Страница 13 из 78
— Хорошо, — сдерживая злобу, сказал инспектор. — Больно вы все умны стали. Послезавтра приходите на завод. Я поговорю с мастером..
Когда Бабушкин вернулся в свой цех, огромный, дебелый мастер встретил его злым взглядом маленьких, глубоко посаженных, нацеленных, как пистолеты, глаз. Но обычно он через каждые два слова пересыпал свою речь ругательствами, а теперь не сквернословил.
— Становись к тискам, — хмуро сказал он Бабушкину и, взяв у него «прогульную записку», порвал ее на мелкие клочки.
Рабочие перешептывались. Такого еще никогда не было. Подумать только — мастер отступил! Ай да Бабушкин! Смелый парень! Утихомирил держиморду!
В этот вечер мастер не назначил «экстры».
А когда на следующий день на фонаре снова появился плакат: «Сегодня экстра — работать ночь», Бабушкин, ни слова не говоря, подошел к табельной доске и снял свой жестяной номерок.
Работающие неподалеку слесари настороженно переводили взгляд с Ивана на мастера.
«Чем же это кончится?» — думали они.
Илья Костин не стал выжидать. Подмигнув Бабушкину, он нарочно с громким стуком кинул напильник на верстак и потянулся, расправив плечи. Потом неторопливо подошел к табельной доске и снял номерок.
Мастер глядел на него в упор своими злобными заплывшими глазами. Илья стойко выдержал его взгляд.
Вслед за ним еще три слесаря взяли номерки. Впятером, под сочувственный шепот рабочих, они покинули цех.
А еще через несколько дней Бабушкин одержал окончательную победу над мастером. Произошло это вот как: однажды Бабушкин показал рабочим плотный листок бумаги, на котором сверху четким, красивым почерком было написано: «Заявление».
Слесарь просил дирекцию выплатить ему деньги за те два дня, которые он прогулял по вине мастера.
— Ох, допрыгаешься, буйна голова! — хмуро сказал чахоточный старик слесарь. — И так ты им уже в печенки влез! Помяни мое слово, вышибут тебя с завода! Как пить дать, вышибут!
— Брось ты, Ваня, с этим гадом связываться! — посоветовал Бабушкину и Илья Костин. — Проучил пса — и ладно! Охота еще из-за грошей баталию заводить?!
— Не в деньгах корень, — горячо возразил Бабушкин. — Тут дело в принципе. Пусть начальству не повадно будет измываться над мастеровым. Пусть все видят: и мы не лыком шиты, можем отстоять свою правду.
Бабушкин снова поехал к инспектору, заставил его написать на заявлении, что вынужденный прогул подлежит оплате, и передал бумагу в дирекцию завода.
— Все одно не заплатят! — говорили слесари. — Виданное ли дело: рабочий хозяина прижимает!
В день получки несколько слесарей вместе с Бабушкиным направились к кассе.
— Ох, и шуганет тебя кассир! — тихонько посмеивались над Иваном товарищи по цеху.
Но, ко всеобщему удивлению, Бабушкину выдали полностью весь заработок, в том числе и за два дня, которые он прогулял из-за мастера. Очевидно, дирекция побоялась вызвать недовольство на заводе: и так уже рабочие волновались. А мастеру хозяин дал нагоняй.
— Отчаянный ты парень! — восторженно сказал Бабушкину чахоточный старик слесарь. — Ну, пущай теперь мастер только зацепит меня! Я ему, ироду, покажу! — И старик помахал над головой большим костистым кулаком.
«Николай Петрович»
На Семянниковском заводе работал пожилой токарь Фунтиков. Его называли «патриархом» за окладистую русую широкую бороду и низкий, густой бас. Фунтиков был высокий, широкий в кости. В молодости он, наверно, был здоровяком, но теперь уже много лет глухо кашлял. Зимой и летом он ходил в одном и том же легком, давно уже потерявшем цвет, «подбитом ветром» пальто.
Бабушкин чувствовал, что Фунтиков исподволь присматривается к нему. Но зачем?..
Однажды он увидел, как «патриарх» о чем-то беседует с Ильей Костиным.
— Что за секреты? — спросил у Ильи Бабушкин.
Обидно, что его друг что-то скрывает от него.
— Подрастешь — узнаешь, — отшутился тот.
В субботу в цехе Фунтиков подошел к Ивану и спросил:
— В воскресенье ваша «партия» работает?
— Нет, гуляем, — ответил Бабушкин, не понимая, что от него нужно «патриарху».
— На танцульку, наверно, пойдешь? — насмешливо прогудел Фунтиков.
— Может быть, — вызывающе отрезал Бабушкин.
— На-ко вот, почитай лучше, — сказал Фунтиков, украдкой передавая молодому слесарю сложенный вчетверо листок. — Авось поумнеешь!
Бабушкин сунул бумажку в карман. Но ему не терпелось быстрее узнать, что в ней написано. Он положил рашпиль, которым опиливал паровозную деталь, и пошел в «ретирад»: так на заводе называли уборную.
Бабушкин читал, и холодные капельки пота выступали у него на лбу: Это была подпольная листовка. Неизвестный автор резко и зло высмеивал попов, царских чиновников и самого царя.
Столько гнева и возмущения было в листовке, что казалось, она, как динамитный патрон, вот-вот взорвется. Слова ее сразу запали в сердце Ивана. Но он понимал: найдут у тебя такую бумагу — каюк!
В понедельник Бабушкин подстерег Фунтикова на заводском дворе, возле кучи металлического лома.
— Дайте еще что-нибудь… Такое же… — робко попросил он, возвращая листовку.
— А зачем? — испытующе усмехнулся «патриарх».
— Хочу правду знать, — неуверенно ответил Иван.
— А узнаешь правду, что будешь делать?
Бабушкин растерялся. Об этом он еще не думал.
Фунтиков закашлялся, насмешливо нахлобучил Ивану шапку на самые уши и ушел.
«Эх, видно, не верит он мне!» — с горечью подумал Бабушкин. Он хотел было рассказать обо всем Илье, но передумал: а может, нельзя это говорить даже такому близкому другу?
Через несколько дней Фунтиков пригласил Ивана в воскресенье зайти к нему домой.
Бабушкину жаль было пропускать занятие в вечерней школе, но еще больше хотелось побывать у «патриарха». Интересно, зачем тот зовет его?
Иван надел свою выходную черную «тройку», белую рубашку со стоячим накрахмаленным воротничком, начистил до блеска сапоги. После Фунтикова он хотел еще зайти в сад, на танцы.
У «патриарха» собралась небольшая группа рабочих.
Фунтиков сам открыл дверь молодому слесарю, провел его в полутемную комнату, где, кроме стола, табуреток, шкафа, почти ничего не было, долго и молча оглядывал его новый костюм.
— Ишь вырядился! — насмешливо прогудел «патриарх». — Или свататься собрался?
Рабочие засмеялись.
Иван обиделся.
— А что — мастеровой обязан ходить в рвани? Засаленный и грязный? — вспыхнув, воскликнул он.
«Патриарх» сразу стал серьезным:
— Грязь, конечно, не обязательна. Однако и щегольство сознательному рабочему не к лицу. Есть дела маленько поважнее, чем надраивать штиблеты…
Вскоре пришел еще один токарь, которого Бабушкин часто встречал на заводе, а за ним вошел Илья Костин. Здороваясь, он смешно подмигнул удивленному Ивану, но ничего не сказал.
Началась беседа.
Говорили о порядках на заводе, потом Фунтиков достал из-за иконы подпольный листок и прочитал его.
Бабушкин с жаром слушал.
На следующее занятие Иван пришел уже не такой расфранченный, но нарочно в том же выходном костюме. «Патриарх» покосился на него, но промолчал.
Вскоре случилась беда: Фунтикова арестовали.
Однако кружок не распался. Им стал руководить рабочий Петр Морозов. Собирались поздно вечером, после работы. Все приходили усталые, измученные. Кто-нибудь садился у керосиновой лампы и читал вслух. Остальные слушали. Но как бы ни была интересна книга, постепенно глаза у всех сами собой начинали слипаться. Почитав два-три часа, кружковцы частенько засыпали тут же, едва успев спрятать запрещенную книгу. Была уже полночь. А в пять утра надо было снова вставать, спешить на работу.
Через несколько недель был арестован и Петр Морозов.
«Неужто кружок развалится?» — тревожился Бабушкин.
Но рабочие решили не отступать. Руководить кружком стал слесарь Василий Шелгунов.