Страница 54 из 77
Всеволожа дружина шла в наступ с левого крыла, и скакал средь переяславских кметей сквозь густой снегопад Заруба. Скакал и молился в душе — не дай, господи, не дай! Не попусти, господи!
Господь попустил.
Когда раздвинулись заснеженные и окуржавелые ветки чапыжника, пропуская Славятичей, понял Заруба, что не сможет.
Не поднять ему меча на своих былых товарищей по оружию.
Забрал повод влево, откатился к густому кустарнику, а мимо него, взрывая густые снеговые волны, сметая с пути всё живое, лязгая удилами и стременами, пронеслась конница.
Шальная стрела ужалила в бок коня Зарубы, гридень откатился под нависающие над сугробом ветки и замер, оцепенело глядя, как бьётся, окрашивая пухлый снег алой кровью, конь. Смотрел так, словно ничего важнее не было.
Услышал скрип снега под копытами, необычно хорошо слышный сквозь звон, грохот и стон боя, и поднял голову.
Мальга всё ещё неважно держался в седле.
И неудивительно — два десятка лет он прожил в Империи, из них десять — в Херсонесе, и пять — прослужил в акритах. Хорошей конницы в Климатах не было никогда, была всего одна дозорная сотня, и чтобы попасть в неё, надо было принадлежать к числу местных динатов. И только попав в дружину Славяты, беглый акрит впервой сел на коня.
На Черехе Мальга дрался в пешем строю, что было привычнее, и только тут, у Немиги для чего-то напросился в конный полк. Должно быть, понадеялся, что его искусство верховой езды возросло.
Зря надеялся.
Как только полк вылетел из чапыжника, рассыпаясь по полю, как гнедой вдруг выказал норов — пошёл боком, взбрыкивая, и когда Мальга его усмирил, товарищи его усвистали уже далеко, надо было нагонять.
И тут на глаза ему попалась метнувшийся в сторону всадник. Конь под беглецом вдруг споткнулся и повалился в сугроб, и Мальга радостно наддал.
"Вот тёпленьким его и возьму!"
Подскакал вплоть, уже готовя аркан — хорошо бросать его беглый акрит выучился у мальчишки Шепеля, прирождённого степняка.
Спешенный воин не спешил удирать — как оцепенелый он смотрел на своего погибающего коня, потом, видно услыхав, как подъезжает Мальга, вскинул голову.
И Мальга остолбенел.
— Заруба?!
— Мальга?!
Конный клин тьмутороканцев пробил скопление великокняжьей рати, и теперь теснил её к оврагу, сгребая, словно лопатой.
— Вышата! — бывший старшой Ростислава тьмутороканского, отшвырнув с дороги двоих переяславских кметей, рванулся к беглому боярину. — Добрынино отродье!
— Ах-ха! Славята! — удивился и обрадовался новогородец и властно движением руки отмёл с дороги воев. — Посчитаемся, безродный!
Сам-то больно родовит, Добрынино отродье!
Клинки с лязгом скрестились.
Силён был в рубке Вышата Остромирич! Да только и Славята не лыком шит!
Два русских меча против длинной персидской сабли (и оружен-то на восточный навычай! — подумал Славята мало не с ненавистью). Но у Вышаты ещё и щит, — небольшой, круглый, в локоть шириной. Плетёный из индийского тростника и обтянутый слоновой кожей, которую и топор-то возьмёт не вдруг. Где и добыл-то такой?! Небось от ромеев подарен за измену князю своему! — в нерассуждающей ненависти своей Славята уже и Остромирича причислил к убийцам своего любимого князя. Забыл даже, что Вышата — пестун Ростиславль.
Клёпаные шеломы с литыми острыми бронзовыми навершиями; стальные скураты, нащёчники и назатыльники; добротные кольчуги; наручи и поножи; налокотники и наколенники; боевые кожаные перчатки со стальными лепестками-накладками — оба гридня закованы в одинаковые доспехи.
Схлестнулись — и принялись кружить один вокруг другого.
Лязгало железо, храпели кони.
Оба — кмети, оба — с малых лет в седле. Оба прошли не одну войну, дрались с греками, чудью, половцами, булгарами, аланами, уграми, ляхами, свеями, урманами… ну и со своими русичами, вестимо.
Кто кого?
И слаб оказался военный опыт перед жаждой мести. Плюнул Славята на опасность. Сабля Вышаты разорвала пазушное кольчужное плетение, резанула вдоль рёбер, сорвалась с железной пластины пояса и упала коню на шею.
Короткий меч Славяты, Росомаха, метнулся к голове беглого новогородского боярина. Щит Вышаты, наткнувшись на лезвие Волколака, другого, длинного меча Ростиславля и Всеславля гридня, остановился, не успел. И Росомаха с хрустом ударила бывшего боярина в лицо, вбивая кольчужное плетение бармицы в месиво из мяса и костей.
Славята вовремя выпростал ноги из стремян, отскочил от упавшего коня. Вокруг него уже не было ни одного воина из его дружины — весь засадный полк рассыпался по полю, рубясь с попятившимися переяславцами, смятыми его ударом.
Конь Вышаты шарахнулся, да и не было времени его ловить, — двое Вышатичей были уже рядом и рвались отомстить за вожака. Кровь хлестала из раны. Славята понял, что скоро свалится. Но пока…
Они налетели с небольшим отставанием друг от друга. Первого Славята свалил одним ударом, даже не уклоняясь. Росомаха прикрыла голову от удара сабли, а Волколак ударил поперёк туловища. Второй промахнулся и пролетел мимо. Крутнувшись, Славята ждал его возвращения, но Вышатин кметь вдруг безвольно взмахнул руками и свалился с коня.
В груди у него торчала стрела.
И только тут Славята заметил приближающегося вскачь Мальгу — беглый херсонесский акрит бросил лук в налучье и легко подхватил повод коня, оставшегося без всадника.
— Садись, воевода!
Полоцкий князь давно уже вырвался из боя, снова разглядывая поле с небольшого плоского пригорка в прогал меж кустов. Только вот видно было всё меньше и меньше — снег валил так густо, что другого края поляны почти не было видно — поди угадай, что там ещё Ярославич замыслили.
А только и гадать тут нечего.
Сейчас, только сейчас, когда Славятичи остановили переяславский полк Всеволода Ярославича и изрядно обломали ему клыки, конная рать Всеслава и остатки пешего полка сумели вырваться из стальных клещей и, огрызаясь на киевский полк, медленно отходили вдоль берега Немиги обратно к опушке, скоторой всё и началось, сейчас самое время и напасть последнему оставленному в запасе полку Святослава — не верил полоцкий князь, что средний Ярославич (а в том, что боем правил именно он, Всеслав не сомневался ни на резану!) не оставил воинского запаса на последний рывок.
И правильно думал!
Был у Святослава Ярославича запасной полк, был! Черниговская дружина и остатки разбитой Всеславом тьмутороканской дружины Глеба — семь сотен кованой рати. Сейчас они могли решить всё дело, могли опрокинуть смятённую и рассеянную пешую рать полочан, могли в прах разметать Всеславлю конницу, не оставив от неё даже остатков. Могли даже взять живым самого Всеслава, полоцкого оборотня.
Но Святослав медлил.
То, что сейчас случилось на поле у Немиги, для Всеслава совсем не поражение, хотя отнюдь и не победа. Неумеренную охоту Всеслава до чужих земель эта битва окоротит, хоть на время да остановит ненасытного полоцкого оборотня. А вот окончательно вырывать этот шип из зада Изяславля вовсе не следовало!
То, как распределили столы великий князь при вести о том, что Всеслав взял Новгород, хорошо показал Святославу — кто теперь его главный ворог на Руси! Ростислава уже нет, с юга черниговскому князю ничего не грозит, опричь половцев, а Изяслав снова усилил если не себя, так Всеволода — только бы не среднего брата. А когда (если!) исчезнет северная назола — Всеслав?! Года не пройдёт, как Изяслав возьмётся за среднего брата, а Всеволод в Переяславле промолчит. Его и так удоволили столом для Мономаха — мальчишки! неполнолетнего! — а тут, если пря меж старшими Ярославичами восстанет, так ему ущемление Святославле только на руку. Себе на уме переяславский князь и Святослав Ярославич про то хорошо знает!
Потому и медлил с завершающим ударом средний Ярославич!
Зато Всеслав не медлил!
Понеже был и у полоцкого князя ещё один полк, уже и совсем никому неведомый, только ему самому!
В кольце кустов чапыжника Всеслав спешился, сбросил на руки подоспевшим отрокам медвежий полушубок, освободился от доспехов, бросил в руки зброеноше кудес.