Миасская долина

Вот уже две недели, как Якубов совершенно не спускался с вершины, не обращая внимания на огорчение матери, очень озабоченной затянувшимся отшельничеством сына. Даже на праздничные дни Якубов отказался спускаться вниз: ведь идут опытные передачи. Как он покинет дело, которому отдано столько сил?

Якубов говорит с матерью по телефону — она тоже приглашена на пробный просмотр. Происходит примерно такой разговор:

— Мама, это ты? Здравствуй! Как твое здоровье?

— Мое-то что! Как ты там, Мара?

— Отлично. Пожалуйста, ни о чем не беспокойся. Передай, пожалуйста, трубку Льву Александровичу — надо о деле поговорить…

Вздохнув, мать передает трубку Вальдману. Нет, сын у нее совсем не черствый человек. Он просто не может, физически не может сейчас разговаривать ни о чем другом, кроме поглотившего его дела…

«Кабалистическую» таблицу сменяет театральный занавес с силуэтом радиобашни и надписью: «Свердловская студия телевидения». Потом появляется лицо женщины-диктора. Она внимательно и улыбчиво осматривает нас и произносит:

— Добрый вечер, дорогие товарищи!

Мы смотрим и слушаем передачу, а Вальдман и Якубов вполголоса ведут по телефону «производственное совещание»:

— Контрастность велика, Марат Александрович! Вот так лучше! Звук, звук, Марат Александрович!

После передачи узнаем, что станцию вершины «704» приняли все контрольные точки в поселке автозаводцев, в старом городе и даже радиолюбители соседнего уральского городка Чебаркуль. Технически задача решена — ретрансляция телевидения в условиях горной местности вполне возможна.

Через некоторое время мы опять побывали на вершине «704». Отсюда уже ведется регулярная трансляция передач Челябинского и Свердловского телецентров. На месте балаганчика выстроено капитальное каменное здание под аппаратную и квартиру. Из рук радиолюбителей в свое ведение станцию приняло Министерство связи. Тысячи миассцев обзавелись телевизорами и в полной мере испытывают все радости и горести телезрительства.

Да, горести, потому что есть и они! Миасский ретранслятор вполне может вести одновременную передачу двух программ — Свердловской и Челябинской. Однако пока так не делается, и повинны о этом отнюдь не энтузиасты телевидения. Дело в том, что вслед за Миасскими энтузиастами начали строить ретрансляторы златоустовцы, карабашцы. И теперь оказалось, что все пять каналов заняты и Миассу выделен только второй канал. Поэтому Свердловский телецентр транслируется только тогда, когда не работает Челябинский. Это огорчает многих телезрителей, которым хотелось бы поворотом рукоятки телевизора включать по выбору или Свердловск, или Челябинск.

Мы спускаемся вниз, в долину. Все время перед глазами — блистающий на солнце белостенный городок автомобильного завода. Здесь сейчас центр Миасской долины, сюда тянутся все нити ее жизни. Охватывает раздумье: как много значил и значит завод для этого бывшего захолустья. Не будь завода с его коллективом людей высокой индустриальной культуры — никто не задумался бы об организации телевизионного ретранслятора на горе. Да что ретранслятор! Это только одно и не самое главное проявление новых стремлений народа. Автозавод перевернул весь уклад жизни, сделал ее чище, осмысленней, благородней.

Нельзя не сказать несколько слов о славной историй этого первенца уральского автомобилестроения.

…Над Москвой стояла тревожная осень 1941 года. Вражеские орды рвались вперед, подходили все ближе и ближе к столице. Тревожно было в эти дни на Московском автомобильном заводе. Днем и ночью шла напряженная работа: в вагоны и платформы грузили оборудование, незавершенную продукцию, инструмент, всевозможные материалы. Красавец-завод, гордость советского автомобилестроения, встал на колеса, готовясь к трудной дороге на восток. Завод уже был в пути, когда состоялось решение правительства об организации в Миассе автомоторного производства.

Почерневшие от теплушечной копоти, перенесшие все трудности дальнего переезда автозаводцы выходили из вагонов. Вдыхали кристально чистый воздух горного Урала, с любопытством осматривали местность.

Приземистый вокзальчик приткнулся к подножию высокой горы. Гудки паровозов гулким эхом перекатывались в скалистых ущельях. Мощью и силой веяло от каменных громад, на сотни метров поднятых над поверхностью земли. Все это было непривычно жителям равнин запада.

Эшелоны повернули на север и по ветке, проложенной еще до войны, отошли в глубь Миасской долины. Здесь была площадка, на которой москвичам предстояло организовать выпуск автомобильных моторов. Жилищный поселок в то время состоял из семи домов и шести бараков. На промплощадке высилась наполовину закрытая кровлей коробка одного из недавно заложенных цехов и несколько небольших вспомогательных зданий. Это было все, что один из наркоматов успел построить до войны.

Эшелоны прибыли, и площадка превратилась в кишащий людьми лагерь. Людьми были заполнены все уголки, прибывающих расселяли по окрестным селам. В бывшем клубе поставили трехъярусные нары — они были мгновенно заполнены.

Одновременно с людьми на площадку хлынул поток оборудования. На сотни метров по обе стороны рельсов тянулся он, спасенный от превратностей войны. Вдоль вагонов, тяжело громыхая, передвигались подъемные краны. Они выуживали из хопперов многотонные станки и ставили на изрытую гусеницами тракторов землю. Открытые платформы разгружались вручную, с помощью нехитрых приспособлений и протяжной «Дубинушки».

Днем и ночью горели костры. Днем и ночью по ухабистой дороге вереницей двигались тракторы или попарно сцепленные автомашины и волокли к цеху поставленные на стальные листы станки.

Когда наступал вечер, люди поднимали усталые головы и смотрели в тусклое зимнее небо. Идти сегодня домой или прилечь здесь же, в углу строящегося цеха? Квартиры многих находились в окрестных селах в 5—15 километрах от завода. Автомашины не могли пробиться через двухметровые сугробы. Нужно было идти пешком, по пояс увязая в сыпучем снегу. И тем не менее утром все рабочие снова были на своих местах, продолжали свой напряженный труд.

Было тяжело, очень тяжело, но все понимали, что там, на фронте, еще тяжелей. В цехах и на строительных участках были созданы партийные и комсомольские организации. Они стали политическими штабами. Коммунисты и комсомольцы собирали людей в минуты передышки и читали сводки Совинформбюро. А потом разговор сам собою переходил на главное: как быстрее дать фронту моторы.

Работы велись по методу, который на языке инженеров назывался совмещенным графиком. Суть его заключалась в том, что одновременно велись и строительные, и монтажные работы. Каменщики только еще выкладывали стены, а в цехе уже устанавливались станки. В инструментальном цехе кузнечное отделение начало работать под открытым небом, крышу на нем сделали много позднее.

Так же начинали работу и станочные линии главного цеха. — моторного. Строители закрывали кровлю, а мастер линии поршневых колец Ф. М. Хиронников стоял у станков и ждал, когда будут сняты первые кольца.

Мастера обступили тесной кучкой рабочие. Улыбка пробегала по лицам, покрытым, точно пороховым дымом, металлической пылью. Люди внимательно и любовно осматривали чистенькие, сверкающие поршневые кольца — первую автомобильную деталь, сделанную на Урале.

Вскоре вступили в строй и другие линии.

30 апреля 1942 года первые моторы были сняты с конвейера. Этот день стал днем пуска автомоторного завода. Так на Урале возникла автомобильная промышленность.

И сразу же наряду с задачей освоения выпуска продукции встала другая задача: превратить автомоторный завод в автомобильный! Снова не покладая рук заработали строители…

Они не были одиноки в своем труде. В большой борьбе за создание автомобильного завода строителям и автозаводцам помогала вся Челябинская область. Здесь более десяти месяцев постоянно работала бригада областного комитета партии, выездной редакцией издавалась печатная газета и листовки. Сюда с предприятий и строек области шли эшелоны со строительными материалами, ехали коммунисты и комсомольцы, посланные обкомами партии и комсомола. Тысячи миассцев приходили на воскресники помогать строителям.