Горянка

* * * Сердечные раны врачуя, К бумаге припал я опять. О солнце и ветре хочу я Вам сказку, друзья, рассказать. Однажды, босяк длинноногий, Шел ветер из дальних сторон, И утром пристал на дороге К застенчивой девушке он. Целует лицо и колени, Хохочет: «Я славный джигит». И в грубом мужском нетерпенье Сорвать с нее платье спешит. Кричит он: «Я к девичьим юбкам Бросаюсь с давнишнего дня! К твоим красноклювым голубкам За пазуху тянет меня». Но пуговки были на месте. Силком расстегнуть их невмочь. И ветер шагов через двести Взъярился, отогнанный прочь. Листва задрожала в тревоге, И пыли поднялся вихор. Умчался свистун длинноногий, Исчез за вершинами гор. А солнце всходило неспешно Над полем, дорогой, рекой И обняло девушку нежно Своей загорелой рукой. И девушка томно вздохнула, Шепнула ему: «Погоди». И пуговки все расстегнула Сама перед ним на груди. И солнце к заветным голубкам Прильнуло потоком тепла. Таким не безгрешным поступком Довольна девчонка была. А после, зайдя за утесы, Она искупалась в реке. До вечера девичьи косы На смуглой лежали руке… …О юноши, не для забавы Рассказана сказка была. По землям родимой державы Проехал я верст без числа. В горах, где родятся потоки, В степи желтоликой, скупой Нередко обычай жестокий Над женской глумится судьбой. Хоть я одержимый романтик, Но рана открылась в душе, Когда увидал в Самарканде Узбечку в глухой парандже. Быть может, она из красавиц, Пленяющих сердце и ум, Быть может, живет в ней, скрываясь, Призванье Тамары Ханум. А там, где прошел я над плеском Ленивой арычной воды, В одном из колхозов узбекских Во время горячей страды Мужчины все дни отдыхали, Чаи распивали в тени, А после за жен получали Доходы на их трудодни. Мне с детства знакома картина, Живет и поныне она: В седле восседает мужчина, А сзади — плетется жена. Спросил я однажды такого: «Далеко ль отправился, Рзу?» «Жена, дорогой, нездорова, Вот видишь, в больницу везу…» От сладкого слова о меде Без меда не сладко во рту. Что женщине речь о свободе При старых порядках в быту? В горах революция сабли Вздымала, но женщину прав Порой и теперь еще в сакле Лишает семейный устав. Он верен минувшему веку. Но долго протянет едва ль… Мне кажется, вижу я реку, Сквозь время летящую вдаль. Несет она воды с востока. И реет в седой вышине Зеленое знамя пророка На правой ее стороне. Под ним для спасения грешных, Забывших свой долг мусульман Имамы в чалмах белоснежных Читают священный Коран. (Пророк, кем написана книга, Изрек поначалу всего: «Муж есть в своем доме владыка, А жены — тень слова его». Намного хитрее, чем двести Асхабов, державших совет, В ученье понятие чести Свел к слову пророк Магомет. Имел, возвратившийся в Мекку, Он девять покорнейших жен.) Мне кажется, вижу я реку, Что стала границей времен. Над берегом правым густая Нависла минувшего тень. Над левым заря золотая Венчает сегодняшний день. И женщины тянутся к свету, Восстав против воли родни, Бросаются вплавь через эту Опасную реку они. Иные нашли в ней кончину. Печали по ним не тая, Гляжу на седую стремнину Реки символической я. Течет она в сакле и в поле, Она — и в сознанье рубеж Меж берегом женской недоли И берегом светлых надежд… …Река пред тобой, моя Ася, Глубокая, не до колен, Ты бросишься вплавь или сдашься Обычаям дедовским в плен? Не школьный, что сдан накануне, Ты держишь экзамен, учти. И сваты, седые как луни, Не скажут: «Ты можешь идти». Прости, Асият, мою смелость, Заступник я твой и поэт. Мне знать наперед бы хотелось, Что скажешь ты сватам в ответ? Гневится отец твой все пуще, И кажется, что ятаган Занес над тобой всемогущий Невидимый бог мусульман. Не бойся, с нагорий Хунзаха На помощь скачу я верхом. И верь, что от гнева аллаха Тебя заслоню я стихом… …Нередко над книжной стопою Нам снятся красивые сны. О женщина гор, пред тобою Во многом поэты грешны. Когда ты стонала от боли И бил тебя пьяный супруг, Они, не поняв своей роли, Глухими прикинулись вдруг. Когда ты рожала на поле И губы кусала от мук, Они, не поняв своей роли, Слепыми прикинулись вдруг. Сторонкой земные печали Легко обходя за версту, Немало стихов написали Они про твою красоту. И я виноват с ними вместе, И мне твои слезы в укор: Бывал я неискренним в песне. Прости меня, женщина гор! Когда тебя плеткой ударил Отец твоих малых детей, Я сердце под плеть не подставил И пел об улыбке твоей. И разве ты в том виновата, Что, мартовский праздник любя, Порой, улыбаясь с плаката, Ты не узнавала себя? Тебе, нарядившись, сплясать бы, Да все недосуг, недосуг. Наряды со дня своей свадьбы Не ты ли сложила в сундук? А мне б за столом райсовета, Мужей атакуя иных, Поставить по долгу поэта Вопрос о нарядах твоих. Хочу, чтоб носила ты горский Наряд, что приятен для глаз, В котором тебя на подмостках Я видел в ансамбле не раз. Хочу, чтобы в доме забота Не гнула тебя как жену. Хочу, чтобы в поле работа Несла тебе радость одну. Хочу тебе доли счастливой, Но бой за нее до сих пор Я вел, как поэт нерадивый. Прости меня, женщина гор! Ни разу кинжала из ножен Не вырвав в защиту твою, Я был чересчур осторожен, А это как трусость в бою. Ударило сердце тревогу. Клянусь я грядущим годам — Отныне ни мужу, ни богу Тебя я в обиду не дам! Всем бедам твоим и мытарствам Дать бой — это славный удел. Невежество вместе с дикарством Беру, как солдат, на прицел!