Ржавые листья

К полудню от дороги в лес отошёл свёрток. Далеко в прогале смутно виднелись островерхие пали небольшого острога. Волчар косо глянул в ту сторону и только вновь подогнал коня.

Сама же дорога вдруг сузилась до широкой тропы — ветки деревьев и кустов задевали за конские бока, редкие птицы подавали голоса прямо над головой. Плотно выбитая тропа как-то вдруг покрылась травой — видно было, что ходят и ездят здесь редко и мало.

Конь вдруг захрапел и попятился, пошёл боком. Некрас потянул поводья на себя, ткнул Буланого каблуками, но тот только остоялся, а вперёд идти так и не хотел. Кметь поднял глаза и невольно охнул — без страха, но с удивлением.

Посреди просеки сидели, опершись на расставленные лапы, три здоровенных матёрых волка. Сидели и молча безотрывно смотрели на него. Потом средний встал, шагнул вперёд и беззвучно оскалил зубы.

Ну уж кого-кого, а волков бояться сыну Волчьего Хвоста и прямому потомку оборотня стыдно. Некрас криво усмехнулся, запрокинул голову и издал короткий вой, переходящий в горловое рычание. Волки ошалело, совсем по-человечьи переглянулись и, поджав хвосты, сгинули в кустах, но на их месте почти сразу же появились люди — тоже трое. Неуж оборотни? — мелькнула было мысль, но тут же пропала — оборотни хвостов перед Волчаром поджимать бы не стали, хоть и не напали бы.

Вои были в коярах, с копьями и щитами, глаза люто глядели из-под низких шеломных налобников. А в придорожных кустах послышался до боли знакомый скрип натягиваемых тетив. Некрас покосился вправо-влево, заметил даже торчащие из чапыжника наконечники стрел — по два с каждой стороны. Почти и не прячутся. Волчар оглянулся — сзади дорогу перехватили ещё двое. Эге ж!

Древлянская межевая стража молчала, томя ожиданием. Киевский кметь молчал тоже — ждал, что будет дальше. Наконец, средний спереди вой — видимо, старшой, — шагнул к Волчару.

— Кто таков? — холодно спросил он, буравя кметя неприятным взглядом. — Мало кто с волками говорить умеет… И чего в древлянской земле надо?

— А ты кто таков, чтоб меня про то спрашивать? — дерзко огрызнулся сын Волчьего Хвоста. В виски словно молотами било — стрельцы с обеих сторон готовились спустить тетивы.

— Обыкновенно меня называют Борутой, — хмыкнул старшой насмешливо. Волчар вдруг понял, что он уже далеко не молод — ему уже под шестьдесят, а в когда-то чёрных, как смоль, усах обильно пробилась седина. Но серые глаза Боруты смотрели чётко и беспощадно. — Я был гриднем при князьях Ратиборе и Вольге Святославиче. Слыхал ли?

— Вестимо, — ответил Волчар сквозь зубы. Про Боруту он и впрямь ещё в детстве слыхал от отца, когда на того находило, и он начинал рассказывать про свою молодость.

— Теперь твоя очередь, — напомнил Борута. — Кто таков-то?

— Зовут меня обыкновенно Некрасом Волчаром, говорят, что я сын воеводы Волчьего Хвоста. Служу великому князю Владимиру Святославичу.

Борута только поднял брови, а вот остальные вои дружно ахнули — не ждали, видать, подобной наглости.

— Так вот почто ты с волками так легко управился, — понимающе протянул гридень. — Куда и с чем послан?

— Я просто еду мимо, — пробормотал Некрас. Вои Боруты дружно заржали.

— Ещё один, — выдавил сквозь хохот один из воев.

Борута прохохотался и пояснил Волчару:

— Олонесь тоже один как-то просто мимо ехал. В Царьград! Заплутал вроде как. Ты тож в Царьград путь держишь?

— Да нет, — Некрас невольно усмехнулся — поехать в Царьград через древлянскую землю мог бы только дурак. — Я в Туров еду.

— Зачем ещё?

— А тебе на что это знать?

— Здесь я спрашиваю! — в голосе Боруты лязгнуло железо.

— Перебьёшься, — бросил в ответ Волчар. — Я того и великому князю не сказал бы…

— Так он, небось, и без того знает, — хмыкнул Борута. — Он же тебя послал.

— Я не по княжьему поручению еду!

— Ну-ну, — процедил Борута и махнул своим. Волчар мгновенно похолодел, ожидая одновременного удара стрелами, но кусты коротко прошуршали, словно вои с обеих сторон ушли.

— Поедешь с нами, — бросил гридень Некрасу. — Князь Мстивой Ратиборич велел любого, кто с Киева явится, к нему волочь.

Спорить Волчар не стал. Да и зачем, какой смысл?

Всё своё войство Борута оставил сторожить межу, поехал с Волчаром сам-друг. Он не опасался киевского кметя, да и чего было опасаться? Того, что Волчар сбежит? Бежать в древлянской земле было смерти подобно, Волчару теперь самая выгода Боруты держаться. Лес теперь уже не казался Волчару враждебным, теперь уже не блазнили за каждым деревом лютые морды неведомых зверюг.

К стенам Овруча подъехали, когда уже начало смеркаться. Рубленые стены уступали киевским по высоте, но поражали тяжёлой первобытной мощью, которой не было в Киеве, внушали невольный трепет. Тыны и городни со стрельнями, двойные и простые вежи, валы и рвы окружали древлянскую столицу, а волчьи ямы, ловушки и западни начались ещё за версту от неё — несколько раз Борута пускался окольной, едва заметной тропкой, или вдруг останавливался, словно чего-то выжидая. Похоже, их обоих несколько раз незримо для Волчара брали на прицел, и от немедленной смерти его спасало только присутствие Боруты.

Подумав так, Волчар вдруг помрачнел — то, что Борута ничего от него не скрывает в лесных тропах, ясно сказало ему, что в живых его оставят вряд ли. Тропа петляла и вилюжилась, как спятившая гадюка, а Волчар ехал по ней и всё так же мрачно думал: к чему все эти ухищрения, дорожки, звериные тропки и ловушки, если к Овручу можно за три дня добежать из Киева на лодье по Днепру и Уж-реке, как делали все киевские князья?

Стража в воротах пропустила их молча, но на улицах города на Волчара неоднократно бросали удивлённые взгляды — в диковинку были в древлянской столице киевские кмети. С Волчаром хоть и не было щита со знаменом господина, да только на кожаном рукаве кояра это знамено серебром вышито.

Княжий терем Овруча тоже уступал киевскому по высоте и красоте, но сказать, что он был блёклым и невзрачным — значило соврать. Борута остоялся у крыльца и обронил:

— Ты, Волчар, здесь обожди, я князю доложу про тебя…

Доложишь ты, как же, — с невольной язвой подумал Некрас, глядя на подходящих к нему скользящим звериным шагом троих древлянских кметей. — Небось сам из сеней в щёлку смотришь, как киянину рога обламывать будут. До смерти, вестимо, не забьют и даже не покалечат, а всё одно приятного мало…

— Киянин…

— Надо же, какие гости…

— Чем обязаны, светлый витязь?

В глазах у них горели хищные предвкушающие огоньки.

Волчар не шелохнулся — они пока что только пугали. Но скоро начнут и взаболь. По их походке он уже успел понять — все трое настоящие бойцы. Все трое примерно его же возраста, лицом немного похожи, наверное, братья. Различия небольшие: у одного сломан нос, должно, в прошлом был чересчур задирист, у другого — косой шрам через щёку, у третьего на левом глазу — чёрная повязка. Светлые, как лён, усы и чупруны, бритые головы, холодные глаза.

— А он, должно, в Дикое Поле ехал, — предположил, зубоскаля, шрамолицый. Похоже, тот незадачливый путник, что ехал в Царьград через древлянскую землю, был уже притчей во языцех.

— Ага, — обронил одноглазый. — Только заблудился — полдень с полночью перепутал.

— Не знал, должно, что у нас с киянами делают, — добавил задиристый.

— Я вижу, здесь принято нападать на гостей, — процедил Волчар, глядя себе под ноги. — Да ещё и втроём на одного.

Все трое побледнели от оскорбления, но задиристый, сузив ненавидящие глаза, бросил, словно плюнул в лицо:

— Киянин — не гость!

Волчар оскалился в ответ, и древляне, правильно поняв это как вызов, бросились к нему. Киянин тоже не стоял на месте. Задиристый отлетел назад, кувыркнулся в пыли княжьего двора, двое других уже были рядом. Но Волчар прыгнул к одноглазому, отшвырнул его ударом ноги в плечо и схватился со шрамолицым. Тот не продержался и нескольких мгновений — Волчар срубил его в пыль.