Ржавые листья

— Это ещё что такое?! — неподдельно разгневанный голос Боруты перекрыл ропот, что поднялся на дворе. — Ну прямо дети малые!

Волчар глянул древлянскому гридню в глаза, и тот не успел отвести взгляд. Киянин уловил даже не насмешку, только тень насмешки, но этого хватило, чтобы увериться, что всё это подстроено нарочно. Прощупать хотелось древлянам, насколько крепок в коленах киевский кметь.

— Князь Мстивой Ратиборич ждёт, витязь, — радушно сказал Борута.

Высокие бревенчатые стены, смыкающийся шатром дощатый потолок, изразцовая стена печи с лепной глиняной лежанкой, оружие на смолёных янтарных стенах — мечи, копья, секиры, чеканы, сабли, булавы, шестопёры, клевцы, кистени, саксы, совни, бердыши, рогатины, пучки сулиц и швыряльных ножей. Гридня…

Три длинных стола с лавками, и в высоком кресле — человек. Мстивой Ратиборич выглядел внушительно: коренастый тёмно-русый крепыш с длинным чупруном и серыми пронзительными глазами. На гладко выбритой челюсти ходили крутые желваки — мало радости древлянину видеть перед собой киевского кметя.

— Гой еси, княже, — Волчар поклонился — Мстивой Ратиборич, хоть и древлянин, а всё ж княжьего роду. После того, Вольгиного ещё разорения, древляне князей своих больше не имели, хоть люди княжьего рода у них ещё и не перевелись. Только власти у них вышней не было, и звались они больше не князьями, а княжичами. Но сами древляне всегда звали их князьями, хоть и ходили в Киев за княжьей властью. Отец Мстивоя, Ратибор Вадимич, брат князя Мала, того самого, что казнил Игоря Киевского, добровольно отошёл от власти и даже воевал вместе со Святославом в Диком Поле и на Балканах. Искоростень с того захирел и измельчал, а в Овруче сел киевский наместник. И только когда умерла великая княгиня Вольга, с которой древляне не желали иметь никоторого дела, общедревлянское вече порешило просить у Киева своего князя — негоже народу без князя жить, а своего кияне никогда посадить не дадут.

А после того всё было просто. Святослав надолго ушёл на Дунай, а потом и вовсе сгиб на Хортице, а мальчишку Вольга Святославича древляне окружили своими людьми, кои дудели в уши князю про его права на киевский стол. И тогда Вольг и Владимир быстро сошлись в своей неприязни к старшему брату. Древляне всячески подогревали этот сговор. Чем кончилось дело — знает всякий на Руси.

С тех пор древлянской землёй вновь управляло вече — окончательно выйти из-под власти Киева Овруч пока не решался — а войскую власть держал княжич Мстивой.

— И ты здравствуй, Некрас Горяич, — обронил княжич. — Присел бы, кметье…

Волчар осторожно опустился на длинную лавку вдоль стены, косо глянул на уставленный яствами стол. Стол был не особо богат, но и не беден — дичина, зверина, мясо домашнего зверя и птицы, осенние ещё яблоки и груши, хлеб, медовые заежки и коврижки.

— Угостись, кметье.

После этих слов у Волчара несколько отлегло от души — коль угощают, то, скорее всего, не убьют.

С другой стороны стол примостился Борута. Молча смотрел в тарелку, изредка отпивая из чаши мёд и ещё реже вскидывая глаза на Волчара или Мстивоя.

В разговоре приходилось взвешивать каждое слово — не оскорбить бы княжича. По молчаливой договорённости оба не касались древлянских войн.

— Святослав Игорич посылал к врагу слова «Иду на вы!», — задумчиво сказал Мстивой Ратиборич, пытливо глядя на киянина. — Владимир этого не делает никогда. Почто?

Волчар пожал плечами.

— Трудно судить, княже. Отец говорит — князь Святослав был благородным воителем и почитал за стыд нападать изподтиха. А для Владимира главное — победить, а как — неважно…

— И впрямь, — глаза княжича Мстивоя сузились, а голос зазвучал с ледяной ненавистью. — Убить врага — так убить, украсть победу — так украсть… яду подсыпать, кинжалом пырнуть, в спину выстрелить… а, Волчар?

Некрас молчал. Потом сказал неуверенно — надо ж было хоть что-то сказать в пользу своего господина:

— Зато Владимир, когда внезапно нападает, ворог силы не соберёт… — и умолк.

— Ну, чего умолк? — усмехнулся княжич без всякого злорадства. — Не червенскую ль войну вспомнил? Хороша была внезапность, коль к ляхскому князю аж Оттоновы германцы на помощь поспели. А Святослав с малыми силами бил такие рати козар, болгар да греков, что все диву давались.

Волчар молчал.

— А знаешь, в чём тайна? — на челюсти Мстивоя Ратиборича перекатились желваки — княжич неподдельно болел за то, о чём говорил. — Святослав ворогу войну объявлял, когда уже все рати собраны и готовы к битве. А готовился в жесточайшей тайне. И лицо своё сохранял благородный воитель, и ворога побеждал.

— А ты хорошо знал Князя-Барса, — обронил невольно кметь полувопросительно.

Борута напротив вновь поднял глаза, коротко усмехнулся, но промолчал.

— Ещё бы, — вновь усмехнулся Мстивой Ратиборич. — Мой отец воевал вместе с князем Святославом Игоричем. И погиб у Киева в бою с печенегами… И я сам там был… И тебя, Волчар мы не убьём не пото, что я стал благоволить к кметям князя-байстрюка, да ещё и самозванца, а пото, что твой отец воевал вместях с моим отцом.

Борута наконец, разомкнул уста:

— А здоровье и дела твоего отца — как?

— Отец… — Волчар на миг запнулся. — Отца я видел позавчера. Он был расстроен. В этот день у него всегда поганое настроение.

— Чего так? — Мстивой Ратиборич недоумённо приподнял косматые брови.

— В этот день погиб великий князь Святослав Игорич, — пояснил вместо Волчара Борута.

— Ага, — кивнул Некрас. — В этот день он каждый год пьёт с утра до вечера. А ныне даже с великим князем поссорился…

— Воевода Волчий Хвост поссорился с Владимиром? — ошарашенно переспросил Мстивой.

— Ну да, — помявшись, ответил Некрас. — Как оно там чего было, я не ведаю, только отец от него отъехал… В тот же день, как я из Киева уехал.

Во взгляде Боруты метнулось откровенное торжество, и он тут же отвёл глаза.

— А ты чего всё ж в Туров-то едешь?

— Отец послал, — ответил Волчар, ни мгновения не думая. — Ищет своих людей, тех, кто вместе с ним и Святославом-князем воевал.

Мстивой Ратиборич задумчиво покивал.

— Ладно, ступай, — вздохнул он. — Борута тебе покажет, где переночевать.

Река Уж около Овруча неглубока — сажени полторы. И в ширину — сажен пятнадцать. И течение спокойное. Волчар переплыл через неё, не слезая с коня. На полночь уходила едва заметная тропинка.

Солнце уже встало, и отдохнувший Буланый ходко бежал по прямой, как стрела, тропинке. Никто сыну Волчьего Хвоста больше не попадался — возможно, межевая стража просто получила приказ его не останавливать.

Волчар вновь был в своём походном облачении — кояр и кожаный шелом со стальной стрелкой на переносье, налобником и назатыльником. Меч за спиной и железный наруч на левой руке.

Лес. Огромное таинственное пространство, где свои силы и свои власти. И свои обитатели…

А всё ж кто был вчера на тропе — оборотни или настоящие волки? Хотя про древлян порой болтали, что в бой с ними ходят прикормленное и заговорённое лесное зверьё.

Боги, и кто только в лесах не живёт: древолюди, зверолюди, оборотни, лешие, Сильные Звери…

Тропа вновь утратила прямоту, извивалась меж деревьев, взбиралась, взбиралась на взлобки, ныряла в овраги и ямы, протекала вдоль ручейков и ручьёв, ни на мгновение не выглядывая из-за деревьев и кустов. В иных местах сужалась настолько, что кусты цеплялись за сапоги Волчара и бока Буланого. Конь недовольно косился назад и неприязненно фыркал.

Волчар остоялся около ручья. Конь пил жадно, устало поводя запавшими боками. Кметь спрыгнул с седла прямо в ручей, вода полилась в сапоги. Некрас окунул в ручей снятую с седла кожаную флягу, оплетенную ивовыми прутьями, и наполнил водой. И только потом сам напился вдосыть.

За ручьём тропа шла вверх по каменистому увалу, сплошь поросшему высоким янтарноствольным сосняком, а перевалив увал, ныряла в густой тёмный и мрачный ельник.