Горец I

— Голубое небо, облака…

— А еще? — настаивал Рамирес.

— Листья на дубах, желуди почти созрели, солнечные блики и насекомых…

— Ты слеп, мой мальчик, — печально проговорил учитель.

— Почему слеп? — удивился Конан. — Я же сказал, что вижу…

— Ты слеп, Мак-Лауд. Твой взгляд спотыкается о предметы. Он не может блуждать между ними и омывать бытие, как ручей омывает камни, не останавливаясь ни на мгновение.

— Но если я не остановлю взгляд, то ничего не увижу!

— Нет, ты увидишь все. Нельзя остановить взгляд по очереди на всех листьях, их слишком много, но можно их охватить взглядом. Подумай об этом. Ты должен научиться видеть весь мир сразу.

Рамирес слез с пня и начал одеваться.

— Ты уходишь? — Конан испуганно посмотрел на него. — Я сам не найду дороги обратно.

— Тебе это не будет нужно, — успокоил его Рамирес. — Просто сиди и смотри. Тебе не помешает немного побыть одному. Хотя я сомневаюсь, что одиночество вообще возможно. Так что я все равно буду с тобой. Не волнуйся.

— Так значит, ты не уходишь? Ты останешься?

— Я останусь, конечно, — сказал испанец и, махнув рукой, пошел к деревьям, окружавшим поляну.

— Ты придешь за мной?

— Я с тобой.

Из этого разговора Конан понял только одно: ему надо посидеть на пне и подождать. Зачем — он так и не понял, но собрался исполнить волю учителя. В конце концов надо было оставаться воином, а значит, нельзя бояться; тем более, что бояться было некого. И он принялся ждать.

Прошел день, незаметно подкрались сумерки. На поляне ничего не менялось, только вокруг нее лес жил своей нормальной лесной жизнью. Затихая к ночи, прекратился ветер, давая отдых измученным за день густым кронам; затихли птицы.

Конан почувствовал, что его глаза начали слипаться, веки отяжелели. Огромная площадка пня уютно грела тело — и он уснул, а когда проснулся, поляна была погружена в густой молочный туман. Где-то в кронах еще сонных дубов высвистывал последние ноты своей предрассветной песни соловей. И хотя на западе еще слабо просматривались точечки по-утреннему мутных звезд, на востоке небо приобрело серо-голубой оттенок и томилось в ожидании первых розовых лучей.

— Я тебе не помешаю? — неожиданно услышал Конан чей-то голос.

Он обернулся, но на поляне никого не было.

Только туман подбирался к краям пня и, словно ударяясь о невидимую стену, собирался небольшими клубящимися волнами и откатывался назад в траву, где превращался в серебристую пыль мельчайших первых капель росы, оседающих на тонких зеленых стебельках.

— Кто здесь? — спросил Конан.

— Не бойся, — услышал он в ответ тот же голос и удивился, внезапно сообразив, что не может понять, кто говорит с ним: мужчина или женщина, стар этот человек или молод.

— Кто здесь? — Конан вращал головой, пытаясь определить место, откуда исходил звук.

— Ты напуган?

Источник звука не определялся; голос, казалось, звучал отовсюду, даже снизу. Но почему-то Мак-Лауд не испугался. Он поймал себя на странной мысли, что все происходит так, как должно происходить, а значит, бояться нечего. И вообще все, что происходит с человеком — это как восход, одинаковый и разный одновременно, но всегда неожиданный, и поэтому страх бессмыслен и празден.

— Нет, — ответил Конан.

— Тогда почему у тебя так часто бьется сердце?

— Я удивлен.

— Хм… — согласился голос, — бывает.

— Рамирес, выходи, — позвал вполголоса Конан, не надеясь, однако, увидеть испанца. — Зачем прятаться?

— Я не Рамирес. Ты же и сам это знаешь. Понимаешь, друг, меня не видно. Я здесь, но невидим. Извини, если это невежливо, но я хочу просто поговорить с тобой.

— Ну-у, — смутился Конан, — понимаешь ли… Я просто не привык разговаривать с… — он старательно подбирал слова, стараясь не обидеть собеседника, — не видя, с кем разговариваю.

— Хорошо. Давай сделаем так. Если тебе важно на что-нибудь смотреть, то смотри в туман. Он иногда бывает похож на то, что тебе хотелось бы увидеть.

— Может быть, — проговорил Мак-Лауд.

— Да, еще, — смущенно попросил незнакомец, — пожалуйста, не кричи… Ты просто думай. То, что хочешь сказать, проговори про себя, а я услышу. Ладно?

Не очень веря в успех этого предприятия, Конан подумал: «Ты эльф?».

И тут же услышал ответ:

— Нет.

«Тогда гном или тролль?»

— Нет.

«Демон?»

— Нет. Не надо пустых перечислений. Не все ли равно, кто я — ведь ты меня не видишь. Может быть, меня вообще нет.

— То есть как нет? Я же тебя слышу?

— А может быть, и тебя нет, — огрызнулся голос. — И вообще, чего ты пристал? Я ничего не могу сказать, потому что у меня нет названия. На твоем языке меня просто нет, так что можешь звать меня, как захочешь.

— Кажется, я понял, кто ты, — изрек Конан. Ты дьявол, который являлся Господу и смущал его своими речами.

— Ну и самомнение у тебя, — восхищенно заметил голос и, немного помолчав, спросил: — А ты что, смущен?

— Нет, почему я должен быть смущен? Я добрый христианин и твои дурацкие…

— Ладно, ладно, успокойся. Думай обо мне все, что хочешь. Это твое дело, тем более, что это не имеет никакого отношения к тому, о чем я хочу с тобой поговорить.

— А о чем ты хочешь со мной поговорить? — спросил Конан.

Он закрыл уши ладонями, пытаясь определить, звучит ли голос снаружи или в его собственной голове. Откуда у Конана возникла такая странная мысль, он сам, наверное, ответить бы не смог.

— Обо всем, — голос звучал изнутри. — Представь себе, что мы просто два странника, которые встретились на дороге. Расскажи мне о себе. Кто ты и зачем оказался здесь. Расскажи…

— Нет, сначала расскажи ты.

— Ладно. Я изучаю вас.

— Кого это вас?

— Всех вас, людей.

— Шотландцев?

— Пусть так.

— Так, значит, ты шпион? Шпионишь для англичан? — разочарованно заметил Конан.

— Нет. Англичан я тоже изучаю. И других людей тоже. Скажем так: я изучаю всех людей, всех государств и народностей. И поэтому я сейчас разговариваю с тобой.

— И только для этого ты пришел сюда?

— Я сюда не пришел.

— То есть как? Ты же здесь.

— И да и нет. Я везде.

— Послушай-ка, — раздраженно проговорил Мак-Лауд, — перестань говорить загадками!

— Не кипятись! Сейчас я тебе все объясню. Я из другого мира, и на вашей земле никто обо мне ничего не знает.

— Значит, ты лазутчик, которого еще не обнаружили. Шпион какого-то вражеского государства, которое хочет захватить Шотландию, но боится признаться в этом. Ты, конечно, солжешь…

— Ты глуп, Конан. Рамирес прав.

— Откуда ты знаешь испанца? Ты следил и за ним тоже?

— Я тебе уже объяснял, что я из другого мира. И мне наплевать на вашу междоусобную ерунду. Меня здесь вообще нет, и мне нечего делить с вашим народом!

— Тогда почему же я тебя слышу? — немного успокоившись, спросил Конан.

— Ты меня не слышишь. Ты же только что сам убедился в этом. Ты меня думаешь, точно так же, как и я думаю тебя. Понятно?

— Нет. Не понятно, — Конан разочарованно покачал головой, но почему-то успокоился окончательно.

В конце концов, если «его» нет, то чем «он» может угрожать? И поэтому Конан спросил:

— Тогда объясни мне все-таки, что тебе нужно?

— Давай отвлечемся от этой темы, — предложил собеседник. — Расскажи лучше ты мне, что тебе здесь нужно, что ты здесь делаешь?

— Я здесь становлюсь воином, — гордо проговорил Мак-Лауд.

— Как это?

— Меня оставил здесь мой учитель. Он спросил, что я вижу вокруг себя, а потом ушел. Поэтому я и принял тебя за него. Так что я сижу здесь, смотрю… Только ничего не вижу. Ты вот пришел, то есть, извини, не пришел, то есть… Ну, ты понял.

— Так я помешал твоим размышлениям? Я не нарочно. Просто ты уже думал о конкретных вещах, и я решил…

— Да нет! Ни о чем я не размышлял и ничего еще не почувствовал. Только тебя…

— Как ничего? Разве ты не почувствовал, насколько это странное место? Разве это не чудо, что этот пень теплый и на ощупь напоминает шерстяное одеяло, разве не чудо, что он греет и защищает тебя от холода и холодного тумана и прохлада не может пересечь его границ? Разве не чудо, что ты здесь уже почти сутки и тебе не хочется ни есть, ни пить?