Страница 44 из 115
Для этого нужно было упразднить дворянские привилегии и абсолютную власть королей. Ситуация, хорошо известная из английской и французской истории, в скандинавских странах приняла странный оборот из-за нереволюционности их буржуазии. Политический режим абсолютизма должен был стать ей тесен, и должен был пасть. Так и случилось, но толкнула его не буржуазия.
Английский и французский абсолютизм противопоставлял буржуазию и дворянство, беря сторону последнего и революционизируя первую; скандинавский – растворял дворянство в буржуазии. Поэтому датская и шведская буржуазия не противостояла Бастилии абсолютизма: она выросла внутри ее стен. Не нужно ей было и искать союза с крестьянством и пролетариатом для штурма Бастилии.
Иной была ситуация в Норвегии, где все классы были заинтересованы в завоевании независимости, которое означало и буржуазную революцию. Там сложился союз буржуазии и народа, не исключавший революции «снизу».
В Дании, более близкой к континентальной Европе, тормозом на пути дальнейшего капиталистического развития оставалось крепостное право и, соответственно, противником – часть дворянства. Буржуазные преобразования были необходимы, но совершились они не «снизу», а «сверху» – датское государство само выполнило за буржуазию ее политическую программу. Преобразования начались в 1750-е годы; прервавшись после дворянского государственного переворота 1772 года, возобновились после контрпереворота в 1784 году; замедлились в бурное время наполеоновских войн и снова набрали силу после их окончания.
«Эти реформы, – констатирует “История Европы“, – фактически вышли за рамки “просвещенного абсолютизма“, поскольку затрагивали не только надстроечные явления, но и базисные отношения… Они стали составной частью перехода от феодальных отношений к капиталистическим, своего рода “революцией сверху“, хотя политически Датско-норвежское королевство оставалось абсолютной монархией» [377]. Этот вопрос решился в революционном 1848 году. Ставший полным анахронизмом абсолютизм без боя уступил первому же проявлению народного недовольства – демонстрации в Копенгагене. В 1849 году была принята конституция, упразднившая дворянские привилегии и сведшая к минимуму власть короля. Буржуазная революция победила. Ее итоги впоследствии подвергались пересмотру, не переросшему, однако, в реставрацию.
Норвегия добилась внутренней самостоятельности и буржуазной Конституции в рамках унии со Швецией в 1814 году. Движущей силой было мощное национально-освободительное движение, включавшее все слои общества. Полной независимости не удалось достичь из-за подавляющего военного превосходства Швеции. «События 1814 года, – отмечает “История скандинавских стран“, – были равнозначны успешной буржуазной революции» [378]. Уния была разорвана в 1905 году на референдуме.
В Швеции расклад сил был во многом противоположным датскому. Здесь надо было преодолеть сопротивление самодержцев, традиционно склонных не к дарованию, а к подавлению свобод. Шведское дворянство, не обремененное правами крепостников, само невольно взяло на себя задачу осуществления буржуазных преобразований. Впервые власть короля была ограничена в 1719-1720 годах после смерти Карла XII; это привело к власти дворянскую олигархию, осуществлявшую вялые буржуазные преобразования. Король Густав III, романтически приверженный самодержавной идее, в 1772 году совершил переворот и восстановил режим неограниченной власти монарха. Однако преобразования не только продолжались, но и углублялись. В 1789 году король в стремлении к самовластию упразднил почти все привилегии дворянства; крестьяне получили землю в полную собственность. Это едва ли не ярчайший пример того, как реакция выполняет программу революции. И дворянство, ограничивающее власть короля, и король, упраздняющий привилегии дворянства, объективно действовали в интересах буржуазии.
Густав III, решительный противник Французской революции, был убит заговорщиками-республиканцами в 1792 году. Преобразования же продолжились и при его преемнике, так что сохранение абсолютизма стало уже невозможно. В 1809 году король Густав IV Адольф был низложен группой офицеров; Швеция получила буржуазную конституцию. Перед ее принятием шведское дворянство отказалось от сословных привилегий – как французское в «ночь чудес» 4 августа 1789 года. Революция прошла от начала и до конца «сверху» в широком смысле – без прямого участия народных масс в смене власти, хотя переворот 1809 года был совершен «снизу» – людьми, не стоящими у власти.
Таким образом, представления о безреволюционном развитии Скандинавии, утверждавшиеся, например, Я. С. Драбкиным [379] и И. И. Шевчуком [380], неверны. Характерно совсем другое – отсутствие реставраций. Революции были проведены настолько удачно, что у контрреволюции не было почти никаких корней и никаких шансов на успех.
Причина этого – в изначально пробуржуазной ориентации «догоняющего» скандинавского абсолютизма, отвечавшей (конечно, в разной степени) интересам всех групп населения. Возникновение капитализма в его рамках было социальной революцией, непрерывно менявшей надстройку. Иначе говоря, то, что называлось «просвещенным абсолютизмом», и было буржуазной революцией «сверху».
Интересно, что историки подходили к этому выводу вплотную, но останавливались перед ним – из-за того, что понятие революции «сверху» не вполне обладало статусом научного. Наиболее четкая формулировка принадлежит Н. И. Карееву (1850-1931). Общество, считал он, можно преобразовать двояко: либо снизу, силой народного движения, либо сверху, силой государственной власти, поэтому просвещенные монархи и революционные деятели XVIII века «ставили себе одни и те же задачи и исходили из одних и тех же идей… У просвещенного абсолютизма и революции было много общего, вследствие чего оба явления можно подвести под одно общее понятие преобразовательного движения XVIII века под знаменем общественных идей этого столетия» [381].
Вставала эта проблема и перед советскими историками. «Буржуазная революция, – пишет И. А. Федосов, – произошла раньше всего в тех странах, где никакого просвещенного абсолютизма не было, – в Англии и во Франции, а в странах так называемого просвещенного абсолютизма произошли революции и утвердился буржуазный способ производства лишь спустя 100-150 лет. Поэтому считать просвещенный абсолютизм предвестием революции, фактором, приближающим момент смены формации, вряд ли есть основания (с таким же успехом можно считать его и фактором, отдаляющим революцию)» [382].
Однако есть и третье решение: «реформы» просвещенного абсолютизма сами были революцией, отделяющей абсолютизм от капитализма, иной формой буржуазной революции по сравнению с англо-французской революцией «снизу». «Просвещенность» абсолютизма есть его буржуазное перерождение.
Поэтому, думаю, неверно и сведение скандинавских революций к завершающим политическим переворотам. Социальная революция – утверждение власти буржуазии – проводилась «сверху» большую часть XVIII века, слагаясь из законодательно закрепленных преобразований. Власть дворянства таяла вместе с самим дворянством; государство утрачивало политарный характер верховного собственника.
Хронологические границы этой революции размыты: точно датируется только ее окончание. Для закрепления результатов необходима была полная передача власти буржуазии (исчезновение абсолютизма). Политические революции 1809 года в Швеции, 1814 – в Норвегии, 1848-1849 – в Дании поставили точку в этом процессе, завершив в Скандинавии период буржуазной социальной революции. Они тоже прошли «сверху»: в Швеции – целиком; в Дании и Норвегии – в основном. Скандинавская буржуазия не была оппозиционной силой, но это не избавило ее от необходимости взять власть.