Ржавые листья

Лес хмуро глядел на девушку тысячами нахмуренных глаз из-под надвинутых косматых бровей мха, глядел с неприкрытой неприязнью. Не пели птицы, не слышно было шагов зверя, и без того почти бесшумных, но всё ж слышных для слуха ведуньи-травницы. Лес наваливался на неё своим мощным и жутким молчанием, вознося к небесам разлапистые вершины на толстых стволах почти без сучьев.

С длинной корявой ветки сорвалась вниз огромная — не менее трёх сажен — зеленовато-серебристая змея, заструилась прочь, извиваясь толстым телом по мху меж стволов — травы в этом лесу уже не было. Зоряну передёрнуло — таких тварей в здешних краях она не видала.

Девушка остоялась, прижав к губам костяшками сжатый кулак. Лес начинал, наконец, её пугать.

Дура!

Зоряна бросила наземь узелок и упала около него на колени. Путаясь в узлах и ломая отросшие ногти, лихорадочно распустила узел, вытащила каравай хлеба, подаренный на прощанье сердобольным кормчим. Разломила пополам, половину вновь завернула в ширинку и упрятала обратно в узелок, а вторую половину положила на ближнюю кочку, предварительно удостоверяясь, что это не муравейник. Четырежды поклонилась на все четыре стороны:

— Прости, батюшка леший…

Самая настоящая дура. А ещё бывалая лесовичка. Понадобилось напоминание в виде огромной змеи, чтоб вспомнила про жертву. В таком лесу и кусок мяса пожертвовать не жаль, кабы он был — слишком огромны предвечные силы, что хранят покой этого леса.

Неподалёку отыскался небольшой бочаг с чистой, как слеза, водой, из которого по неглубокому, явно нерукотворному, руслу тёк быстрый ручеёк. Презрев опасность, Зоряна разделась и вымылась. Поела, с неохотой пожевав хлеба и копчёного сала и запив водой из того же бочага. Ночевать устроилась тут же, в двух-трёх шагах от бочага, обвела место ночлега по мху обережным кругом в сажень, пробормотала охранительный заговор и повалилась спать. Теперь она не боялась уже ничего.

Наутро девушка проснулась от холода — настоящее лето ещё не наступило, да и тогда ночами не слишком жарко. Лес вокруг заволокло тоненькой, едва заметной дымкой, солнца видно не было — пряталось где-то за деревьями. Только на самых верхних ветках, приветствуя светило, пели немногочисленные птицы. Зоряна отметила это как хороший знак — лес больше не опасался её.

Девушка открыла глаза и несколько мгновений лежала неподвижно — под деревьями царил сумрак, и в этом сумраке, в размытой дымке над Зоряной возвышалась около обережного круга странная человеческая фигура. Или — нечеловеческая?

Белая рубаха спадала до колен, такие же белые порты скрывали ноги, босые ступни скрывались во мху. Длинная, почти до пояса, спутанная борода. Такие же спутанные волосы падали на лицо нечёсаной белёсой гривой, сквозь кою чуть зловещими огоньками светились нечеловеческие глаза. Руки старик упёр в бока и с любопытством разглядывал лежащую девушку. Видит меня, стало быть, не нежить, — заключила Зоряна и подняла голову, пристально глядя на старика.

— Ты кто?

Не ответив, тот шарахнулся назад, его тело вдруг растянулось, перекосилось, стало полупрозрачно-туманным, растворилось в дымке и растаяло. Болотный дух редко показывается людям.

А болота где-то рядом, — подумалось Зоряне уже на ходу.

Болото она нашла буквально через сотню шагов. Прямо от кустов начиналось огромное буро-зелёное, покрытое тонким, в пядь или две, слоем воды, месиво. Кое-где, вестимо, этот слой воды был толще, но Зоряна этого не видела.

И как только кривичи сумели заселить этот край, — подумала Зоряна, — ведь в болотах обычно дрягва живёт. Хотя… дреговские земли отсюда недалеко.

Девушка на несколько мгновений задержалась у болота, любуясь мрачным раздольем, покрытым там и сям купами деревьев и кустами, зарослями рогоза и камыша, из коих доносился разноголосый птичий гомон. То и дело над болотом свистели стремительные птичьи крылья: журавли, цапли, гуси, кряквы, чирки, нырки, кулики, чибисы и пернатая мелочь носились стайками и парами. Стояла пора горячей птичьей любви.

Зоряна залюбовалась плавным полётом пары цапель, кои танцевали в воздухе, выписывая над бурой водой круги. Внезапно болото с шумом расступилась, выпуская змеиное тело не менее четырёх локтей в охвате. На изогнутой шее свирепо щерилась зубастая пасть, узкие глаза горели злобным красным огнём, трепетали за спиной небольшие кожистые крылья, похожие на нетопырьи. Плавно изгибаясь и отсвечивая зеленовато-серебристой искрящейся чешуёй, длинное тело стремительной дугой пронеслось над водой, пасть на лету с хрустом ухватила цаплю, и Болотный Змей почти без всплеска скрылся в глубине — только хвостом махнул. Зоряна застыла на берегу с открытым ртом, а птицы взвились над водой с оглушительным гомоном.

Очнувшись, девушка поспешила прочь от болота — как бы Змей не зачуял её, да не вздумал полакомиться добычей покрупнее.

Шла она до вечера, то и дело оглядываясь. На ночь устроилась у того же болота, надеясь только на то, что так далеко за добычей Болотный Змей не ходит.

На второе утро Зоряна проснулась уже не от холода, а от многоголосого кваканья лягушек. Оно то росло, то стихало, то ускорялось, то замедлялось, подчиняясь какому-то порядку. Звучало невероятно красиво, как настоящая песня, тысячи полторы лягушек, а то и больше квакали и присвистывали, приветствуя почти невидимое солнце.

Зоряна тихо засмеялась, раздвинула кусты и чуть не ахнула. На поверхности гладкой и недвижной воды плавали тысячи кувшинок, и на каждой сидело по лягушке. Они пели, а около них раскрывались белые и жёлто-золотистые цветы.

На самом большом листе сидела крупная лягушка, а на её голове горели червонным золотом в лучах восходящего солнца тонкие вычурные зубцы крошечного золотого венца.

Она вдруг приподнялась, сделала какое-то странное движение, словно отряхивалась и снимала что-то передними лапами с головы. Что-то незримо дрогнуло, лягушка на миг куда-то пропала, а вместо неё на кувшинке вдруг выросла девушка. Высокая, тонкая и стройная, на полпяди выше Зоряны ростом. Тонкие черты лица светились какой-то незримой силой, белая кожа чуть отливала зеленью, червонным золотом горел на голове венец, из-под которого падали светлые волосы, зелёные глаза смотрели прямо и дерзко, тонкие губы сжаты в узкую полоску. Тонкие многослойные полупрозрачные одежды спадали до самой кувшинки, а высокие разрезы по бокам позволяли видеть стройные ноги до середины бедра. Правая рука была протянута вперёд, а левая держала на отлёте что-то вроде длинной зелёной кожи.

Лягушка-оборотень? Сильный Зверь! Царевна-Лягушка, — мгновенно догадалась Зоряна, продолжая глазеть на неё, как зачарованная. Сильные Звери, Князья Зверей умеют обращаться в людей, им Род даровал второе обличье.

Царевна вдруг резко повернула голову к Зоряне, в больших лягушачьих глазах полыхнул испуг. И сразу же все лягушки с многократно дробящимся переплёском ринулись в воду. Взмахнув рукой, Царевна набросила на себя лягушечью кожу, обернулась лягушкой, вновь закрывшись дымкой, и тоже сиганула в воду, оставив на душе у Зоряны ощущение утраты чего-то прекрасного.

Солнце клонилось к закату, цепляясь нижним краем за зубчатые тёмно-зелёные верхушки леса. А в самом лесу узе темно — высокие деревья рано прячут солнце, а низкие — загораживают небо. Зоряна остоялась у края поляны, уткнулась лицом в кустарник на опушке. И что там, на той поляне?

Зоряна невольно вздохнула — только сей час она начала понимать, как она устала. Полдня ходьбы по лесу без всякой дороги вымотают кого угодно. А теперь ещё и ночевать придётся. Не то, чтобы девушка боялась — чего бояться ведунье в родном весеннем лесу, да ещё и родном. Ни один зверь не тронет, ни один тать… да и нет тут татей, всяк это ведает — некого им тут грабить. Тати бывают на торговых путях или возле больших городов.

Но надо было идти — странный зов, что вёл её все эти дни от Киева до Подвинья, властно тянул её вперёд

Переведя дух, Зоряна раздвинула ветки кустов, шагнула на поляну, оставляя на колючках лоскуты платья. И остоялась.