Страница 9 из 19
«У него идейных побуждений не существовало…»
Вся психологическая мощь Григория Распутина и все его многочисленные таланты были, однако, нацелены не на то, чтобы реализовать какую-то социально значимую повестку дня, а лишь на то, чтобы очутиться в центре внимания окружающих, заставить их самозабвенно вращаться вокруг солнцеподобного «старца» и восхищенно светить его отраженным светом. Реализация этого базового стремления и являлась истинной распутинской «программой».
Несмотря на то что у Распутина имелась наготове вполне самобытная и не лишенная стройности система взглядов, его вряд ли можно было назвать «принципиальным» или «идейно самоотверженным» человеком. Идеи и принципы интересовали Распутина лишь постольку, поскольку являлись его «слугами», а отнюдь не «господами».
«У него идейных побуждений не существовало, – отмечает С. П. Белецкий, хорошо знавший Распутина, – и… к каждому делу он подходил с точки зрения личных интересов своих и Вырубовой»104, главной своей покровительницы.
Люди как таковые Распутина также не занимали, он смотрел на них только с точки зрения той пользы, которую он мог извлечь из общения с ними в личных для себя интересах. Помогая кому-нибудь, он затем стремился поработить того, «кому он был полезен», а на уступки шел лишь в тех случаях, «когда это отвечало его интересам»105, главным среди которых, напомним, оставалось возвеличивание всеми доступными способами собственного «я».
Деньги, подобно идеям и людям, представляли для Распутина ценность не сами по себе, но лишь постольку, поскольку помогали ему успешно реализовывать эгоцентрическую программу, являясь в первую очередь средством «куража» и «обретения почета», а отнюдь не накопления массы материальных ценностей.
Вопреки утверждению секретаря Распутина Арона Симановича о якобы оставленном его патроном трехсоттысячном состоянии, «официально доказано, что после смерти Распутина в его квартире не было найдено ни копейки, не было никаких денег и в банках»106. Сам Григорий «всегда говорил о своих дырявых руках, не умеющих держать денег»107. По свидетельству А. А. Вырубовой, «вообще деньги в его жизни не играли роли: если ему давали, он сразу же их раздавал»108. Распутин действительно занимался благотворительностью, однако в последние годы жизни куда больше тратил на кутежи.
В то же время крестьянская закваска отчасти брала свое: в Покровской слободе был выстроен «прекрасный дом с богатой обстановкой»109.
Будучи человеком самоупоенным и напористым, Распутин (и это также очень характерно для истероида вообще, а истероидного психопата в особенности) сам себе казался тихим, скромным, робким, неуверенным, отзывчивым, благочестивым. О своем детстве вспоминал так: «В 15 лет… в летнюю пору, когда солнышко тепло грело, а птицы пели райские песни, я ходил по дорожке и не смел идти по середине ее… Я мечтал о Боге… Душа моя рвалась вдаль… Не раз, мечтая так, я плакал… постарше с товарищами подолгу беседовал о Боге, о природе, о птицах… Я верил в хорошее, в доброе, и на селе меня любили, ласкали… и часто сиживал я со стариками, слушая их рассказы о житии святых… И потом, когда жизнь коснулась, дотронулась до меня, я бежал куда-нибудь в угол и тайно молился…»110 И, даже став всесильным временщиком, щеголяя в собольих шубах и ведя разгульный образ жизни, Распутин продолжал культивировать христианско-аскетический образ, вероятно искренне полагая, что вполне ему соответствует: «Всегда нужно себя в одежде унижать» и «не нужно выказывать себя»111. «Ах, пчелка, – элегически-смиренно вздыхал Григорий, подчеркнуто равнодушно сообщив перед этим собеседнице, что цветы ему преподнесла императрица, – чем гордиться-то, все одно, все прах и тлен – помирать-то все одинаково будем, што царь, што ты, што я»112.
Сентенции такого рода, разумеется, ничуть не мешали Распутину считать себя человеком исключительным – посланником Бога, «избранником Божиим»113. «Да разве можно зарывать талант в землю? Разве можно?»114 – искренне возмущался он в ответ на попытки Феофана пресечь телесно-ориентированную лечебную практику Распутина.
«Хошь покажу?»
Пожалуй, самым популярным сюжетом мировой распутинианы стал миф о феерических сексуальных способностях и причудах неграмотного мужика «с сумасшедшими глазами и могучей мужской силой»115. «Ничем не ограниченные половые излишества» «старца» и его «садизм»116, «грубая чувственность, животное, звериное сладострастие»117 стали притчей во языцех русской публицистики начала XX столетия, прочно закрепившей за Григорием позорные по тем временем звания «эротомана» и «полового психопата». «Распутин представлял собой человека, который делал себе карьеру в жизни исключительно своей половой аномалией, тем, что врачи называют приапизмом»118, – безапелляционно и без каких бы то ни было медицинских оснований поставил диагноз «старцу» известный литератор правого толка Григорий Бостунич.
Научные термины и нравственные вердикты, посредством которых в дальнейшем характеризовалась поведенческо-половая ипостась «отца Григория», неоднократно корректировались. Неизменным, однако, по сей день остается главное: признание Григория Распутина едва ли не универсальным для всех времен и народов символом ничем не одолимой гиперсексуальности119. В действительности эротический облик «отца Григория» был не таким, каким по сей день продолжает воспроизводиться мировой масскультурной индустрией: Распутин отнюдь не был той «величайшей русской любовной машиной», о которой ритмично поведали миру очаровательные мулатки из «Бони M».
Если вдуматься, ничего удивительного в этом нет: типичные истероиды, как правило, отличаются сравнительно невысокими сексуальными возможностями. Возникает, однако, неизбежный вопрос: как быть с многочисленными свидетельствами очевидцев, согласно которым сексуальное общение составляло едва ли не главную жизненную потребность Григория Распутина? Разобраться в этой загадке тем важнее, что именно эротическая тема сыграла ключевую роль как в восхождении «отца Григория» к вершинам власти, так и в его гибели.
Детальный анализ сохранившихся свидетельств не оставляет сомнений: реальный Григорий Распутин был человеком с резко сниженной сексуальной потенцией, вся модель поведения которого была построена так, чтобы психологически преодолеть этот изъян, тем более нетерпимый для истероида, жаждущего тотальной и немедленной любви к себе со стороны всех и вся.
При этом Распутин стремился не к тому, чтобы просто компенсировать – то есть скрыть, затушевать – этот свой недостаток, но к тому, чтобы «вышибить клин клином», или, выражаясь языком медицинской психологии, «гиперкомпенсироваться».
Вместо того чтобы, учитывая свою половую недостаточность, по возможности предельно дозировать физическую близость с женщинами, Григорий стремился к их тотальному завоеванию и довел это дело до поистине индустриальных масштабов, обратив свой, казалось бы, фатальный психофизический изъян в мощнейшее орудие половой экспансии.
О том, что технология сексуальной конкисты «отца Григория» была в высшей степени своеобразна и не соответствовала «интимным стандартам» начала XX века, свидетельствует одна из его поклонниц, по свидетельству В. В. Шульгина, признавшая Распутина совершенно особенным человеком, который дает женщине «такие ощущения… что все наши мужчины ничего не стоят»120.
Проще всего, конечно, предположить, что Григорий Распутин в самом деле был «половым гигантом». Однако, если вдуматься в смысл цитированного признания, нельзя не заметить, что речь в нем идет не о «количественной» стороне дела, а об умении Распутина дарить женщинам ощущения, принципиально иные по качеству.
Пожалуй, первым, кто обратил внимание на то, что erection and penetration отнюдь не составляли основу отношений Распутина с подавляющим большинством его обожательниц, был Илиодор. Собравший на Распутина обширное «сексуальное досье», он разделил всех соблазненных «старцем» дам на четыре категории. К первой относились те, кого Распутин только целовал и водил мыться в баню, ко второй – те, с кем он «радел», к третьей – те, из кого «изгонял беса», и лишь к четвертой – те, с кем, по мнению Илиодора, Распутин совершал грех плотского соития.