Избранник Газового космоса

– Сита! – я взял свою рабыню за локоть. – Кто этот малый?

Сита поглядела на меня снизу вверх.

– Это – раджа, хозяин мирохода, на котором мы летели, – с ноткой удивления отозвалась она. – Помазанник Глазов, рожденный и живущий в дыхании Брахмы.

– Н-да, – протянул я. – Что-то запамятовал. Кстати, деньги имеются только у твоего бережливого папаши? Или ты тоже что-то припасла на черный день?

– Ты мне никогда не давал денег, – ответила Сита, запуская пальцы в декольте. – Но отец в один счастливый день рождения одарил меня пятью монетами. Я их всегда ношу с собой. Вот они!

Сита выудила из декольте тощий мешочек, развязала тесемку, вывалила на ладонь четыре окислившихся медяка и одну серебряную монетку.

Что ж, не густо.

Я ткнул пальцем в медяк.

– Ты можешь купить какой-нибудь еды и питья?

– Да, – ответила Сита, а потом замялась и спросила нерешительно: – Ты желаешь, повелитель, чтобы я немедленно принесла поесть?

– Ну да, лавка – там! – я указал на прилавок, огороженный с трех сторон шкурами; некоторые пассажиры уже что-то жевали, и запахи доносились аппетитные: пахло карри, кофе и вроде даже шашлыком.

– Быть может, стоит подождать отца, повелитель? – попросила рабыня, и голос ее дрогнул. – У него ведь денег больше, чем у меня…

– Так! – я бесцеремонно сграбастал с ее ладони все монеты, кроме одного медяка. – Твой господин не ел целую вечность, а ты изволишь проявлять скупость. После всего, что я для нее сделал, она жалеет свои гроши! Деньги рабам не положены. Ступай, я буду ждать возле статуй!

Арку ближайшего выхода охраняли два мраморных изваяния. С одной стороны – худая чешуйчатая химера с головой нетопыря, попирающая лапой грудь поверженного витязя, с другой – человек в скафандре, похожем на допотопный водолазный костюм.

– Слушаюсь! – Сита смахнула слезу и стала протискиваться к лавке со снедью.

У меня не было времени корить себя за то, что ограбил беззащитное существо. Я оглянулся: возле лестницы народ поредел. По ступеням сбежал Бакхи. Худой-худой, но окованный железом дорожный сундук старик тащил на горбу и, казалось, не замечал ноши. Очень сильный и живучий у меня слуга, хоть стар и сух, словно мумия. Мощи ходячие, а не человек.

Бакхи поднялся на носочки, стал искать взглядом нас с Ситой. Я мгновенно втянул голову в плечи, перебежал, пригнувшись, к арке выхода. Выглянул наружу, увидел длиннющую лестницу, сплошь запруженную людьми. По обеим ее сторонам стояли торговцы; внизу виднелись раскрытые ворота и забор, сложенный из необработанного известняка.

Я решил, что пока буду протискиваться по лестнице, меня успеют трижды заметить. Такой вариант не устраивал. Я собирался во что бы то ни стало отделаться от этих двоих. Мне почему-то казалось, что самостоятельно я быстрее разберусь, что произошло со мной. Продолжать думать, будто мои похождения – бред умирающего человека, не имело смысла. Я дышал, я ощущал, я мыслил. Мне хотелось действовать. Мне хотелось жить.

Я кинулся к следующей арке. Налетел на пеструю толпу, что двигалась через павильон, горланя песни и бренча на лютнях и мандолинах. Меня тут же затянуло в человеческий водоворот, пришлось двигаться, подчиняясь ритму музыки. Чьи-то нахальные руки проверили карманы сюртука, но быстро убрались не солоно хлебавши: монетки я сжимал в кулаке. Вырвавшись, я оказался рядом с паланкином хозяина мирохода. Недолго думая, пробежал под носилками. Рабы едва не уронили раджу, обалдев от такой наглости. Кто-то попытался достать меня плетью, но влепил в торговца, несущего на плече кувшин. Кувшин упал и раскололся. По полу, вымощенному мраморной плиткой, растеклось ярко-красное вино. Торговец завопил благим матом, ему на помощь, выхватывая из-под плащей дубинки, кинулись какие-то личности в пышных чалмах, завязалась потасовка. Дребезг бьющегося стекла и треск дубинок заглушил музыку и стал аккомпанементом моему отступлению.

За второй аркой оказалась короткая лестница и рынок: торговые ряды были расположены бессистемно, образуя лабиринт с многочисленными тупиками. Секунду или две я смотрел на рынок с верхней ступени; за это время я загнал в память образ лабиринта и определился с направлением. Оглянулся, ни Бакхи, ни Ситы не увидел; возле дерущихся стояла столбом пыль. Я кинулся по ступеням вниз, в мгновение ока пересчитал их ножищами, нырнул в ближайший проход между рядами и перешел на шаг. Двинулся быстро, без лишних движений, экономя силы и дыхание.

Воздух был густым и жарким; он вливался в глотку парным молоком, которое я, кстати, терпеть не мог с детства. Меня окружали люди в сюртуках и панталонах, в цветастых халатах и шароварах, в плащах и монашеских рясах, в хитонах философов, в одних набедренных повязках. На головах были тюрбаны, чалмы, шляпы или просто всклокоченные волосы и потные лысины.

Я шел, почти не глядя по сторонам. Под ногами шуршал песок, хрустели мелкие ракушки. Меня то и дело окликали и пытались поймать за рукав, мне заискивающе улыбались, но через миг кричали вслед что-то нелицеприятное. Я же шагал, сжав зубы; я пробирался к выходу с другой стороны рынка, ловко огибая прилавки, набитые всякой всячиной, торговцев, не очень многочисленных покупателей и их рабов.

Слева и справа продавали снедь, одежду, утварь, механическое оборудование вроде примитивных электромоторов и генераторов. Деловито стучали топорами мясники, разделывая туши страховидных коров и свиней, рабы отгоняли тряпками золотистых мух, что роями носились туда-сюда. Здесь же работали гончары; кузнецы, одетые лишь в фартуки и набедренные повязки, ковали всякую всячину – от лемехов для плугов до мечей всех разновидностей и размеров.

Потом раздался басовитый рокот, рынок накрыла густая тень. Я поглядел вверх и едва не сел от изумления на задницу.

Над рынком на малой высоте плыл дирижабль. Огромный, настоящий небесный исполин. Оболочка дирижабля была укреплена сверкающей на солнце металлической обшивкой, гондолы показались мне произведением дизайнерского искусства, в котором сочетались, не конфликтуя друг с другом, средневековые ракушки-завитушки и хромированные плоскости, а также четкие грани, характерные для поздней технической эпохи. Мотогондолы располагались в два уровня, и было их по двенадцать с каждой стороны. Их винты и создавали тот самый басовитый рокот.

Неужели это и есть – мироход, вроде того, что доставил нас на Целлион?

Меня толкнули, пришлось крутануться, пропуская господина в чалме и халате, который вел за собой мохнатое козлорогое создание, больше похожее на ящера, чем на млекопитающее.

Опять бред, подумалось мне. На дирижабле – на другую планету? Через космос?

«Они вольны выкинуть за борт, в дыхание Брахмы, любого! И никто-никто не сможет тебя найти и спасти!» – вспомнились слова Ситы.

– Дыхание Брахмы, – пробормотал я, вскидывая голову.

Еще раз поглядел на дирижабль, провожая его взглядом. Под гондолой исполина проскользнул биплан. Я успел разглядеть пилота в кожаном шлеме и круглых очках-консервах. Биплан, тарахтя дизелем и волоча за собой дымный шлейф, пронесся над торговыми рядами и скрылся за выветренной скалой, что, словно крепостная стена, огораживала рынок с одной стороны.

Значит, авиация худо-бедно существует. Уже хорошо, астролетчик не останется без работы.

Я обернулся. Увидел помпезное белокаменное строение, окруженное колоннадой. Это оттуда, значит, я вышел.

Над строением возвышалась узкая башня. К ней был пришвартован еще один дирижабль. Его корпус неспешно поворачивался вокруг похожего на перст шпиля, отзываясь на дуновение ветра, точно флигель великанских размеров.

Да, какой бы дикостью это ни казалось… Похоже, я определился с тем, что здесь называют мироходом.

Вдалеке виднелись еще шпили. Много шпилей; лес шпилей. Вот, значит, как выглядит космодром на этом Целлионе.

Я не дошел до конца рынка – протиснул пузо между двумя прилавками и выбрался на заваленный мусором пустырь. Двое местных сидели среди отбросов и нечистот, приспустив шаровары, и облегчались. Я им не мешал, я усиленно размышлял, обливаясь потом в своем сюртуке.