Страница 62 из 82
Ветер всё крепчал, первые, но уже густые весенние травы стелило по земле. Сосны гудели и качались. Сумрачный Ольстин Сокол сидел на пеньке, сбив шелом на затылок, жевал травинку и левой рукой в латной перстатице гладил любимого аргамака по дымчатым мягким ноздрям. Умный зверь фыркал, обнюхивал руку, искал хлеб и, не найдя, просительно тыкался в лицо хозяина бархатистым носом.
Лют на верхушке скалы молчал, — стало быть, и махальных не видно.
Ждём.
Звонки рёв радимского рога гулко раскатился над рекой. Дрогнув, сорвалась с места и намётом пошла к воде конница — не менее трёх сотен кованой рати. Вот они, те кмети и вои, коих безуспешно искал в рати Твёрда Волчий Хвост.
Военег Горяич вцепился в рукоять Серебряного и замер, взглядываясь в идущую внапуск конницу.
Твёрд? Или не Твёрд?
Намётанный взгляд привычно выхватил всадника в знакомых золочёных латах.
Твёрд!
Воевода ликующе закусил губу. Раз Твёрд сам идёт внапуск с кованой ратью, стало быть ему больше некого бросать в бой.
На миг подумалось — а не провёл ли его побратим? Послал в бой кого-нито в своих доспехах, а сам ждёт, когда он, Военег Горяич покажет всё, что у него есть. Но тут же отошло — хоть и издалека, а разглядел лицо всадника. Твёрд!
— Коня! — хрипло гаркнул Волчий Хвост. — Махальных! Знамено Соколу дайте!
Трое вестонош сорвались с места. Самовит с конём в поводу уже был рядом, и Волчий Хвост легко взлетел в седло. Это не укрылось от Твёрда, что был уже у самого берега. Он что-то проорал, стараясь перекричать топот двенадцати сотен копыт, и конница радимичей начала растекаться на два потока. Один, в сотню, уже преодолел реку и забирал вправо, второй, две сотни с самим Твёрдом во главе, взбивая копытами коней пенные водяные каскады, прошёл левее и теперь летел прямо на Волчьего Хвоста. Конница обходила холмы.
Военег Горяич усмехнулся. Твёрда не подвело войское чутьё, почуял подвох. Но поздно.
В стане киян дружно взвыли рога. На вершинах холмов возникли стрельцы и дружно осыпали радимскую пехоту густым дождём стрел.
— Есть! — с диким воплем, ломая сучья, Лют скатился с сосны и прыгнул в седло — конь присел. — Машут!
Ольстин, вскочив на ноги, уже и сам видел на верхушке холма мечущийся прапорец на копье. Сокол на миг даже зажмурился, помотал головой. Вскочил в седло и пронзительно свистнул сквозь зубы. Дрогнула земля под дружным ударом сотен копыт степных коней.
Махальных заметили, когда Гюрята и Келагаст уже устали ждать.
— Вёсла на воду! — тут же рявкнул Гюрята, светлея лицом. И лодьи дружно рванулись к мысу, поросшему ельником.
Когда ближний лесок вдруг зашевелился, и навстречу радимичам, ломая ветки, выкатился сверкающий железом новый полк киян — конный! — Твёрд на миг придержал коня, окинул поле взглядом, и за этот миг успел увидеть и понять всё.
На правое крыло от леса тож катилась немалая конная рать, а над ней реял знакомый стяг Ольстина Сокола.
А это ещё что?
Вспарывая острыми носами воду, из-за Елового носа выходили на стрежень и ходко шли к броду боевые лодьи — русские лодьи и варяжские шнекки. С бортов щерилось железо, и уже прыгали в воду окольчуженные вои, целя копьями в спину пешцам Твёрда.
Конец.
Твёрд стиснул зубы и нахлестнул коня — умирать надо на скаку, чтоб ветер бил в лицо.
А конница киян уже налетала…
Конница летела, с гулом и грохотом сотрясая землю и приминая бушующие на ветру травы, Лют скакал где-то рядом, доспехи встречных воев искорками вспыхивали в расплывающейся хмаре, качалась, словно пьяная, степь…
Степь?..
Стрела прилетела с пронзительным визгом — русская стрела, русская! Земля с маху встала на дыбы и ударила по лицу, куда-то исчез конь вместе с седлом, мир раскололся на части в ослепительном сполохе. Чёрные крылья взлетели за спиной. Сияющие ворота вырия бесшумно распахнулись навстречь, и белые крылья за спиной дев-воительниц…
Кованая железная скурата разлетелась вдребезги. Сила удара о землю опрокинула Ольстина Сокола навзничь, разбросав в стороны руки, а над ним, сшибаясь, потоком проходила в обе стороны конница — русская конница, русская!
Лют птицей пал на простёртое тело отца, не глядя на коловерть творящегося опричь конного боя, припал к холодному железу доспехов.
«Козары» Ольстина, даже после гибели вожака, одним ударом смели летящих навстречь конных радимичей, коих, к тому ж, было втрое раза меньше. Зверея от пролитой крови и жажды мести, Ольстичи обогнули холм и врезались в правой крыло отходящей пешей рати Твёрда. Пешцы дрогнули… и побежали.
Бешеная свистопляска железа распалась, разлетелась посторонь, и Волчьего Хвоста вместях с верным Самовитом вынесло к Твёрду.
Военег опустил уже занесённый меч и, сглотнув колючий комок в горле, глухо и хрипло сказал:
— Ты проиграл, брат. Сдавайся.
А в речке творилась кровавая каша. Бегущая в ужасе орава радимичей достигла стоящих на стрежне лодей. Полностью перехватить мелководье Келагаст и Гюрята не смогли, но под обстрелом её держали. Густым дождём сыпались стрелы и сулицы, варяги рубились с радимичами по грудь в воде.
Твёрд, помедлив миг, вдруг перехватил меч обеими руками и с маху переломил его о кованый наколенник. Отшвырнул обломки в разные стороны, закрыл лицо руками, молча повалился вперёд и уткнулся лбом в гриву замершего коня.
Один за другим стали бросать оружие и его вои. А махальные на берегу уже давали отмашку лодейной рати — сопротивляться было уже некому. Копья, мечи и топоры опустились.
И грянул гром!
Потемнелое небо пересекла ветвистая золотая молния. Перун был доволен своими детьми. И теми, и другими.
Рванул ветер. Крупные капли густо посыпались из тёмно-лиловых туч.
К вечеру гроза стихла. Трава и листва бодро зазеленели, притягивая глаз. Железо блестело тускловато. Сумрачные кмети радимской кованой рати, безоружные, но в латах, сгрудились у самого уреза воды. Твёрд стоял чуть в стороне, окружённый кметями Волчьего Хвоста. Волчий Хвост подъехал неестественно прямой и бледный, как смерть. Рядом, сгорбясь в седле, словно зверёныш зыркал в сторону радимичей покраснелыми глазами Лют. Ещё дальше толпились «козары» Сокола.
Военег Горяич помолчал, оглядывая полон, потом разомкнул губы, что стали неподъёмно-тяжёлыми:
— Вы свободны. Все.
За его спиной вмиг встал галдёж. Лют мгновенно распрямился.
— Ти-хо! — Волчий Хвост в два приёма перекрыл голосом все остальные. — Я сказал!
Келагаст равнодушно пожал плечами и зашагал к берегу, где стояли его шнекки.
Гюрята глядел непонятно и остро.
Лют протолкался к Волчьему Хвосту, напряжённый, как кибить лука. За ним держался старшой дружины Ольстина.
— Я требую крови! — ломким и звонким голосом выкрикнул Лют. — Они убили отца!
— Крови не будет, — покачал головой Военег Горяич.
— Я тож требую, воевода, — вмешался «козарский» старшой.
— Мало пролили, что ль? — поморщился Волчий Хвост. — Тех, кто его убил, всех порубили. И был бой… на вас нет бесчестья.
Лют вскинулся, но Волчий Хвост осёк его:
— Ты слышал, что твой отец перед боем мне говорил?! Не хватит ли родную кровь-то лить?!
Краем глаза он заметил, как кровь отлила от лица Гюряты, прикусил язык, но было поздно: слово — не воробей. Лют умолк. «Козарский» старшой несколько времени ещё показывал гонор, пока не натолкнулся на насмешливо-приглашающий взгляд Самовита.
— Отдай оружие! — потребовал кто-то из радимичей.
— Ну и наглец, — пробормотал Волчий Хвост. — Копьё на троих!
— А боярин?! — не унимался радимич.
— Он — мой гость, — едва заметно усмехнулся воевода.
— Пленник?
— Пусть так, — согласился Волчий Хвост.
— Тогда мы с ним.
В шатре двое воевод сошлись лицом к лицу, меряя друг друга взглядами:
— Намекаешь?! — свирепо процедил Гюрята.
— На что? — хмыкнул Военег Горяич. — На то, что князь родного брата убил? Так это и без моих намёков у всей Руси на устах.