Страница 12 из 64
И вдруг — гром с ясного неба. 15 октября 1959 года на многих телетайпах редакций мира замелькало сообщение, что кровавый вожак националистов Степан Бандера найден с паспортом на имя «Степана Попеля» в тяжелом состоянии, упавшим или сброшенным с третьего этажа одного из домов Мюнхена, отвезен в больницу и там скончался. Существующая при уголовной полиции Германской Федеративной Республики так называемая «мёрденкомиссион», или комиссия по расследованию убийств, начинает следствие. Расследователи особенно не торопятся, несмотря на то что газеты называют смерть Бандеры «сенсацией номер один». Только спустя несколько дней возникает новая версия — в кишках фюрера украинских националистов в довершение всего обнаружен... цианистый калий. Более или менее сведущие люди пожимают плечами: неужели для обнаружения цианистого калия в организме нужно несколько дней? Ведь обычно такой вид отравления опознается сразу по кожному покрову! А пресловутый «Голос Америки», помогая заметать следы убийцам, пускает в эфир еще одну версию: «Бандера покончил жизнь самоубийством». Но тут подымают вой приверженцы Бандеры. Не мог же их «волевой» фюрер уйти из жизни таким примитивным способом. Он был жизнерадостен, бодр перед смертью и полон решимости бороться вместе со своими инсургентами во время третьей мировой войны за все ту же «самостийну».
Во всей этой разноголосице прорываются очень трезвые суждения. Газета «Нейес Дейчланд» сообщила, что в период гитлеровской оккупации Бандера... был непосредственно подчинен Теодору Оберлендеру, тогдашнему политическому руководителю террористически-диверсионного легиона «Нахтигаль». Этот легион (или «батальон», как его именуют другие), входивший в состав гитлеровской дивизии «Бранденбург», участвовал в массовом убийстве интеллигенции во Львове. Таким образом, Бандера, как соорганизатор львовского преступления, был главным свидетелем злодеяний своего шефа Оберлен-дера.
Пресса подчеркивала, что в послевоенное время Оберлендер старался любыми средствами изолировать от себя Бандеру и замести следы каких-либо связей с этим «прославленным» фашистским вожаком. Это, по словам польской газеты «Трибуна люду», вызвало у Бандеры все возрастающее, особенно за последнее время, беспокойство за свою жизнь.
В газетных сообщениях проскользнул любопытный факт: в день, когда было совершено убийство, охрана, обычно сторожившая Бандеру, подвезя его к дому, немедленно уехала, оставив своего фюрера наедине с теми, кто сталкивал его в пролет лестницы. Единомышленники Бандеры почувствовали охлаждение к нему тех сильных мира сего, от кого зависели их судьбы, их пропитание, и решили своевременно... умыть руки. Даже буржуазная газета «Зюйддейче цейтунг» в номере от 19 октября писала: «Вне всяких сомнений, Бандера убит третьими лицами. Согласно высказываниям его знакомых, Бандера в качестве весьма нежелательного соучастника преступлений Оберлендера во Львове в последнее время находился в постоянном страхе за свою жизнь... Бандера был убран с пути при помощи яда подручными весьма влиятельных персон...»
Буржуазное агентство «Дейче пресс агентур» сообщило, что незадолго до его убийства Бандера обратился непосредственно к самому Оберлендеру, имея в виду требования международной общественности начать процесс против Оберлендера. Бандера предлагал Оберлендеру выступить на этом процессе. По-видимому, Бандера знал больше о боннском министре, чем тому было желательно. Это же предположение, по утверждению газеты «Берлинер цейтунг», невольно подтвердили круги мюнхенской полиции, сообщая: «Бандера устранен синдикатом убийц» службы генерала Гелена по поручению Оберлендера. А руководитель мюнхенской комиссии по расследованию убийств, некий Шмитт, еще более прозрачно заявил: «Будет довольно трудно обнаружить виновников. По всей вероятности, их следует поискать в кругах, к которым обычно уголовная полиция не имеет отношения».
Еще бы! Мы глубоко сочувствуем господину Шмитту, зная, что воинствующий реваншист министр Теодор Оберлендер, убийца ученых Львова, был самым тесным образом связан со своим тогдашним высоким шефом — боннским канцлером Аденауэром. И хотя канцлер Аденауэр неоднократно заверял мировую общественность, что он не потерпит в своем ближайшем окружении ни одного реваншиста, его близость к Оберлендеру наилучшим образом доказывала, чего стоят эти лживые заверения. Ведь еще 13 января 1956 года канцлер Аденауэр в личном письме к бывшему руководителю легиона «Нахтигаль» написал, что он, канцлер, ни под каким видом не согласится со смещением Оберлендера с поста так называемого «министра по делам беженцев»...
Жалкая пешка в «большой игре» империалистических государств, Степан Бандера не такая фигура, из-за которой мог бы ронять свой престиж покойный ныне канцлер Аденауэр, и конечно же он простил своему любимцу Оберлендеру эту его очередную «шалость». Очень символично и то, что свое последнее в жизни сальто Бандера-Серый совершил в давнем логове фашистов, где начинал свою карьеру Адольф Гитлер, долгие годы опекавший украинских националистов. Кровавый палач Бандера бесславно рухнул в ту самую яму, которую он на протяжении всей подлой жизни пытался вырыть украинскому народу.
Его столкнули туда, в пролет темной лестницы, его же хозяева, решив, что не в меру болтливый фюрер ОУН может быть опасен для них в силу своего маниакального стремления к власти. «Мавр сделал свое дело, мавр может уйти»,— решили они и прикончили его тем самым способом, каким обычно кончают всех бандитов с большой дороги.
Карлик с кровавыми глазами, Степан Бандера закончил свое земное существование, рухнув головой вниз в лестничный пролет, но продолжатели его преступлений — остались. Они подходят к микрофонам «Свободной Европы», распространяют по миру ложь и клевету против Страны Советов, пытаются объединиться со всеми антикоммунистическими отщепенцами, разъезжают с этой целью по многим странам.
Голос из подземелья. Памфлет
Трупный яд опасен для живых.
Знать его формулу обязан каждый.
...Весенним, мартовским днем я проходил мимо бывшего монастыря ордена бернардинов во Львове и увидел зрелище, которое заставило меня остановиться.
На старинной монастырской стене сидел краснощекий солдат в выцветшей рабочей гимнастерке. Орудуя киркой, он отбивал со стены кирпич за кирпичом и легко сбрасывал их на мокрую землю. А внизу собралась детвора, падкая до всяких новшеств. Ребята подбирали кирпичи и укладывали их в штабеля поодаль.
...Проходили дни, и старинная стена исчезала.
Один из прохожих сказал мне, что она не представляет никакой исторической ценности. Слежавшийся веками кирпич, добытый из ее кладки, пойдет на фундаменты новых жилых домов для рабочих завода «Автопогрузчик», а в центре древнего города возникнет еще
один скверик, расширяя сжатое домами Средместье. И эта весть и то, что, исчезая, стена открывала скрытый веками от взглядов населения фруктовый монастырский сад, вызывало в душе приятное чувство. Всякий раз, когда надо было идти по делам в город, я сворачивал сюда и, если было свободное время, подолгу следил за спорой работой солдат гарнизона. Как-то раз, когда они сделали перекур и грелись поодаль на солнышке, окруженные детворой, я взял лежавшую на земле кирку и размахнулся ею. Я не рассчитал удара. Кирка оказалась тяжелее той, что я видел в первый день у солдата, начинающего работу. Она потянула меня на излете назад и глухо стукнулась тупым концом в остаток монастырской стены.
— Э-гей, папаша! Ты всю стену сразу свалишь, и нам делать будет нечего! — насмешливо крикнул издали чернявый солдат со значком отличника снайпера.
Не обращая внимания на окрик, я подошел к стене совсем близко и стал простукивать ее штукатурку в том месте, откуда послышался глуховатый удар. А надо сказать, что поодаль валялись, отброшенные отсюда, видно, очень недавно, старые двери, заплесневелые доски и высокий мусорный ящик. Следы сырости на стене, прилипшие к серой штукатурке корни давно увядших ползучих растений подсказывали, что весь угловой стык был годами захламлен и только сегодня солдаты расчистили подход к нему, чтобы разобрать кирпичную кладку и открывать фруктовый сад теперь уже со стороны Валовой улицы. Приблизительно метра полтора над землей оштукатуренная стена, когда ее касалась рукоятка кирки, звучала очень глухо, совсем иначе, чем в других местах. В одном месте из кирпича торчала шляпка гвоздя. Я ударил по ней. На волнистой кладке штукатурки проступил квадрат замаскированного входа. Теперь я потянул за шляпку гвоздя на себя, и хитро замаскированная дверца, заскрипев на ржавых петлях, обнаружила потайной вход в стене и деревянные ступеньки, ведущие вниз.