Страница 20 из 25
Джан привык к подобным расспросам и объяснениям. И очень редко ошибался в направлении. А уж побывав хотя бы единственный раз, запоминал адрес навсегда. Теперь стоило только скомандовать: «Ким» или «Красный луч»! — и он отлично припоминал весь путь.
Часто в ясные дни, шагая по рощам и нивам, Семен Гаврилович пел. А Джан, очень любивший его голос, весело дирижировал хвостом и по временам присоединял к теноровому напеву свой звучный бас.
Осень стояла тихая, теплая. В воздухе пахло разрезанным арбузом. Над убранными уже полями и огородами щебетали птицы, где-то кудахтали куры, гоготали гуси, звонко распевали петухи. Издалека доносился лай собак и ребячий гомон.
Пес привык к тому, что его появление встречалось криками радости. Он считал своим долгом отвечать теперь на приветствия помахиванием хвоста. Угрюмый характер собаки давно смягчился. Джан полюбил прогулки и общение с людьми.
Но службу свою он выполнял по-прежнему, не допуская ни для кого никаких поблажек. Оберегать хозяина, держать всегда ухо востро, хотя среди людей, оказывается, есть и такие, как «Силикатный».
Джан будил хозяина всегда в одно и то же время — до света. После завтрака Семен Гаврилович пристегивал на спину походный мешок, брал палку, и они отправлялись на станцию.
Джан отлично изучил и все пешеходные пути. Из любой деревни и колхоза он мог бы теперь привести хозяина домой пешком. Но он был вполне культурным зверем и привык широко пользоваться таким достижением техники, как электричка.
В одной из деревень проходило собрание: рабочие картонажного цеха комбината и группа «надомников» подводили итоги социалистического соревнования.
После собрания был концерт. Выступал на нем и Леонид Быстрое.
Джан весь этот день наслаждался свободой. Он не слушал речей, а с разрешения хозяина бегал на речку купаться и потом сладко храпел под кустом. Выспавшись, он скова прогулялся по берегу пруда, вмешался мимоходом в уличную ссору мальчишек и немедленно унял забияк.
Потом он с охотой помогал хозяйкам загонять по местам поросят и телят.
Потом Джан обошел несколько дворов и обнаружил у одной из хозяек неизвестного человека, который снимал что-то развешанное на веревке.
Снимать вещи с веревок Джан разрешал только хозяину и Нине Александровне, так что тут он усмотрел явное беззаконие и поднял шум.
На шум сбежались хозяйки, отняли украденные вещи и в благодарность чуть было не обкормили Джана.
В промежутках между этими разнообразными делами, необычайно довольный собою, пес проведывал хозяина.
Столы стояли в саду, и хозяин со своими товарищами, видимо, тоже отлично проводили время.
Джан со всеми был хорошо знаком, и никто не внушал ему никаких подозрений.
Пес снова отправлялся по делам или храпел под кустами.
И так случилось, что он в первый раз проворонил хозяина.
Семен Гаврилович зашел к кому-то из товарищей во внутренние комнаты дома и загостился у приветливых хозяев. Джан случайно обнаружил, что его нет на прежнем месте за общим столом, и, не поискав, как подобает обычной собаке, по следу, немедленно отправился за ним домой.
Напрямки он мог добежать в полчаса. Дорогу пешком он знал хорошо, и Семен Гаврилович рассчитывал, что он именно так и поступит.
Но пес не соизволил идти пешком. Он отправился на платформу и «сел» в электричку.
А электричка в тот, не показанный для Джановых разъездов, час шла до Москвы без остановок.
Джан стоял на площадке у дверей, готовясь сойти, когда электричка с ревом промелькнула мимо его дома.
К счастью, в этом же поезде ехал в Москву мастер Арбузов. А на комбинате не было ни одного человека, который не знал бы «в лицо» мохнатого поводыря Сердюкова.
В Москве Джан вышел из вагона и растерянно огляделся по сторонам. Казалось, он только что не пожимает плечами…
— Фу! — сказал ему Арбузов. — Стыдно как! Потерял, дурень, хозяина.
Он велел Джану войти в обратную электричку, с остановкой на его платформе, и строго сказал: «Домой, Джан! Стыдно! Ищи своего хозяина!»
И Джан, сконфуженный, поехал домой.
Ворвавшись в дом и не найдя в комнатах хозяина, пес пришел в неописуемое возбуждение. С лаем и злобным рычанием он метался по кладовым и сараям, спустился в подвал, слазал по лестнице на чердак.
Когда он в раздражении сбил с ног Лариску и начал срывать одежду Семена Гавриловича с вешалки, послышался голос:
— Нина! Тут Джан без меня не появлялся?! — и хозяин (его хозяин!..) показался с товарищами возле калитки.
В день празднования годовщины Октябрьской революции за Семеном Гавриловичем явились представители трех поколений воспитанников детского дома.
Леша Силов и его друзья стали уже юношами. Здоровые и сильные, они учились теперь в техникуме на Силикатном заводе.
К 7 ноября воспитанники отовсюду стекались в родное гнездо.
Семен Гаврилович, несмотря на усталость и застарелые боли в пояснице, надел парадную форму, вручил Леше знаменитый тульский баян, кликнул Джана, и все торжественно двинулись к детскому дому.
Было празднично, красиво, непринужденно. Игры, пляски, физкультурные номера сменялись пением и чтением стихов.
В зале за длинными столами с угощением сидели шефы, почетные гости. Тут были и председатель поселкового Совета Иван Иванович Барков, и главный инженер Силикатного завода, и Семен Гаврилович, и знаменитый баритон Леонид Быстров.
Их угощали, развлекали, ухаживали за ними.
Одна из девочек поднесла и Джану венок из ярких шелковых и бархатных цветов, и он милостиво разрешил надеть его на шею.
Гости вспоминали и рассказывали детворе о войне, о славных боевых подвигах героев, о своей работе теперь и о службе Джана.
Потом появилась на свет знаменитая тулянка, и далеко по огромному дому и парку зазвенел за ее полнозвучным напевом хор счастливых молодых голосов.
Даже Джан вступил в хор как-то очень удачно и нисколько не изуродовал исполнение, испустив в конце громкий лай.
Как раз этот момент был заспят фотографом, так что на большой цветной фотографии, которая сейчас висит в приемной детдома, все смеются, а у Джана пасть разинута до ушей.
Декабрь. Дуют ледяные ветры. Через дороги и тропы намело кучи снега. Нелегко теперь стало добираться к «надомникам».
Острые боли в суставах и в пояснице все чаще и чаще мучили Семена Гавриловича. Но он помалкивал об этом, не желая никого тревожить, да и боялся, что родные и доктор восстанут против его путешествий по району.
А сидеть дома без дела, когда все тебя ждут, — такая тоска!..
Однажды утром Джан разбудил его, как всегда, затемно. Натягивая валенки, Семен Гаврилович несколько раз приглушенно охнул, — так пронзительно стрельнуло в суставах.
— Ох, чует непогоду «барометр» мой! — бормотал он, собираясь в путь. — Суставчики что-то разыгрались!.. Плохи у нас делишки Да… а…
Джан юлил возле хозяина и в нетерпении терся об его ноги мощным телом. Для него, в его теплой мохнатой шубе, эти прогулки в морозные или снежные дни были сплошным наслаждением.
После завтрака Семен Гаврилович затянул потуже ремень на полушубке, завязал под подбородком тесемки шапки и, опираясь на палку, отправился с Джаном на станцию.
Он предполагал в этот день побывать в трех местах. Там что-то не ладилось с новыми станками. Но боли все усиливались, голова трещала, и Семен Гаврилович скоро почувствовал, что сегодняшний его график должен будет сломаться.
С трудом добрался он до ближнего поселка, узнал, в чем были неполадки, и объяснил, как их надо исправить. Голос у него был совершенно больной Он то и дело хватался за голову и жаловался на неумолчный звон в ушах.
— Да прилягте вы хоть на часок! Неужели нельзя отложить до завтра? Ложитесь-ка — я вас укрою! Отдохните часок, а мы позвоним, чтобы за вами приехали, — настойчиво уговаривала его чета старичков-«надомников».