Страница 106 из 130
Из общественно-политических работ К. К. Арсеньева должны быть отмечены «Законодательство о печати» (СПб., 1903), «Свобода совести и веротерпимость» (СПб., 1905) и сборник статей из «Вестника Европы» — «За четверть века» (Петроград, 1915), В девяностых — начале 1900-х гг. Арсеньев был одним из ответственных редакторов «Энциклопедического словаря» и редактора «Нового энциклопедического словаря» Ф. А. Брокгауза и И. А. Ефрона. С 1889 по 1891 год Арсеньев был председателем Литературного фонда, а в 1900 году его избрали почетным академиком по разряду изящной словесности. После манифеста 17 октября 1905 г. он — один из основателей так называемой «партии демократических реформ», занявшей позицию на правом фланге русского либерализма.
Деятельность Арсеньева как литературного критика довольно многообразна. Ему принадлежит большое число статей о русской и западной литературе. Часть из них собрана о двухтомнике «Критические этюды» (СПб., 1888). Он автор работ о Ф. М. Достоевском, Н. А. Некрасове, Г. И. Успенском, В. Г. Короленко, К. К. Случевском и ряде других русских и европейских писателей, отмеченных в статье А. Ф. Кони.
В предисловии к «Критическим этюдам» Арсеньев пишет, что отрицательно относится «как к теории искусства для искусства… так и к узкоутилитарным взглядам на искусство». Нередко Арсеньев останавливался на тех литературных явлениях, которые до него не привлекали большого внимания критики. Так, он одним из первых привлек сочувственное внимание читателей к творчеству молодого Чехова (1887), написал первые подробные разборы творчества таких интересных, но мало отмеченных критикой писателей, как В. Крестовский (Н. Д. Хвощинская), М. Н. Альбов, Валериан Майков, Иван Аксаков. Отдельно вышла его монография о М. Е. Салтыкове-Щедрине (СПб.,1906), сохраняющая известное значение и по сей день. Интересно отметить, что Салтыков-Щедрин вывел Арсеньева в «Дневнике провинциала в Петербурге» в образе Семена Петровича Нескладина — автора брошюры «Новые суды и легкомысленное отношение к ним публики». Достоинство критики Арсеньева состояло в ее позитивном характере, стремлении выделить лучшее в творчестве писателя, особенно начинающего, общей корректности тона.
С А. Ф. Кони Арсеньев был тесно связан, помимо профессиональных отношений, как один из руководителей «Вестника Европы», в котором часто печатались статьи Кони, Связывали их также и личные отношения. Сохранилась многолетняя переписка А. Ф. Кони и К. К. Арсеньева за 1873—1919 гг. (письма К. К. Арсеньева — в Центральном Государственном архиве Октябрьской революции, ф. 564, оп. 1, д. 1074, письма А. Ф. Кони — в Рукописном отделе Пушкинского дома, ф. 359, д. 303). К. К. Арсеньев неоднократно устраивал литературные чтения А. Ф. Кони у себя в доме. В качестве редактора «Энциклопедического словаря» Арсеньев заказал Кони ряд статей, в том числе о Ф. П. Гаазе, Д. А. Ровинском и др.
Стр. 139 В 1821 году попечитель Петербургского учебного округа Д. Л. Рунич обвинил ряд профессоров Петербургского университета во «вредном направлении» их преподавания. Из университета были изгнаны профессор А. П. Куницын, лицейский учитель А. С. Пушкина, профессора К. Ф. Герман, Э. Раупах, А. И. Галич, К. И. Арсеньев, ректор университета М. А. Балугьянский и др.
Стр. 143 А. Ф. Кони ошибочно приписал Вергилию стихи Горация из «Науки поэзии»;
«Многие падшие вновь возродятся; другие же, ныне Пользуясь честью, падут…» (Гораций, Полное собр. соч., М.—Л., 1936, стр. 343. Перевод М. Дмитриева).
Стр. 152 «Особое совещание для составления нового устава о печати» под председательством Д. Ф. Кобеко было учреждено в силу указа от 12 декабря 1904 г. Начав работу 10 февраля 1905 г., Совещание к концу года выработало проект устава, который, однако, так и остался проектом. Протоколы Совещания опубликованы в 1913 году.
Стр. 153 См. комментарий к стр. 256 очерка «Сергей Юльевич Витте».
Стр. 154 В книге «На жизненном пути» (т. II, СПб., 1913, стр. 252–253) это место изложено в иной редакции: «Несмотря на объективный характер и вполне спокойный тон статей Арсеньева и тщательное направление им неизбежной в некоторых случаях полемики на взгляды, а не на личности — и, быть может, именно вследствие этого, — статьи эти вызывали нередко ожесточенные нападения представителей ретроактивной политики. Известно, что одно время, ссылаясь на «Внутреннее обозрение», одна московская газета даже требовала приведения редактора «Вестника Европы» к вторичной присяге на верноподданство… Но это не смущало составителя «Внутренней хроники».
Стр. 155 В книге «На жизненном пути» (т. II, СПб., 1913, стр. 253–255) далее следовало: «К нему, в значительной степени, применимо то, что он сказал о Салтыкове: «И ему приходилось констатировать всеобщий упадок, указать надвигающиеся тучи, осветить неприглядность настоящего, чтобы спастись от еще более неприглядного будущего — и, однажды заняв сторожевой пост, уже не сходить с него в самый разгар бури, сигнализируя не только близкую опасность, но и отдаленные подводные камни, к которым неслось господствующее течение».
Довольно поздно в своей литературной деятельности стал Арсеньев критиком. Быть может, вследствие этого он свободен в своих критических работах от тех крайностей, в которые, за небольшими исключениями, впадало большинство наших критиков последней четверти прошлого столетия. Его работы по русской литературе, появлявшиеся в «Вестнике Европы» 1883 года и вошедшие, в значительной своей части, в изданные в 1888 году два тома «Критических этюдов», не представляют ни односторонних и намеренно тенденциозных упражнений по поводу разбираемых произведений, ни подробного изложения их «своими словами», с коротенькими «приговорами», более богатыми восклицаниями и вопросительными знаками, чем мотивами, — ни высокомерного «обрывания» автора и глумления над выхваченными без связи со всем его произведением местами, приводимыми в освещении, не отличающемся добросовестностью. Привычка автора к судебной деятельности сказалась и в его критической оценке писателей, в ее полноте, обдуманной определенности и доказательности, з ее внимательном изучении мотивов творчества писателей и стремлении точно выяснить идею и тенденцию их произведений, существующие рядом и отнюдь не исключающие одна другую. Наибольшие по размерам и по богатству содержания очерки посвящены им — Салтыкову («Русская общественная жизнь в сатире Салтыкова») и Некрасову. Первый из них отличается множеством интересных исследований по общим вопросам словесности: о задачах и приемах сатиры, об отличии ее от фельетона и карикатуры, о психологическом в ней элементе, смешении утрировки с прозорливостью, дающею возможность истинному таланту подметить «тень, отбрасываемую грядущим»; второй — теплотою чувства, с которым автор становится на защиту «печальника горя народного» против близоруких обвинений в неискренности и фальши, горячо доказывая, что «специальный чуланчик», в котором, по уверению противников поэта, будто бы была замкнута его мысль — был «безграничной областью веры в русский народ и любви к нему». Стремление ободрить начинающих писателей, столь у нас редкое, — желание подвязать им крылья — идет у автора наряду со строгим отношением к тому употреблению, которое писатели с упроченными именами сделали из своих дарований, разменяв их на мелкую монету, соответствующую «злобе дня», или отдав их на служение византизму и движению вспять. Находя, что проповедь истинного снисхождения и любви не имеет ничего общего с прекраснодушием и безразличием, он признает, что формула всепрощения, т. е. заглушения в себе чувства негодования, которому, однако, столь многим обязана, между прочим, и поэзия, — непригодна для действительной жизни, и с этой точки зрения относится к разбираемым произведениям (например, в статьях: «Поэт и тенденциозный писатель», «Роман как орудие регресса»), как бы применяя к ним средневековую поговорку: «Quid proficit in litteris, sed deficit in moribus, plus deficit quam prof icit» (Кто преуспевает в науках, но лишен нравственности, тот больше теряет, чем приобретает (лат.). ). Иностранным писателям он посвятил тоже многие свои работы (Давид Штраус, Ренан, Фрейтаг, Шпильгаген, Ауэрбах, Флобер, Гонкур, Доде, Золя, Мишле, Сорель и др.), сопровождая их исследованиями о психологии творчества, об опытах построения научной критики и о теории экспериментального романа. Эти литературные труды были оценены Академией наук, избравшей Арсеньева в 1901 году в почетные академики. Как опытный литературный деятель, он принял на себя в 1893 году огромный ответственный труд главного редактирования Энциклопедического словаря Брокгауза — Ефрона, ныне законченного. Как член семьи писателей, он состоял неоднократно членом комитета и председателем Литературного фонда»,