холодную закуску, — Варгин встал, взял в руки бутылку коньяку, надел очки и внимательно оглядел этикетку. Он изучал ее с таким выражением, будто проверял — не поддельная ли? — Твою рюмку, Паня! — обратился он к жене Суховерхова.

— Мне всего лишь глоток… — несмело возразила гостья.

— А нам всем лишь по глотку и можно, — отозвался Варгин, но все-таки наполнил рюмку гостьи до краев.

— Папа, я не люблю коньяки, — сказал Игорь, когда черед дошел до него. — Можно я выпью водки?

— Тогда наливай сам.

— Хорошо.

Налив коньяку Суховерхову и себе, Тихон Иванович отставил бутылку, взял другую, с длинным горлышком; наполнил рюмки жене и невестке. Виктория ждала ребенка, и Варгин, который очень хотел внука, оберегал невестку.

— С праздником, друзья, с Первомаем! — Тихон Иванович протянул над столом руку, чокаясь. — Выпьем за то, чтобы наш следующий Первомай был лучше!

Возбуждение, в котором находился Варгин, еще не сошло с него, и он ударил рюмкой сильно, со звоном. Коньяк из рюмки выплескался на спинку индейки и растекся по ней.

— С праздником, с весною, — добавил Суховерхов. — За пятую годовщину.

— О-о, а я позабыл! — признался Варгин. — Нет, за пятую годовщину надо отдельно выпить.

— Отдельно так отдельно, — миролюбиво согласился Михаил Порфирьевич.

Выпили стоя. Мужчины, как положено, покрякали. Женщины потихоньку поставили на стол почти полные рюмки Тихон Иванович хоть и кряхтел громче всех, но рюмку до дна не осушил, а лишь пригубил для виду: пить врачи не велят. Не велят ведь не одному ему — и другим не советуют. Вот и у Суховерхова не раз бывали сердечные приступы, и врачи ему в один голос твердят: от употребления алкоголя, мол, воздержитесь. Но, несмотря на запреты, Суховерхов до дня опорожнил рюмку.