Ржавые листья

Гюрята смолчал.

— Я слышал, у тебя в рати добрый коваль есть, — как ни в чём не бывало, сказал Волчий Хвост, бросая на холстину обломки Твёрдова меча. — Перековать бы надо.

Повесть четвёртая Конец игры

Глава первая Три шага гридня Варяжко

От Ирпени до Киева недалеко — уже на вторые сутки после разгрома Варяжко увидел деревянные громады киевских теремов и крепостей, что взбирались на киевские горы, все в белой кипени садов.

Двое суток они впятером уходили от Военежичей, меняя на скаку коней. Варяжко понимал, что вои Волчьего Хвоста гнаться за ним будут вряд ли, понеже у волка сто дорога, а у того, кто его ловит — только одна. Но это не было поводом, чтобы медлить.

Теперь оставалось ждать — они затаились в полуверсте от Перевесища и сидели безвылазно в лесу, питаясь тем, что удавалось подстрелить. Варяжко с самого начала принёс жертву здешним Лесным Хозяевам, и местный леший теперь не то что их не тревожил, а наоборот — посылал дичину и отводил глаза досужим лесным бродягам.

И на третий день они дождались.

В растворённых городских воротах затрубили рога — Владимир с доезжачими и выжлятниками ехал на охоту за Перевесище под многоголосый лай псов, ржание коней и рёв рогов.

Весенний, недавно олиствелый лес приветливо шумел. Где-то далеко ревели рога, заливались лаем на зверином следу выжлецы. Князь Владимир спокойно покачал в руке рогатину, вслушался, выжидая. Трое доезжачих за спиной ждали, тоже изготовив оружие. Где бы и как бы ни пролегал путь зверя, его всё одно, в конце концов, выгонят прямо на князя — в этом не сомневался никто из них. А там, глядишь, и кому-то из них помимо князя выпадет удача.

Где-то в глубине леса раздался пронзительный визг дикой свиньи — кто-то уже взял первую добычу. Князь недовольно нахмурился и подтянул рогатину ближе — гон приближался.

Вои остоялись, переводя дух, и Варяжко осторожно раздвинул ветви:

— Здесь.

Он не ошибся. Сколь раз он сам охотился в этих краях вместях с князем Ярополком Святославичем и знал — самое выгодное место всегда дают князю, а уж определить, где оно будет, это выгодное место — плёвое дело.

Оглянулся, окинул взглядом своих кметей, что тоже держали оружие наготове. Пятеро против четверых… справимся.

— Готовы?

— Готовы, господине, — отозвался один за всех.

— Тогда вперёд.

Когда кусты внезапно затрещали сзади, а не спереди, Владимир Святославич, не враз поняв, удивлённо обернулся. Но понял, увидев, мгновенно.

Кусты разлетелись в стороны, пятеро оружных и окольчуженных кметей, ринулись на поляну, сверкая нагими клинками. Великий князь вгорячах даже успел подумать — дураки! Могли бы и из засидки побить всех четверых из луков, с десяти-то шагов лука из вряд ли кто оплошает, да и от стрелы так вблизи никто не увернётся.

Ближний к Варяжко доезжачий погиб враз, но его смерть дала Владимиру возможность развернуться. Великий князь прыгнул навстречь Варяжковым, вздевая рогатину.

Широкое, в полторы ладони, обоюдоострое лезвие, вытянутое в длину на локоть и насаженное на ратовище толщиной в руку, может и колоть, и рубить, а длинная втулка не даст срубить рожон. Перед таким копьём, пусть даже и охотничьим, с крестовиной, не устоят никакие латы.

Двое Варяжковых кметей вмиг завалились, роняя оружие: один — зажимая глубокую сквозную рану на животе и вцепясь скрюченными пальцами в разорванные звенья кольчуги, второй — безвольно уронив руки, посунулся вперёд, и кровь, булькая, хлестала из разрубленного горла.

Счёт сравнялся.

Трое против троих.

И великий князь Владимир Святославич, узурпатор и братоубийца, сшибся с Варяжко, гриднем своего брата, заговорщиком и мятежником. В следующий миг всё вокруг слилось в бешеную коловерть боя с молниеносным ломано-звенящим переплёском двух мечевых клинков и рогатины.

Варяжко не видел своих кметей, не мог понять, побеждают они или проигрывают, бой с равным противником — Добрыня хорошо выучил своего сыновца! — захватил его полностью, ни он, ни Владимир не могли пока что достать друг друга, коснуться железом. По поляне каталось многоногое, лязгающее железом чудовище.

И Перун-весть, как окончился бы этот бой, кабы не вмешалась третья сила.

Гон!

С треском раздвинув кусты, на поляну выломилась с грозным рыком здоровенная, с годовалого телка, рыжая туша вепря. Секач в два-три прыжка досягнул людей, и первыми на его пути оказались Варяжковы кмети.

Взлетели вверх ноги в постолах — мелькнул развязавшийся кожаный обор, пожелтелые клыки рванули кольчугу, взламывая рёбра. Расчистив себе дорогу, вепрь свирепо рявкнул и вломился в кусты, его тяжёлая и страшная туша сгинула средь чапыжника — около поляны уже летел в воздух многоголосый лай хортов.

Второй Варяжков кметь остался один против двоих, и доезжачие добили его мгновенно.

Гридень при вторжении секача на мгновение отпрянул назад, а теперь на мгновение застыл, оценивая обстановку.

Он остался один против троих, из коих один самое меньшее был равен ему по боевому мастерству.

Не совладать!

В иное время его это не остановило бы: честь воя — в острие его меча, и что может быть почётнее, чем попасть в вырий, пав в бою от вражьего оружия. Но не сей час! Умирать ему было ещё рано, он ещё не отомстил…

Владимир и доезжачие уже двинулись к нему мягким кошачьим шагом, держа рогатины наперевес, с дальнего угла поляны, отколь появился секач, скоро покажутся выжлецы, а от них не уйдёшь. Решение пришло вмиг.

Варяжко зайцем метнулся в сторону, вломился в кусты и сделав всего три шага, ухнул в глубокий буреломный овраг, куда за ним не то что собаки или люди, — вряд ли полез бы даже упырь или волколак.

Варяжко остоялся в низовьях оврага, около ручья, звонко прыгающего с камня на камень. Вслушался. Погони не было слышно, и он бессильно осел на камень, заросший влажным бурым мхом. Ноги не держали. Сумасбродный прыжок в овраг и не менее сумасбродное бегство по нему не прошли даром — ныла подвёрнутая нога, из рассечённой сухим сучком щеки кровь насочилась в усы и капала с подбородка. Добро ещё не наделся брюхом или задом на какой сук — то-то было бы смеху да потехи Владимировым выжлятникам подбирать незадачливого мстителя.

Ярко представив себе нагло зубоскалящих над ним Владимиричей, Варяжко аж застонал от ненависти.

Кабы не этот кабан хренов, леший его принёс!

Будь у него хоть один лук, хоть с одной-единственной стрелой…

Варяжко заскрипел зубами. После разгрома ни у одного из его кметей не осталось ни луков, ни стрел, да у них их и не было — кмети стрелы в бою не бросают, они мечами да копьями бьются. Вои же, те, что с луками, все полегли в ночной сшибке с кметями Роговича.

Ну ин ладно. Должок за тобой, великий княже Владимир Святославич, как был, так и остался, даже ещё возрос. Ныне ему, гридню Варяжко, придётся и к иному оружию, опричь меча да копья, прибегнуть, к луку да стрелам. Вплоть к князю его больше не подпустят.

Варяжко поднялся и, прихрамывая, подошёл к ручью, припал к воде и жадно пил, не отрываясь от холодной влаги. Наконец, напился, поднял голову и глянул в ручей. Стало жутковато. Длинный полуседой чупрун падал на лоб, скрывая старый шрам, щетина на челюсти, усы спутаны, шелом где-то затерялся. Только рукояти мечей упрямо торчали над плечами. Двадцативосьмилетний удалец выглядел лет на сорок — сорок пять.

— Посчитаемся, великий княже, — упрямо прошептал Варяжко.

Смеркалось. Тихий днепровский вечер осторожно опустился на Киев. Зажигались на небе золотые глаза пращуров, ушедших на небесную твердь, в золотой вырий.

Варяжко осторожно крался по кривым и узеньким улицам Оболони. Нужное ему место он отыскал быстро. Небольшая кузница рядом с Ситомлей — даже у ворот двора слышался плеск речных волн. Варяжко стукнул в калитку, и отпирать вышел сам хозяин.

— Кого надо?