Горянка

* * * С ветвей утомившихся свесясь, Пылают хурма и кизил. Богатства созревшего месяц — В права свои август вступил. И, схожий с зеленой подушкой, Забытой на старом ковре, Стог сена с широкой макушкой Сверкает росой на заре. Птенцы повзрослели и круто Взвиваются в небо, парят… И вызов из пединститута По почте пришел к Асият. В надежде она и тревоге, В сомненьях она и тоске, У края Хунзахской дороги Стоит с чемоданом в руке. Никто ее не провожает, Стоит у дороги одна. И руку опять поднимает, Завидев машину, она. И вскоре, сжимая баранку, Ей крикнул водитель: «Садись! Пешком ты ходила, горянка, И так уже целую жизнь!» И скрылась с певучим сигналом, Вздымая по ветру дымок, Полуторка за перевалом — Царица районных дорог. И в сторону горской столицы Отправились вслед Асият Поля невысокой пшеницы, Гривастый, как лев, водопад. Сердечные песни Махмуда, И отчего дома порог, И гребень вершины, откуда Срывается шумный поток. Проклятье отца дорогого, Кинжала его лезвие, И матери горькое слово, И тайные слезы ее. Читатель, с судьбою не споря, И мы, оглянувшись назад, Последуем на берег моря За нашей с тобой Асият.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

Баюкает Каспий мятежный В объятьях своих небосвод, Где город Махача прибрежный, На белый похож пароход. Я помню, как в солнечных бликах Сверкал он в преддверии дня, Когда в остроклювых чарыках Впервые увидел меня. Безусый юнец, не без страха На город глазел я в пути. Большая, как туча, папаха Весь лоб закрывала почти. Окрашенный краской багряной, С висячим железным замком, В руке чемодан деревянный Был с дедовским схож сундуком. Пустой, но закрытый, он, видно, Тому из дворов был под стать, Овец на котором не видно, Но пса продолжают держать. Шла улица, как портупея, Вдоль города наискосок. И щепкой казался себе я, В людской угодивший поток. Хотелось вернуться мне в горы. Они громоздились вдали, Но ты удержал меня, город, Мы вместе с тобою росли. Влюбляться не раз еще буду Во многие я города. А спросят, встречая: «Откуда?», А спросят, прощаясь: «Куда?» — Я гордо тогда — не иначе — Вновь имя твое назову, О доблестный город Махача, Ушедший по плечи в листву! Лишь на море гляну — и близкий Встает предо мною моряк, Что вынес на берег каспийский, Огнем полыхающий флаг. Ночные туманы, растаяв, Росой покрывают причал. О, если б Махач Даходаев Из смертного плена восстал! Он гордо расправил бы плечи, Увидел бы город в цвету. И сорок гортанных наречий Его б окружили в порту. Пред ним бы предстали впервые — На нас, военком, мол, взгляни — И вышки в строю нефтяные, И лова ночного огни. Он, помнящий грохот тачанок, В час утренний встретил бы тут С портфелями юных горянок, Шагающих в свой институт. Снега, на вершинах растаяв, Несутся по склонам, звеня. Хочу, чтобы горский Чапаев На цоколе вздыбил коня. Хочу, чтобы ночью и днем он Привычно встречал поезда И чаек проснувшихся гомон Над ним не смолкал никогда. Хочу, чтобы видел он зори, Бульваров и улиц красу И то, как в распахнутом море Братается с Волгой Койсу. По Цельсию тридцать четыре. Колышется воздух. Жара. Как будто бы в каждой квартире Печь топит хозяйка с утра. Стал мягок асфальт, как резина, И, в полной дорожной красе, Покрытая пылью машина К почтамту свернула с шоссе. Водитель в кабине горячей Сказал, не скрывая тепла: «Желаю, студентка, удачи! Пока…» И машина ушла. Ушла в направленье вокзала Какой-то разыскивать склад. И очень тоскливо вдруг стало На сердце моей Асият. Ей людная площадь казалась Шумящим чужим островком. Она постояла здесь малость И двинулась дальше пешком. Зеленый бульвар. На дорожке Прохладные тени лежат, И тоненьких веток ладошки Тянулись к плечам Асият. И тот, кто так памятен с детства Приехавшей девушке с гор, Ее поздравляя с приездом, Навстречу он руку простер. И на сердце не потому ли Растаяла горечь, как снег, Что встретился, словно в ауле, Ей этот родной человек. «Иди! Я надеюсь, что цели Ты сможешь, горянка, достичь. Не бойся ни бурь, ни метели», — Безмолвно сказал ей Ильич. Прошла еще несколько улиц. Вот каменный красный фасад. Заветные двери, волнуясь, Открыла моя Асият.