Проводник

Я слегка коснулась колокольчиков, они издали приятный перезвон. Из зала донеслись голоса. Я шмыгнула назад в зал, но участковый был по-прежнему там! Что же делать? Они оказались не настолько глупы, чтобы выскочить из комнаты от малейшего шума. Мысли очень быстро летали в голове, но ничего подходящего не находилось. Пока я столбом стояла и думала, в комнату вернулся опер.

- Там ничего нет, просто ветер! – скучающим тоном сообщил опер. Участковый просто кивнул и продолжил копание.

- Мы уже все просмотрели! Может быть, у них вообще нет фотографий? Мы ведь и фотоаппарат не нашли, - бурчал мужчина.

- Нет. Во всех семьях есть фотографии. Возможно, мы просто не там ищем, - раздумывал Головицин.

Я метнулась обратно в кухню. Буду шуметь до тех пор, пока они оба не выйдут. Теперь уже я сильно толкнула колокольчики и они издали громкий, но не менее мелодичный звук. Для пущей убедительности я взяла полотенце с форточки и немного пронесла его до двери, будто его снесло ветром. Фокус удался. Мужчины, заметив полотенце в комплекте с диким звоном, пошли на кухню. Я же тем временем уже поднимала огромный матрас. Я работала двумя руками одновременно: одной рукой я схватила фотографии, а другой немного приподняла матрас. Пока я замешкалась с кроватью, мужчины уже вновь появились в дверном проеме. Что мне оставалось делать? Я просто бросила фотографии на пол, рассыпав их, и отпустила матрас. Он издал глухой, но вполне слышимый звук. Только сейчас я испугалась, что они что-то заподозрят. Я отошла буквально на пару шагов, натолкнувшись на тумбочку. А поскольку дверка у нее требовала давнего ремонта, она скрипнула.

Участковый тут же подошел на то место, где еще несколько секунд назад стояла я. Сама же я отлетела в стену от испуга. Наверное, со стороны я выглядела прикольно. Но мне просто необходимо было знать, найдут они их или нет. Я очень хотела, чтобы на могилах моих родителей были хорошие снимки. Мама достойна самого лучшего!

Участковый, как я и надеялась, сразу заметил разбросанные фотографии, и я вздохнула с облегчением.

- Смотри! А вот и то, что мы так долго ищем. Только вот где они лежали? – удивился Головицин, осматриваясь по сторонам.

- А откуда ты их взял? – подошел опер.

- С пола поднял. Похоже, что они выпали откуда-то. Но вот откуда? – рассуждал мужчина.

- Да какая разница? Нашли и хорошо. Пошли. Я не комфортно себя чувствую в этой квартире. Здесь ветер свободно гуляет, тумбочки скрипят, фотографии сами вываливаются неизвестно откуда! – испуганно и настороженно говорил опер, оглядываясь по сторонам. Видимо, он суеверный! Но сейчас я вела себя очень-очень тихо. Я стояла в стене, высунув в комнату лишь одну голову.

- Просто ты еще молодой. Скоро привыкнешь, - похлопал его по плечу участковый, и они направились к двери. Я вышла за ними следом, встав аккуратно в конце коридора.

- Возможно! Но это явно не нормально! – продолжал осматриваться опер.

- Форточку закрой на кухне, и все будет нормально! сам же сказал, ветер свободно гуляет! – посмеивался Головицин. А вот он был явно не из суеверных.

- Что-то мне не особо хочется здесь гулять, - опасливо произнес мужчина.

- Струсил? – засмеялся участковый, - Ладно, я сам закрою.

Головицин зашел на кухню, закрыл окно и вернулся в коридор. Опер уже был почти обут. Неужели, я так могла напугать человека, которому регулярно приходится иметь дело с трупами? Они, по-моему, намного страшнее меня!

- Фотографии то хорошие? Или одни пьяные морды? – усмехнулся опер, когда Головицин подошел к выходу.

- Фотографии отличные! Видимо с праздника какого-то. Смотри, какие наряженные. Жена, какая у него красивая была, - тяжело вздыхая, перебирал и просматривал свою находку участковый. Опер тоже нагнулся и стал смотреть.

- Дочка у него красавица – это точно! Жаль их, - грустно улыбнулся опер.

- Ладно, нюни распускать! Пошли уже. А то послезавтра похороны, а мы копаемся.

Мужчины быстро вышли из квартиры и опечатали дверь. А я так и осталась стоять в коридоре.

На меня вновь нахлынул целый калейдоскоп эмоций. С одной стороны мне было приятно их замечание по поводу нашей с мамой внешности, при жизни мне никогда не делали комплементы. Неужели, надо было умереть для того, чтобы услышать это? С другой стороны похороны… Правильно сказал Савва: пока шло дело, нас не хоронили. Теперь же все. Конец!

Ноги сами меня вернули в мою комнату, и я вновь плюхнулась на кровать. Я не могла заплакать, хотя очень хотелось. Если я правильно поняла, то теперь мне не свойственно ничего человеческого, что связано с телом: ни спать, ни есть, ни пить, ни плакать, ни потеть, ни умереть…

Наконец до меня дошло все, что случилось. Сильной резкой болью это осознание прошло по позвоночнику, долго и мучительно распространяясь по всему телу. Я взвыла, затыкая саму себя подушкой. Злость, боль и обида смешались воедино. Я бросила подушку назад и стала просто ее дубасить, насколько хватало сил. Через некоторое время силы кончались, как и желание продолжать это абсолютно бесполезное занятие. Я упала поперек кровати, теперь уже обнимая эту несчастную подушку. Пустота – все, что я испытывала в этот момент.

Я так бездумно лежала еще долго, но, в конце концов, мне это надоело. Я спокойно поднялась и вылетела в окно. Счет времени я совершенно потеряла. Оказалось, что на улице была глубокая ночь. Пустой тротуар был освещен редкими фонарями. Прохладный мартовский ветерок приятно обдувал лицо. Только сейчас я обратила внимание, что нахожусь в той же одежде, в которой умерла: старые узкие джинсы, тонкая темно-серая водолазка, черная ветровка из кожзаменителя и любимые кроссовки. Только теперь все цвета были тусклыми, сильно выбеленными. Джинсы смотрелись очень бледно-голубыми, кофта бледновато серой, ветровка серой, а кроссовки вообще белоснежными. И почему до этого мне и в голову не приходило осмотреть себя повнимательнее?

Мой внешний вид ничем меня не удивил и не огорчил, поэтому я спокойно стала подниматься над домами. Там вдали по правую руку от себя я заметила зависшую неподвижную душу. Я хотела, было полететь к ней, но вспомнила строгий наказ Саввы, и не сдвинулась с места. Чтобы сильно не искушать себя я отвернулась от нее. но вдруг мой взгляд попал на еще две души, повисшие где-то вдалеке от меня.. Но эти души не были неподвижными, а даже очень наоборот. Они интенсивно жестикулировали, ругались что ли? Я не знала кто они, но внутри проснулся инстинкт самосохранения. Я постепенно и плавно опустилась ровно на крышу своего дома. Мало ли кто это! Вдруг это тот… ох забыла…начальник Саввы, короче! Мне лучше сидеть тихо и не высовываться лишний раз.

Сидеть на одном месте и не знать, куда делись те двое, было очень тяжело для меня, но я выдержала. Спустя некоторое время я заметила подлетающую к моему дому душу, которая целенаправленно снижалась. Это был Савва, и бояться не было нужды. Я полетела ему навстречу, параллельно разглядывая. Я умудрилась за все время рассматривать только его лицо, абсолютно игнорируя одежду. Теперь я решила наверстать упущенное.

Савва был одет необычно, хотя я даже не знаю, когда он умер. Вдруг я поняла, что ничего о нем не знаю, а очень хочу. До этого момента я занималась только собственными проблемами. Савва был одет в старомодные кеды, которые постепенно снова начинают носить, полосатые укороченные брюки, рубашку с мелкими редкими штрихами и закатанными рукавами. Но самое интересное было в его одежде – кепка. Она не была современной бейсболкой. Это была настоящая клетчатая кепка из толстой ткани с маленьким козырьком. Такие кепки носили приблизительно в 70-80 годы в СССР. Я как-то видела такой наряд на старых фотографиях мамы еще со школьных лет. Если я правильно вычислила его возраст, то он мог бы быть моим дядей или даже дедом. Я сама усмехнулась такой мысли.

Савва тоже заулыбался, но прищурив глаза. Такое выражение лица меня еще больше рассмешило. Но не из-за того, что он был смешным, а потому что он был еще милее. Теперь я полностью его разглядела и воспринимала его от и до. В своей этой кепочке он был неотразим.