Страница 76 из 107
С этого места бардо дхарматы начинает именоваться в тексте «третьим бардо», следующим за «вторым бардо», или «вторым сиянием». Именно такой перевод мы использовали в «Тибетской книге мёртвых», но теперь мне представляется, что данный эпизод можно интерпретировать по-иному и более осмысленно.[128] Поскольку здесь упоминаются «беспорядочные кармические видения третьего бардо», то речь наверняка идёт о бардо существования с типичными для него чудовищными видениями демонов-мстителей и владык смерти, а не о чистых видениях божеств, являющихся в бардо дхарматы. Всё это несколько неожиданно, однако в тексте ясно сказано, что вышеупомянутые наставления следует прочесть именно сейчас, пока не наступило третье бардо:
«Так умерший освобождается, распознав сияние второго бардо, даже если ему не удалось узнать изначальное сияние. Если же он не освобождается и теперь, то, как говорят, наступает третье бардо: вслед за явлением бардо дхарматы возникают беспорядочные кармические видения третьего бардо. Поэтому крайне важно, чтобы в это время было прочтено великое указание на бардо дхарматы, ибо оно в высшей степени действенно и полезно».
Затем следует отступление — краткое описание переживаний, которые умерший испытывает, вступая в бардо существования. Когда умерший внезапно очнётся от обморока смерти, его охватят крайнее смятение, неуверенность и страх. На этом этапе сознание ещё очень крепко связано с недавно покинутым телом и окружением, и умерший не понимает, что с ним произошло. В тексте трогательно описывается, как он видит и слышит своих родственников, оплакивающих его смерть и приступающих к погребальным обрядам. Умерший изо всех сил взывает к ним, пытаясь объяснить, что он всё ещё здесь, но окружающие не видят и не слышат его, и он в отчаянии удаляется прочь. Затем являются «звуки, разноцветные огни и лучи света», и умерший «слабеет от страха, ужаса и растерянности». Лишившись поддержки физического тела и привычного окружения, он теряет ориентацию и устойчивость при виде всевозможных образов, непрестанно порождаемых сознанием, точь-в-точь как в беспорядочном сновидении или под действием галлюциногенов. Всё, что он видит и слышит, оказывается для него полной неожиданностью; все его ожидания, основанные на обыденном опыте, как будто выворачиваются наизнанку. В этот момент чтец должен обратиться к умершему по имени и приступить к «великому указанию на бардо дхарматы».
Это подробное и обширное наставление начинается с ободрения и объяснения того, что произошло с умершим и что будет происходить дальше. Умершему сообщают, что в настоящее время он проходит через три из шести бардо. Если он не распознал сияние в бардо умирания, то теперь ему предстоит испытать бардо дхарматы и бардо существования. Ему напоминают, что он не одинок, что смерть настигает всех живущих и что оставаться в живых вечно не дано никому. Преобладающие эмоции этого бардо — страх и замешательство, поэтому самое важное сейчас — вселить в умершего уверенность. В стихе, посвящённом бардо дхарматы, сказано, что самое главное — встретить его без страха и распознать истинную сущность всех возникающих в нём явлений:
Первая манифестация бардо дхарматы — ошеломляющее явление лучей света и звуков, заполняющих всё пространство. Неподготовленного человека эта живая игра энергии пугает и смущает, хотя в действительности это — всего лишь проявление его собственных природных качеств. Вот его описание:
«О дитя пробужденного рода, когда твоё сознание отделится от тела, явится дхармата, чистая и ясная, но трудноразличимая, лучезарная и сверкающая ослепительно ярко, трепещущая, как мираж на весенней равнине. Не бойся её и не поддавайся смущению. Это естественное сияние твоей собственной дхарматы, так распознай же его.
Оглушительный грохот, естественный звук дхарматы, изойдет из этого света, подобный раскату тысячи громов. Это естественный звук твоей собственной дхарматы, так что не бойся его и не поддавайся смущению. Ныне ты обладаешь ментальным телом кармических отпечатков, а физического тела из плоти и крови не имеешь, так что никакие звуки, цвета и лучи не причинят тебе вреда; ты более не подвержен смерти. Достаточно лишь распознать в них твоё собственное самопроявление и понять, что всё это — бардо. О дитя пробужденного рода, если ты не распознаёшь в них своё собственное самопроявление и не воспримешь это наставление, то цветные сияния испугают тебя, звуки устрашат, а лучи ужаснут, несмотря на весь опыт медитации, обретённый тобою при жизни. Если ты не усвоишь эту сущность всех наставлений, то не сможешь распознать эти звуки, света и лучи и будешь и впредь блуждать в сансаре».
Как указывает Трунгпа Ринпоче, состояния такого рода, хотя и не такие яркие, бывают и при жизни. Им также сопутствует «чувство заброшенности, одиночества и трепета». Они возникают из страха пустоты, страха утратить своё «я» и раствориться в видениях пробужденного состояния. «Этот внезапный проблеск отсутствия «эго» порождает неустойчивость».[129]
В конце концов ослепительная калейдоскопическая игра световых пятен и лучей превращается в радужные образы божеств бардо, в которых проявленность и пустота нераздельно слиты воедино. Сначала являются мирные формы пяти будд, затем — страстные формы видьядхар, и, наконец, гневные формы херук. Все они потрясают и пугают смятенное сознание, поэтому чтец должен повторять вновь и вновь, чтобы умерший не боялся и дозволил своему «я» слиться с ними.
* * *
Эти явления пугают умершего самой своей интенсивностью. Ведь это не обычные звуки, цвета и лучи света, а чистая энергия, выражающая тонкие качества пяти элементов. В бардо сознание не защищено вещественностью плоти и костей и не ограничено притупленностью физических чувств. Его как будто швыряют обнажённым в водоворот ошеломляющих ощущений. Понять, откуда они исходят — изнутри или снаружи, — невозможно. Анализируя эти видения бардо в своих комментариях, Трунгпа Ринпоче связывает их с особым медитативным упражнением «отступление в бардо», которое выполняется в абсолютной темноте. Он пишет, что происходящее при этом нельзя называть ни видениями, ни впечатлениями, ни опытом, поскольку все эти понятия подразумевают двойственные отношения. Здесь же нет ни наблюдателя, ни субъекта опыта; умерший не может объективировать и рассматривать со стороны явления бардо, отделяя их от самого себя. Трунгпа Ринпоче отмечает, что этот же принцип непосредственного, недвойственного восприятия — ключ к пониманию символики тантрического искусства и медитации. Подробнее к этой теме мы обратимся в следующей главе.
Трунгпа Ринпоче нередко повторял, что мы воспринимаем мир как «проекцию». Этим термином мы воспользовались и в своём переводе «Тибетской книги мёртвых», чтобы подчеркнуть недвойственность видений и созерцающего их человека: все явления бардо — наши проекции. Подразумевалось, что все видения — это проявления нашей собственной природы, исходящие из нашего сознания. Но за годы, минувшие со времени издания этого перевода, я поняла, что слово «проекция», особенно в контексте рассуждений о божествах, нередко вводит читателей в заблуждение. Складывается впечатление, будто имеется в виду нечто ненастоящее, будто сами божества — это всего лишь проекции нашего двойственного сознания. Теперь я предпочитаю употреблять термин «самопроизвольное проявление». Он достаточно двусмыслен для того, чтобы не уложиться в привычные нам двойственные схемы мышления: его можно понимать и как явление божеств из нашего сознания, и как спонтанное самосущее проявление самих божеств.
128
Речь идет о 3-м параграфе на с. 39 нашего перевода. Схожие варианты использованы и в других английских переводах
129
«Тибетская книга мертвых» (Franchesca Fremantle and Chögyam Trungpa. The Tibetan Book of the Dead. Berkeley, Shambhala Publications, 1975, p. 15).