Страница 31 из 32
В этой мешанине китча и потребительского зуда, гнусностей и «клубнички», работа Эдди и Мэрилин предстает образцом стыдливости. Файнгерш фотографирует Мэрилин в домашней обстановке, но не сообщает никаких скандальных подробностей. «Перед нами фотограф, который снимает одну из величайших кинозвезд всех времен и народов, — говорит Джордж Цимбел. — Но обратите внимание: ни один из его снимков не несет отпечатка сенсационности, не трубит на всю округу: «Смотрите, смотрите, это Мэрилин Монро! Та самая, суперзвезда! И это я ее сфотографировал, я!» Эдди снимал Мэрилин по единственной причине: она оказалась перед ним в тот конкретный момент. В этом смысле его фотографии рассказывают не только о ней, но и о нем, о том, какими глазами он смотрел на мир, испытывая к нему здоровое любопытство». В эпоху оголтелого эксгибиционизма и погони за сенсациями эти журнальные снимки 1950-х годов пленяют именно своей благопристойностью. Никаких скандальных разоблачений, никаких шокирующих подробностей. Ничего такого, к чему можно было бы прицепить хлесткий заголовок, обведенный флуоресцентным фломастером и испещренный красными восклицательными знаками. Файнгерша интересует только внешний облик Мэрилин, ее манера двигаться, появляться и исчезать. Надо полагать, он остался доволен своей работой, потому что из всех снимков, сделанных в 1955 году, он отобрал для публикации в «Photography A
Примечания
1. Уиджи (наст. имя — Артур Филлиг) — американский фоторепортер, мастер уголовной хроники.
2. Возглас удивления: «Что за?..» (англ. разг.)
3. «У меня такое чувство» (англ.).
4. Сам Цимбел прославился в основном благодаря фотографиям Мэрилин, сделанным на Лексингтон-авеню, что по сравнению с остальным его многолетним творчеством выглядит анекдотично. — Прим. автора.
5. Окс подтвердил, что в той коробке действительно находились и другие пленки, но только те, что были посвящены Мэрилин Монро, оказались в пригодном для использования состоянии. — Прим. автора.
Стоп-кадр
Секрет одной улыбки
Фотография — это всегда секрет по поводу другого секрета. Чем больше она вам говорит, тем меньше вы о ней знаете.
Диана Арбюс
Мэрилин пришла в жизнь Эдди на пять дней и осталась в ней навсегда. Они встретились в зеркале на короткое время, за которое можно сделать снимок. Изображение исчезло, чтобы возродиться из завалов бруклинского склада. Вместе с ним вернулся и вопрос более чем полувековой давности. Когда Эдди стоял напротив зеркала и смотрел на отражение Мэрилин рядом с собой, видел ли он в этой женщине нечто такое, что их объединяло?
Роберт Стайн потратил долгие годы, если не целую жизнь, на то, чтобы найти ответ на этот вопрос: «Почти пятьдесят лет спустя после смерти Эдди журнал «American Heritage» попросил меня написать статью, посвященную истории этого репортажа. Я с головой погрузился в воспоминания о тех днях, и вдруг меня осенило: до чего же Эд и Мэрилин были похожи! Своей хрупкостью, своими постоянными тревогами. Еще мне кажется, что они защищались от окружающего мира юмором и насмешкой над собой. Мэрилин и Эд прятались за выдуманными персонажами. Они оба умерли, не дожив и до сорока лет. Каждый из них был слишком привязан к своей работе. Скорее всего, они просто сгорели». Эда и Мэрилин также объединяло общее стремление к независимости и свободе, как в личной жизни, так и в работе. Файнгерш сделал все, чтобы вырваться из оков «семейного круга», Мэрилин тоже бежала — сначала от участи благополучной супруги, затем — от рабского существования актрисы, которой помыкает киностудия. То, чем они профессионально занимались, имело отношение к образу и желанию. Внештатный журналист, как и актриса, ставит свое выживание в зависимость от чужих желаний: работодателей, читателей или зрителей. Она умерла потому, что ее желали слишком сильно и не так, а он — потому что его больше никто не желал. Оба чувствовали себя одинокими и всеми покинутыми.
Оба они были одновременно и новаторами, и людьми своего времени. Эдди был предтечей. Его эстетика, даже если еще могла спорить с общепринятой нормой, все же возвещала наступление нового, радикального духа, расцвет которого пришелся на 1960-е годы. Его другу и ученику Гарри Виногранду суждено было наряду с Дианой Арбюс и Ли Фридлендером стать одним из самых ярких представителей нового направления. Его шероховатые фотографии, его теплый и вместе с тем корявый Нью-Йорк, его зрелый взгляд на знаменитую актрису предвосхищали появление таких мастеров, как Джон Кассаветис, Джерри Шацберг или Мартин Скорсезе. Но, несмотря на всю свою самобытность, Эдди оставался верным сложившемуся стилю фотоискусства, обреченному на исчезновение. «Я с трудом представляю себе его в галереях, музеях или на аукционах, — размышляет Роберт Стайн. — Не думаю также, что он мог бы преподавать в университете. В общем, сколько бы я ни ломал себе голову, я не вижу, чем он мог бы в дальнейшем заняться».
Точно так же невозможно связать Мэрилин Монро с любой другой эпохой, помимо ее собственной. Разве она ужилась бы со следующим поколением актрис, таких как Миа Фэрроу, Эли Макгроу или Джейн Фонда? Ее тело было пропитано духом 50-х. Она ушла, когда понемногу начали пустеть кинозалы, когда в сердцах молодежи киношку все активнее вытеснял рок. Ее фигура воплощает саму идею величия голливудского кинематографа и неизбывной тоски по нему. «В Мэрилин нашла выражение классическая сущность того, что вскоре станет воспоминанием о кино», — писал в 1975 году Жерар Легран. Всегда и везде опаздывающая, она опередила свое время: крах ее независимой продюсерской компании открыл дорогу другим актрисам, которые в конце концов добились равной с мужчинами свободы предпринимательства. Даже если иногда Мэрилин олицетворяет типичную для 1950-х женщину-объект, ее жажда независимости питалась тем же духом, какой вызвал к жизни феминистские освободительные движения последующих десятилетий. Имя Монро прогремело в 1952 году, когда на обложке первого номера журнала «Playboy» появилась ее фотография — ню на красном фоне. Славу ей принес не столько сам снимок, за который, кстати, ей заплатили 50 долларов, сколько ее отношение к реакции зрителей на его публикацию: она не собиралась ни стыдиться, ни извиняться. В 1964 году Клэр Бут Льюс в статье, опубликованной в «Life» под заголовком «Что на самом деле убило Мэрилин», писала: «Мэрилин умерла в субботу вечером. В ее сияющую красоту были влюблены миллионы одиноких или неудовлетворенных мужчин. Но в тот вечер никто не назначил ей свидание». В этом контексте становится понятнее, что представляли собой фотографии Файнгерша в 1955 году и что означал образ одинокой женщины в Нью-Йорке тех лет. Всегда в окружении мужчин, но без официального кавалера, вынужденная даже в «Костелло» чокаться с незнакомцем.
Ее лицо послужило источником вдохновения для художников самых разных направлений современного искусства, от абстрактного экспрессионизма Виллема де Кунинга до красочной пестроты поп-культуры Энди Уорхола. Благодаря Файнгершу и нескольким другим фотографам она также стала черно-белой музой документалистики. Всю вторую половину XX века она служила образцом для подражания (или бездарного копирования) многим актрисам, от Мадонны до Кристины Агилеры или Скарлетт Йоханссон. В 2008 году Берт Стерн предпринял попытку ремейка своей легендарной «последней фотосессии». На страницах «New York Magazine» несчастная Линдсей Лохан в нахлобученном белокуром парике что-то там изображает за прозрачными шторами перед объективом Стерна, увы, превратившегося в жалкую пародию на художника, каким он раньше был. Эд Файнгерш и Мэрилин Монро счастливо избежали унижений подобного рода. Обреченные на одиночество, как и все первооткрыватели, своей смертью они возвестили начало новой эры, места в которой им уже не было. Что им, бесконечно отражавшимся друг в друге, оставалось, кроме встречи в зазеркалье, продлившейся неполную неделю, пока готовился репортаж?