Страница 2 из 64
— Вы любите работать? Вы не побоитесь возможных трудностей? Вы хотите чувствовать себя полезным человеком?
Помедлив, он ответил утвердительно.
А через несколько дней, в декабре 1939 года, мы провожали с главного вокзала Львова Вацлава Станяшека. Он законтрактовался и уезжал с семьей работать на один из металлургических заводов Криворожского бассейна. Все письма Станяшека, которые я получал во Львове, а затем в Ленинграде, были на редкость оптимистичны. Ему дали квартиру в новом доме, он, кроме основной работы на строительстве, по вечерам преподавал иностранные языки инженерно-техническим работникам и даже ездил в Харьков на слет стахановцев.
Война и затем блокада Ленинграда прервали нашу письменную связь.
И вот в 1961 году, приехав в Польшу, я нашел его на одной из строек Лодзи. Мы встретились как старые друзья. За эти годы сыновья инженера, которых я помнил еще малышами, стали студентами, а он — начальником одного из крупнейших строительств. Мы осматривали котлованы стройки и принадлежащий строительству завод сборного железобетона, а потом Вацлав повел меня по столовым, подсобным цехам.
Так мы зашли в общежитие-гостиницу для приезжих, бессемейных рабочих. Вацлав постучался в один из просторных номеров, и мы увидели в нем пьющих чай четырех техников-корейцев, присланных в Польшу на практику. Они довольно бойко говорили по-польски и сообщили, что через месяц возвращаются в Корею.
Кому довелось побывать в конце июля 1944 года в Москве, помнит, каким «урожайным» на салюты было это время. Стремительное продвижение нескольких фронтов Красной Армии отмечалось на московском небосклоне гирляндами разноцветных огней и тяжелыми вздохами орудийных залпов. Салюты начинались засветло и продолжались до глубокой ночи. Были вечера, когда промежутки между салютами равнялись получасу.
И, наконец, июльской ночью знакомый голос диктора Левитана произнес: «Львов».
Как много радостного было уже в одном появлении этого слова в мужественных строках военного приказа.
Древняя столица галицких князей, крупнейший центр Советской Украины очищен навсегда от фашистской погани!
Первые окраинные улицы. Машина спускается Городецкой к центру. Блестит повсюду разбитое стекло. Оборванные провода свисают над головой. Успевай пригибаться! Повсюду на домах белые ярлычки: «Осторожно. Минировано. Входить до 17 августа запрещается». Везде попадаются на глаза маленькие отряды саперов, в шесть — восемь человек. Это «охотники за минами» и пока единственные хозяева многих закрытых для пользования городских зданий. Им, саперам и разведчикам-партизанам из отряда Героя Советского Союза Дмитрия Медведева, доставившим командованию план заминирования фашистами Львова, мы обязаны тем, что большинство зданий старинного города было сохранено.
...Саперы разыскивают заложенные немцами фугасы, мины, бомбы замедленного действия. Кроме автоматов они вооружены легкими, похожими на пики миноискателями, кирками, лопатами. А на поводках — собаки с высунутыми от зноя языками. Где подведет миноискатель или острый глаз сапера, ошибку исправит собака. Она почует взрывчатку и лаем даст знать хозяину-саперу, где заложен смертоносный снаряд.
То там, то здесь проломы в стенах. Замшелые каменные святые на кафедре, стены городской ратуши, колонна памятника Мицкевичу — все повреждено осколками. Часть фасада оперного театра разворочена, крыша местами сорвана, и ржавые листы завились на ней, как огромные лепестки.
Повсюду в палисадниках Львова свежие могилы. Здесь похоронены советские воины, погибшие на улицах Львова во время боев. Могилы засыпаны цветами. Кое-где фанерные постаменты успели уже покрасить яркой эмалевой краской. Скромные могилки — этапы напряженной борьбы за город. Они появились в местах наиболее яростного сопротивления врага. Вот маленькое военное кладбище на перекрестке улиц. Едва заметный могильный бугорок с надписью на деревянном крестике: «Смертью героев погибли в танке 26 июля 1944 года». Выясняем, кто здесь похоронен. Оказывается, накануне полного освобождения Львова гитлеровцы подбили прорвавшийся в их расположение советский танк. Кто-то из жителей города выскочил из подвала и похоронил останки обгоревших храбрецов в земле города.
Не в первый раз земля Львова именно в этом месте принимает тела бойцов, погибших при освобождении города.
...Еще в 1648 году тут была вырыта большая могила для погибших казаков Богдана Хмельницкого. Они штурмовали город со стороны Галицкого предместья, идя на помощь львовским русинам. И долгие годы перекресток, где сложили они свои головы, осаждая фортификации магнатов, назывался «Крвище».
Летом же 1944 года сюда прорвались в танках, неся свободу древнему украинскому городу, наши воины. И кое у кого на выцветших гимнастерках виднелись ордена с силуэтом гетмана Богдана Хмельницкого.
...Помощник военного коменданта с лицом серым от бессонных ночей выдает нам направление в гостиницу.
Она помещается на улице Рейтана. Портье виновато показывает номера с голыми матрацами. Белье и одеяла уворовали фашисты. Еще неделю тому назад эта гостиница принадлежала гестапо: на дверях белеют визитные карточки чинов СС — разных шарфюреров и унтерштурм-фюреров. Ни света, ни воды нет и в помине. Пожалуй, пора бы отдохнуть, но разве до отдыха сейчас? Не терпится найти знакомых советских работников, принимающих город от Красной Армии.
Над Львовом всходит полная луна. В ее свете мы довольно быстро находим городской Совет. Он расположился, как и до войны, в здании Ратуши.
Тускло горят свечи в комнатах с выбитыми стеклами. Несмотря на позднее время, здесь много посетителей.
Летчики и танкисты, доктора и педагоги, начальники штабов и руководители пожарной охраны, директора трестов и инженеры взорванной немцами электростанции — все они сообща «штурмуют» руководителей города. Одному квартиру дай, другому — столовую для рабочих, третьему отведи производственную площадку.
Директор Политехнического института Стефан Ям-польский, добиравшийся во Львов из Москвы на всех видах транспорта, включая и телегу, настаивает, чтобы за его институтом закрепили те же самые общежития для студентов, которые они занимали до войны. Но ведь и летчиков истребительной авиации, которая будет охранять город с воздуха, нельзя оставить без жилья.
Вслед за полковником истребительной авиации к председателю исполкома городского Совета пробивается профессор музыки. Он просит закрепить за музыкальным училищем мебель, которую немцы перевезли в другое здание. Все нужно сделать! Все срочно! Ничего не забыть!
Трудное это было время для советских и партийных работников — первые дни после освобождения Львова, ой какое трудное! Они гоняли по городу в полувоенных костюмах, с пистолетами у поясов и по внешнему виду напоминали зачинателей советской власти времен гражданской войны, которых мы, тогда еще дети, встречали в укомах партии, в ревкомах, на селе.
В такой спешке не мудрено растеряться.
Тем приятнее было нам застать в штабе оживающего советского города, в старинной магистратской Ратуше, деловых людей.
Уже появляются неслышно из подворотни патрули военного коменданта и проверяют пропуска. Еще добрый час до полуночи. Москвичи, должно быть, ждут на улицах очередного салюта. А в освобожденном Львове — опустевшие улицы, заперты наглухо ворота — брамы. Ни огонька, ни говора. Лишь луна поблескивает на битых стеклах да дрожащая серебряная дорожка разрезает переполненный водоем под статуей Нептуна на Рыночной площади.
Население удивительно точно выполняет приказы по гарнизону. Без четверти девять — и люди мчатся по домам так, будто бы сама смерть гонится за ними.
Это страшная инерция пережитого.
В одной из подпольных антологий я нашел стихи поэта А. Баумгардтена о Львове времен оккупации. Поэт назвал город «открытым вечности и закрываемым в девять».