Страница 32 из 82
Он убил еще троих, но с каждым ударом рука, державшая шпагу, двигалась все медленнее. Поединок с четвертым гвардейцем затянулся минут на пять, и я был уверен, что следующий противник окажется для него последним.
Я ошибся.
Пока Блейз пытался высвободить клинок из тела, я перебросил шпагу из правой руки в левую, выхватил из-за пояса кинжал и метнул его. По самую рукоять вошел он в горло пятого гвардейца.
Блейз перепрыгнул через две ступеньки сразу и ударом локтя скинул очередного солдата в пропасть, затем сделал прямой выпад, вспоров живот следующему.
Я не отставал ни на шаг, готовясь вступить в бой, как только возникнет необходимость, но Блейз пока что не нуждался в моих услугах. С необычайной энергией, как будто к нему пришло второе дыхание, кинулся он вперед и выиграл для нас две ступеньки.
Я держал наготове еще один кинжал, который мне передали по линии, и бросил его, как только заметил, что Блейз начал уставать. Но в момент броска гвардеец нагнулся, и кинжал ударил его рукояткой по голове. Это, правда, помогло Блейзу столкнуть своего противника с лестницы, но идущий следом солдат решительно бросился в атаку, и хотя шпага Блейза вошла ему в грудь, он потерял равновесие, и они вместе полетели в пропасть.
Повинуясь непонятному инстинкту, почти не соображая, что делаю, но тем не менее прекрасно понимая, что мгновенные решения почти всегда себя оправдывают, я выхватил левой рукой из-за пояса колоду карт, швырнул ее Блейзу, который на секунду как бы завис над бездной (настолько быстро отреагировали мои мускулы), и крикнул ему во все горло:
— Лови скорее! Лови же, идиот!
У меня не было времени смотреть, что произойдет дальше: пришлось вступить в бой.
Но колоду он поймал. Это я успел заметить краешком глаза.
И тогда начался последний этап нашего восхождения на Колвир. Скажу только, что нам удалось это сделать, и я остановился, тяжело дыша, на верхней площадке лестницы, и стал ждать, когда вокруг меня соберутся остатки моего войска.
Мы построились и кинулись в атаку. Чтобы дойти до гигантской арки, являющейся восточными воротами Эмбера, нам потребовался примерно час. Мы миновали ее с боем и вошли в город.
Где бы сейчас ни был Эрик, я уверен, он не предполагал, что нам это удастся. Невольно я вспомнил Блейза. Хватило ли у него времени выхватить нужную карту и воспользоваться ею, прежде чем он упал на дно пропасти? Видимо, я никогда этого не узнаю.
Мы недооценили противника, сильно недооценили. Сейчас его войско намного превосходило наше численностью, и нам оставалось только биться до последнего, потому что о победе нечего было даже мечтать. Зачем я свалял дурака и бросил Блейзу колоду карт? Я знал, что у него не было своей, и действовал подсознательно, повинуясь инстинкту, который, скорее всего, приобрел на отражении Земля. Ведь карты необходимы были мне, чтобы спастись, если меня разобьют наголову.
Меня разбили наголову.
Наступил вечер, и моя небольшая армия таяла на глазах. Нас окружили со всех сторон, а до дворца было еще далеко. Мы потерпели поражение.
Льювилла или Дейдра предоставили бы мне убежище. Зачем я лишил себя возможности к ним обратиться? Я отразил очередную атаку, убил гвардейца и перестал думать о своем поступке.
Солнце зашло, небо потемнело. Нас оставалось всего несколько сотен, и мы не приблизились к дворцу ни на шаг. Затем я увидел Эрика, отдающего какие-то распоряжения громким голосом. Если б только мне удалось подойти к нему ближе! Но это было невозможно.
Я сдался бы ему в плен, чтобы сохранить жизни моим людям. Но сдаваться было некому, и никто не предлагал мне условий капитуляции. Эрик не услышал бы меня, закричи я во все горло. Он был слишком далеко.
Скажу короче: они убили всех, кроме меня.
А на меня набросили сети и сбили на землю, обстреляв тупыми стрелами без наконечников. Я помню, что получил множество ударов по голове и впал в беспамятство, похожее на кошмарный сон, от которого никак не удавалось избавиться.
Мы потерпели поражение.
Пробудился я в подземной темнице Эмбера, горько сожалея, что мне не удалось победить, хотя трудный путь я прошел почти до самого конца. Если меня оставили в живых, значит, у Эрика были на то основания. Перед моими глазами возникли видения колодок, огня и щипцов для пыток. Я представил себе, как постепенно начну деградировать, лежа на сырой соломенной подстилке.
Долго ли я оставался без сознания? Неизвестно.
Я тщательно обыскал маленькую тюремную камеру, пытаясь найти хоть какой-нибудь предмет, с помощью которого можно было бы покончить жизнь самоубийством.
Безуспешно.
Устроившись поудобнее, я заснул.
Проснулся я в полном одиночестве. Никто меня не пытал, и мне некого было подкупить. Еды тоже никто не принес.
Я лежал, завернувшись в плащ, и вспоминал свою жизнь с тех пор, как очнулся в Гринвуде и отказался от укола. Может быть, зря.
Я познал отчаяние.
Скоро должна была состояться (если уже не состоялась) коронация Эрика.
Но сон — благо, а я так устал…
Впервые за долгое время я получил возможность отдохнуть и забыть о всех своих неприятностях.
Камера была темной, сырой, и в ней пахло гнилью.
Сколько раз я просыпался и вновь засыпал — не помню. Дважды я находил у двери поднос с мясом, хлебом и водой. Каждый раз я съедал все без остатка. В камере было холодно. Я ждал.
Затем за мной пришли.
Дверь распахнулась, и камера тускло осветилась. Я моргнул с непривычки, и в этот момент меня позвали.
В коридоре выстроился отряд стражников, так что сопротивляться было бессмысленно. Я потер рукой щетину на подбородке и пошел туда, куда меня повели.
Шли мы долго — сначала коридорами, потом по спиральной лестнице — и в результате очутились во дворце Эмбера. Я ни о чем не спрашивал, со мной никто не разговаривал. Меня привели в теплую, чисто убранную комнату и велели раздеться донага. Я разделся. Затем мне указали на ванну с горячей водой, от которой поднимался ароматный пар, и подошедший слуга помыл меня, подстриг и побрил. Когда я вытерся насухо, мне дали чистую одежду — черную с серебряной отделкой. Когда я оделся, на меня накинули плащ — черный с застежкой в форме серебряной розы.
— Теперь вы готовы, — сказал сержант. — Следуйте за мной.
Я последовал за ним, а стражники окружили меня со всех сторон.
Через некоторое время мы очутились в мастерских, где кузнец сковал мне руки цепями, которые невозможно было разорвать, и обул ноги в кандалы. Я знал, что ничего не добьюсь, если окажу сопротивление, разве что буду избит до бесчувствия. Я не хотел быть избитым до бесчувствия и поэтому не сопротивлялся.
Затем несколько солдат охраны взяли цепи в руки и повели меня по дворцу. Я не глядел по сторонам и не восхищался великолепным убранством залов. Я был пленником. Возможно, в скором времени я окажусь либо в могиле, либо на дыбе. Сейчас я был бессилен что-нибудь изменить. Быстрый взгляд в окно подсказал мне, что наступил вечер, и я не испытывал ностальгии, шагая по дворцу, где все мы играли детьми.
Длинным коридором меня провели в большой банкетный зал. Повсюду были расставлены столы, а за ними сидели люди. Многих я знал.
Я увидел знакомые лица, в том числе Флору и придворного музыканта, лорда Рейна (именно я посвятил его в рыцари), с которым не встречался несколько столетий. Заметив, что я на него смотрю, Рейн отвернулся.
Меня подвели к большому столу в центре зала и усадили на стул.
Стражники встали сзади, приковав мои цепи к кольцам, недавно вделанным в пол, — видимо, специально для этой цели. Кресло во главе стола пока еще пустовало.
Справа от меня сидела миниатюрная блондинка, которую я не знал, слева — Джулиан. Не обращая на него внимания, я повернулся к незнакомке.
— Добрый вечер. Кажется, нас забыли представить. Меня зовут Корвин. — Она беспомощно посмотрела на своего соседа, рыжеволосого гиганта с кучей веснушек, но тот сделал вид, что оживленно беседует с какой-то дамой. — Если вы мне ответите, ничего страшного не произойдет, — сказал я. — Честное слово, я не заразный.