Лунная опера (сборник)

Взгляд Гоу Цюаня под натиском этой брани совсем потемнел. Целый день он оставался мрачным от страха. Превратившись в городского жителя, он при любом раскладе напоминал евнуха – абсолютное отсутствие стержня и достоинства. Гоу Цюань окончательно пал духом, но мириться ему не хотелось. Он перерыл книжки, которые читал еще в университете, в поисках матерных слов. Ему попалось пятьдесят выражений, которые он со всеми подробностями выписал на отдельный листок. От визита к теще ему никак не отделаться. Он должен подготовиться к двум вариантам развития событий, если ему не удастся восстановить мир, то ситуация только усугубится. Но на случай, если теща начнет осыпать его бранью, он, дабы не оставаться, как всегда, безмолвным, должен был подготовиться к бою. Если самостоятельно Гоу Цюань ругаться не умел, то почему бы ему не воспользоваться заготовкой? Теперь его не так просто будет оскорбить, он все-таки не зря учился четыре года по своей специальности.

Как таковой церемонии приношения извинений практически и не состоялось, скорее, это был семейный обед. Гоу Цюань явился на порог с подарком. Этого оказалось достаточно. Теща осталась довольной. Она знала, что Гоу Цюань придет: если уж «она так сказала», то он не посмеет ослушаться. Теща снова приготовила курицу, чтобы попотчевать ею Гоу Цюаня. Гоу Цюань был немногословен, но остаться пообедать согласился. На душе у него было довольно пасмурно, вместе с тем ему нужно было держать лицо, и он был единственным, кто улыбался. Он помалкивал и все время не переставая кивал в знак согласия, улыбался и ел. Пережевывание пищи и ее заглатывание стало для Гоу Цюаня своего рода реваншем – чем больше он ел, тем больше мучился, чем больше мучился, тем больше ел, казалось, что аппетит приходит к нему через страдания. Когда Гоу Цюань уже окончательно объелся, он сказал несколько дежурных фраз на прощание и удалился. Тесть, глядя вслед его удаляющейся фигуре, как бы про себя заметил:

– Никогда не видел, чтобы он так много ел.

– Это только на словах он стал городским жителем, утроба как была деревенской, так и осталась, вот что, – снисходительно добавила теща.

Убирая горку обглоданных Гоу Цюанем куриных косточек, она вздохнула:

– Эта дуреха Того сама себе такого отыскала.

Наступила середина лета. Целыми днями светило яркое солнце. Каждый день несравненный по красоте солнечный диск повторял одинаковый маршрут с востока на запад. Не в пример этой определенности протекала жизнь Гоу Цюаня, в ней не проглядывалось хороших моментов, равно как и не просматривалось плохих. Лэ Го и Гоу Цюань уже вполне приспособились жить каждый своей жизнью, и, честно говоря, это было даже замечательно. Каждый был предоставлен сам себе, да по большому счету, может, так оно и полагалось. Инцидент, произошедший с Лэ Го, был уже исчерпан и, кроме них двоих, более никого не волновал. Кто знает, может, вовсе никто и не признал тогда Лэ Го по телевизору. Ведь издавна, если человек терял свою честь, он мог заново ее восстановить и реабилитироваться, при условии если информация не растекалась среди окружающих.И снова пришла пятница. Похоже, что от нее было не спрятаться. Через каких-то несколько дней снова наступал этот день недели. С тех самых давних пор, как Гоу Цюань вставил входную дверь, он брал в спальне постельные принадлежности и застилал себе диван. Взяв с вечера постель, наутро он возвращал ее на место; так у Гоу Цюаня появились два новых ритуала. Забывать про них было нельзя, поскольку в случае прихода гостей подушки и одеяла должны были лежать на общей кровати, демонстрируя супружескую любовь. Это раньше можно было допустить небрежность, а теперь необходимо было соблюдать аккуратность. Таковы были новые проблемы, привнесенные в их жизнь новыми условиями.

Лэ Го, оставшись в спальне одна, листала журналы. Ориентированные на совсем молодую аудиторию, ее они совершенно не цепляли. Скукотища. На улице и впрямь потеплело, в комнату залетел комар, его писк пленял слух, сразу вспомнились былые чувства, в памяти всплывали многочисленные печальные сюжеты, героинями которых были Ду Шинян [5] , Цуй Инъин [6] , Мэн Цзяннюй [7] . Лэ Го прислонилась к спинке кровати, взяла в рот кончики волос и начала их посасывать. В конце концов ей показалось, что у нее зачесалась голова. Этот зуд тут же перешел на остальные части тела, она очень отчетливо ощутила, как по кровеносным сосудам он дошел до самых пальцев, она чувствовала, как в них пробегают мурашки. Лэ Го показалось, что где-то в кончиках каждого из десяти пальцев спряталось по комару, которые то и дело начинали нежно трепетать своими крылышками. Находясь в некотором смятении, Лэ Го будто бы невзначай вспомнила ночной клуб «Флоренция». Эти воспоминания были ей приятны, они дарили чувство свободного падения и, совершенно бесплотные, неудержимо влекли за собой. Лэ Го даже испугалась, с чего это она вдруг снова вспомнила то проклятое место. Она встала с постели, решив себя чем-нибудь занять, но не могла придумать, чем именно. В несчастливых семьях обычно не так уж много дел. Однако голова ее у корней волос чесалась все нестерпимее, да и тело зудело так, что никакие подручные средства не помогали. Тогда Лэ Го решила ополоснуться. Она смоет эти ощущения, и ей непременно полегчает.

С точки зрения времени, в которое Лэ Го решила помыться, было явно поздновато, да и день недели не тот – пятница. Из всего этого у Гоу Цюаня имелись все основания заключить, что Лэ Го не просто выполняет гигиенические процедуры, в ее действиях он явно разглядел куда большие намерения. Звук падающей воды в ванной комнате казался каким-то сумбурным, подпрыгивающим и весьма легкомысленным. Когда Гоу Цюань услышал это хлюпанье, его тело в один миг предательски отреагировало, это случилось как гром среди ясного неба, без всякой подготовки. Гоу Цюань пытался утихомирить свой пыл и заснуть. Но, понимая лишь умом, как успокоиться, он физически был бессилен обуздать себя, тело Гоу Цюаня, невзирая ни на что, действовало по своим законам. Цяньцянь в это время сидела над уроками, было видно, что она очень старается. Гоу Цюань тихонечко ей шепнул:

– Цяньцянь, ложись-ка спать, уже поздно.

– Но у меня еще много уроков, – отозвалась она.

– Завтра сделаешь, давай слушай, что говорит папа, – ласково добавил Гоу Цюань.

Услышав свои же слова, Гоу Цюань понял, что лукавит перед дочерью, на самом деле у него имелись гораздо более низменные и рискованные желания. Цяньцянь послушно отправилась в кровать. В ее беспрекословном подчинении проглядывала смышленость. Гоу Цюань увидел, что дочь легла, в ванной его слова явно услышали, плеск воды вдруг прекратился. На какое-то мгновение Гоу Цюань даже засомневался: неужели это у них в семье случилось что-то ужасное? Лучше было ни о чем не думать, чтобы лишний раз не бередить душу. Про себя он ругнулся: «Твою мать».

Между тем Лэ Го, закончив мыться, вышла из ванной с зеленой расческой в руках. В тот самый момент ее взгляд и натолкнулся на Гоу Цюаня. Последнему не нужно было прибегать ни к каким уловкам, чтобы показать, как он ждал Лэ Го. Его глаза говорили сами за себя, словно в период пылкой любви им руководили силы свыше. За все время, которое Лэ Го знала Гоу Цюаня, она впервые видела у мужа такие глаза. Спустя долгое время после их медового периода супружества, когда ее переполняло возбуждение, сердце Лэ Го снова заколотилось. Из ослабевших рук выпала расческа, из которой тут же вылетело два зубчика. В смятении Лэ Го нагнулась за ними, в это время ее упругие груди оголились и, очутившись прямо перед носом Гоу Цюаня, беззвучно колыхнулись, словно колокольчики. И выглядело это столь же распущенно, как и непорочно. Когда Лэ Го распрямилась, то почувствовала, как у нее запылали щеки, чувство стыда совсем сбило ее с толку: она – и вдруг уподобилась нетронутой девушке. Она уже десять с лишним лет как не краснела и не смущалась до такой степени. Лэ Го прикусила нижнюю губу, что в глазах Гоу Цюаня только добавило ей исключительного кокетства. Лэ Го опустила голову, длинные волосы тут же потоком заслонили половину ее лица. Глядя на свою жену, у которой теперь видны были лишь половина лба, один глаз, полноса, половина открытого рта и полподбородка, Гоу Цюань стоял пораженный, не в силах вымолвить ни слова. Он наклонил голову, было видно, как вздымается его грудная клетка. Эта деталь не ускользнула от взгляда Лэ Го, ее обуяло страстное желание, и уже ее собственная грудь стала подниматься и опускаться в такт дыханию Гоу Цюаня. Совершенно не готовая к такому неожиданному столкновению, Лэ Го оказалась абсолютно обескуражена. В глазах заблестели слезы. Потеря контроля над собой и вынужденное замешательство сверх всякого ожидания прибавили ей миловидности и очарования. Лэ Го развернулась и проследовала в спальню. После ее резкого движения в комнате остался шлейф смешанного аромата мыла и шампуня. Гоу Цюань просто обожал этот запах, на него тут же нахлынули чувства, и он пришел в возбуждение. Однако Гоу Цюань сдержал себя, он определенно не мог позволить, чтобы эта сучка снова раздразнила его. Он ругнулся и погасил свет. Гоу Цюань услышал, что Лэ Го тоже погасила свет в спальне. Самодовольно и в то же время разочарованно он произнес: «Твою мать». В конце концов Гоу Цюань все-таки не смог удержать оборону в эту ключевую для него ночь, он как будто заболел, причем очень серьезно. Босоногий, он украдкой направился к собственной спальне. С его стороны это была полная капитуляция, вместе с тем его обуяло страшное волнение, свойственное внебрачным связям. Гоу Цюань, практически уже потеряв самообладание, толкнул дверь. Она оказалась наполовину приоткрытой, защелки не было. Это его порадовало и разочаровало, развеселило и разозлило одновременно. В кромешной тьме он пошел прямо к кровати. Полагаясь на знакомое ему пространство, он без труда дошел до нее. На постели не было заметно никакого движения, однако пылавшая страстью Лэ Го уже давно была там. Гоу Цюань вскарабкался на кровать, словно вор, пытавшийся похитить собственную жену. В момент, когда их тела соприкоснулись, оба замерли, это длилось каких-то несколько секунд. Но спустя мгновение их руки и ноги переплелись так, что было уже не разобрать, кто где. По ощущениям эта близость раз в пятьдесят превосходила их первую брачную ночь. После того как Гоу Цюань кончил, он стащил с подушки накидку и, вытершись насухо, упал рядом с Лэ Го, испустив глубокий вздох.