Страница 105 из 227
Друзья уже подошли к костру, и разговор их естественно оборвался. А тут, кстати, в отдалении показался Кэп и с потерянным и грустным видом зашагал к ним навстречу. Все это время он провел в блокгаузе у ложа умирающего и ничего не знал о событиях, происшедших после капитуляции французов. Значительная доля самоуверенной развязности, которая обычно придавала его обращению оттенок презрительной снисходительности ко всему окружающему, покинула его, он как-то сник и присмирел.
— Смерть — грустное зрелище, джентльмены, что таи ни говори, — начал он, подойдя поближе. — К примеру сказать, сержант Дунхем уж на что образцовый солдат, а пришла ему пора отдать якорную цепь, он и цепляется за нее, будто и не собирается пропускать через клюз[135]. Слишком он привязан к дочери, это она его держит. А я как вижу, что другу моему пришла пора отправляться в дальнее плавание, всегда желаю ему скорого и благополучного отплытия.
— Уж не хотите ли вы уморить сержанта раньше времени? — с упреком возразил ему Следопыт. — Жизнь дорога и людям преклонных лет. Чем меньше она иной раз стоит, тем больше ее ценят.
У Кэпа и в помине не было таких жестоких намерений насчет своего шурина, хоть он и чувствовал себя не на месте в роли сиделки, оправляющей больному постель, и от души желал старому другу скорейшего избавления от душевных и телесных мук. Обиженный столь превратным истолкованием своих слов и желая оправдаться, он заявил с раздражением:
— В вашем возрасте, Следопыт, и при вашем благоразумии негоже нападать на человека за то, что он в тяжелую минуту не сумел как следует выразить свои мысли. Сержант Дунхем — мой шурин и близкий друг, насколько солдат может быть близок моряку, и я почитаю его и ценю. Я не сомневаюсь, что он прожил достойную жизнь, и не вижу большого греха в том, чтобы пожелать хорошему человеку благополучно ошвартоваться у небесного причала. Все мы смертны, в том числе и лучшие из нас, и это нам урок, чтобы мы не возгордились нашей силой и красотой… Но где же квартирмейстер, Следопыт? Надо бы ему проститься с сержантом, пусть и ненадолго, — ведь всем нам предстоит этот путь.
— На сей раз, мастер Кэп, вы дело говорите, вы ненароком попали в самую точку. Правильные мысли, как известно, часто приходят в голову людям, которые сами того не подозревают. Вам надо бы, однако, развить свою мысль, сказав, что не только лучшие, но и худшие из нас смертны. Квартирмейстеру не придется прощаться с сержантом, он его опередил на тропе смерти нежданно-негаданно для себя и для других.
— Что-то вы сегодня неясно выражаетесь, Следопыт. Всем нам в такую минуту подобают серьезные мысли, но зачем говорить притчами?
— Может, слова мои и темны, зато мысль ясна. Короче говоря, мастер Кэп, если сержант Дунхем с оглядкой и не спеша готовится в свой долгий путь, как человек степенный и серьезный, то квартирмейстер опередил его головоломным прыжком. И, хотя это вопрос, в котором я не смею иметь свое суждение, однако позволительно думать, что пути у них разные и никогда больше они не пересекутся.
— Объяснитесь, дружище, — сказал моряк, оторопело озираясь в поисках Мюра, чье долгое отсутствие начало его удивлять. — Я нигде не вижу квартирмейстера, но полагаю, что он в достаточной мере мужчина, чтобы не убежать теперь, когда одержана победа. Другое дело, кабы предстояла драка.
— Все, что от него осталось, — здесь, перед вами, под этой шинелью, — ответил проводник и вкратце поведал Кэпу, какая смерть постигла лейтенанта. — Тускарора поразил его с проворством гремучей змеи, но только без предупреждения. Я видел немало дерзких нападений и яростных вспышек у дикарей, но никогда не видел, чтобы душа так неожиданно покинула тело и притом в минуту, столь неблагоприятную для умирающего. Дыхание Мюра пресеклось вместе с ложью, которую произносили его уста, и дух отлетел в то мгновение, когда коварство его достигло предела.
Кэп слушал Следопыта с разинутым ртом и раза два откашлялся, словно проверяя собственное дыхание.
— Не нравится мне ваша беспокойная, неустроенная жизнь между пресной водой и дикарями, — сказал он наконец. — И чем скорей я с ней разделаюсь, тем больше буду себя уважать. Теперь, когда все стало на свое место, я должен отметить, что этот ваш Мюр так проворно бросился в свое убежище в скалах, чуть в воздухе запахло порохом, что я просто диву дался, откуда у офицера такая прыть. Но я слишком торопился поспеть за ним и забыл это занести в судовой журнал. Ах, грех какой! Так вы говорите, он изменник и готов был продать свое отечество треклятым французам?
— Он мог что угодно продать: отчизну, душу, тело, Мэйбл и все наши скальпы тому, кто больше предложит. На сей раз услуги его оплачивали соотечественники капитана Каменное Сердце.
— Что ж, на них похоже. Они всегда покупают то, чего не могут взять силой, а в крайнем случае удирают во все лопатки.
Мосье Санглие с иронической галантностью приподнял шляпу, благодаря за комплимент с учтивым презрением, которое, однако, не произвело ни малейшего впечатления на туго дума-моряка. Но Следопыт с его врожденным тактом и чувством справедливости не мог оставить выпад Кэпа без ответа.
— На мой взгляд, — заметил он, — не так уж велика разница между англичанином и французом. Они, правда, говорят на разных языках и служат разным королям, но и те и другие — люди и думают и чувствуют как люди, конечно, когда для этого имеются основания. Если француз подчас празднует труса, то это бывает и с англичанином, а уж бежать без оглядки случается даже лошади, а тем более человеку, и от национальности это меньше всего зависит.
Капитан Каменное Сердце, как назвал его Следопыт, снова поклонился, на этот раз дружелюбно, без саркастической усмешки, словно понял, что намерения у Следопыта самые добрые, если он и выражается несколько грубовато, после чего отвернулся, всем своим видом показывая, что все, что теперь заблагорассудится сказать и сделать такому ничтожеству, как Кэп, его нимало не интересует и он не намерен для этого манкировать своим завтраком.
Полюбовавшись на эту выразительную пантомиму, Кэп продолжал:
— Я, собственно, пришел за квартирмейстером. Сержанту недолго осталось жить, я и подумал, что он захочет сказать своему заместителю несколько слов. Но, выходит, я опоздал; как вы правильно заметили, Следопыт, лейтенант его опередил.
— Командовать отрядом, вернее тем, что от него осталось, с успехом может и капрал, не стоит ради этого беспокоить сержанта. А все, что требуется сделать, сержант наверняка поручил бы мне. Нам остается похоронить наших мертвецов и сжечь все строения, они находятся на территории неприятеля — по диспозиции, если не по праву, — и, значит, нечего их ему дарить. Возвращаться сюда нам уже не придется, раз французишки нас выследили, — это значило бы с открытыми глазами лезть в волчий капкан. Все эти дела мы со Змеем возьмем на себя, нам так же привычно налаживать отступления, как и наступления.
— Отлично, дружище! — сказал Кэп. — Но как быть с моим шурином? Нельзя же отпустить человека без нескольких слов напутствия и утешения. Надо помочь его душе отдать швартовы и сняться с якоря. Смерть, в конце концов, дело всех нас касающееся, раз никому ее не обойти рано или поздно.
— То, что вы говорите, совершенно верно, мой друг, я и сам стараюсь всегда быть наготове. Я часто думал, Соленая Вода: счастлив тот, кто ничего не оставляет после себя, когда ему выходит срок. Взять хоть меня. Я охотник, разведчик и проводник, у меня ни клочка земли за душой, и все же я владею такими богатствами, что со мной не сравнится и обладатель богатейшего поместья в Олбани. Под небесным шатром, ступая по ковру сухих листьев, мне так привольно бродить по земле, как будто я ее господин и владыка. А что еще человеку нужно? И не сказать, чтобы не было у меня земных привязанностей, — правда, не бог весть они какие, если не считать Мэйбл Дунхем, да ведь ее-то с собой не унесешь! В соседней крепости есть у меня щенки — премилые зверюшки, — но для охоты они шумливы, и приходится нам временно жить поврозь. Признаюсь, трудно было бы мне расстаться с «оленебоем»; но я не вижу оснований, почему бы нам вместе не лечь в могилу, ведь мы, можно сказать, одного с ним роста — точка в точку шесть футов. А не считая собак и ружья, единственное мое достояние — трубка, подаренная Змеем, да кое-какие памятки от путешественников, все это можно уместить в подсумке и положить под голову, — а потому приказ о выступлении не застанет меня врасплох, смею вас уверить!