Страница 47 из 82
– Ты испугался? – пристает к нему Зина. – Ты бледен, как стена, выпей воды, помочи голову.
Тему торжественно ведут опять к бочке и мочат голову. Между ним, бонной и сестрой устанавливаются дружеские, миролюбивые отношения.
– Тема, – говорит ласково Зина, – будь умным мальчиком, не распускай себя. Ты ведь знаешь свой характер, ты видишь: стоит тебе разойтись, тогда уж ты не удержишь себя и наделаешь чего-нибудь такого, чему и сам не будешь рад потом.
Зина говорит ласково, мягко, – просит.
Теме это приятно, он сознает, что в словах сестры все – голая правда, и говорит:
– Хорошо, я не буду шалить.
Но маленькая Зина, хотя на год всего старше своего брата, уже понимает, как тяжело будет брату сдержать свое слово.
– Знаешь, Тема, – говорит она как можно вкрадчивее, – ты лучше всего дай себе слово, что ты не будешь шалить. Скажи: любя папу и маму, я не буду шалить.
Тема морщится.
– Тема, тебе же лучше! – подъезжает Зина. – Ведь никогда еще папа и мама не приезжали без того, чтобы не наказать тебя. И вдруг приедут сегодня и узнают, что ты не шалил.
Просительная форма подкупает Тему.
– Как люблю папу и маму, я не буду шалить.
– Ну, вот умница, – говорит Зина. – Смотри же, Тема, – уже строгим голосом продолжает сестра, – грех тебе будет, если ты обманешь. И даже потихоньку нельзя шалить, потому что Господь все видит, и если папа и мама не накажут, Бог все равно накажет.
– Но играться можно?
– Все то можно, что фрейлейн скажет: можно, а что фрейлейн скажет: нельзя, то уже грех.
Тема недоверчиво смотрит на бонну и насмешливо спрашивает:
– Значит, фрейлейн святая?
– Вот видишь, ты уж глупости говоришь! – замечает сестра.
– Ну, хорошо! будем играться в индейцев! – говорит Тема.
– Нет, в индейцев опасно без мамы, ты разойдешься.
– А я хочу в индейцев! – настаивает Тема, и в его голосе слышится капризное раздражение.
– Ну, хорошо! – спроси у фрейлейн, ведь ты обещал, как папу и маму любишь, слушаться фрейлейн?
Зина становится так, чтобы только фрейлейн видела ее лицо, а Тема – нет.
– Фрейлейн, правда в индейцев играть не надо?
Тема все же таки видит, как Зина делает невозможные гримасы фрейлейн; он смеется и кричит:
– Э, так нельзя!
Он бросается к фрейлейн, хватает ее за платье и старается повернуть от сестры. Фрейлейн смеется.
Зина энергично подбегает к брату, кричит: «Оставь фрейлейн», а сама в то же время старается стать так, чтобы фрейлейн видела ее лицо, а брат не видел. Тема понимает маневр, хохочет, хватает за платье сестру и делает попытку поворотить ее лицо к себе.
– Пусти! – отчаянно кричит сестра и тянет свое платье.
Тема еще больше хохочет и не выпускает сестриного платья, держась другой рукой за платье бонны. Зина вырывается изо всей силы. Вдруг юбка фрейлейн с шумом разрывается пополам, и взбешенная бонна кричит:
– Думмер кнабе!.. [14]
Тема считает, что, кроме матери и отца, никто не смеет его ругать. Озадаченный и сконфуженный неожиданным оборотом дела, но возмущенный, он, не задумываясь, отвечает:
– Ты сама!
– Ах! – взвизгивает фрейлейн.
– Тема, что ты сказал?! – подлетает сестра. – Ты знаешь, как тебе за это достанется?! Проси сейчас прощения!!
Но требование – плохое оружие с Темой; он окончательно упирается и отказывается просить прощения. Доводы не действуют.
– Так ты не хочешь?! – угрожающим голосом спрашивает Зина.
Тема трусит, но самолюбие берет верх.
– Так вот что, уйдем от него все, пусть он один остается.
Все, кроме Иоськи, уходят от Темы.
Сестра идет и беспрестанно оглядывается: не раскается ли Тема. Но Тема явного раскаяния не обнаруживает. Хотя сестра и видит, что Тему кошки скребут, но этого, по ее мнению, мало. Ее раздражает упорство Темы. Она чувствует, что еще капельку – и Тема сдастся. Она быстро возвращается, хватает Иоську за рукав и говорит повелительно:
– Уходи и ты, пусть он совсем один останется.
Неудачный маневр.
Тема кидается на нее, толкает так, что она летит на землю, и кричит:
– Убирайся к черту!
Зина испускает страшных вопль, поднимается на руки, некоторое время не может продолжать кричать от схвативших ее горловых спазм и только судорожно поводит глазами.
Тема в ужасе пятится. Зина испускает наконец новый отчаянный крик, но на этот раз Теме кажется, что крик не совсем естественный, и он говорит:
– Притворяйся, притворяйся!
Зину поднимают и уводят; она хромает. Тема внимательно следит и остается в мучительной неизвестности: действительно ли Зина хромает или только притворяется.
– Пойдем, Иоська! – говорит он, подавляя вздох.
Но Иоська говорит, что он боится и уйдет на кухню.
– Иоська, – говорит Тема, – не бойся; я все сам расскажу маме.
Но кредит Темы в глазах Иоськи подорван. Он молчит, и Тема чувствует, что Иоська ему не верит. Тема не может остаться без поддержи! друга в такую тяжелую для себя минуту.
– Иоська, – говорит он взволнованно, – если ты не уйдешь от меня, я после завтрака принесу тебе сахару.
Это меняет положение вещей.
– Сколько кусков? – спрашивает нерешительно Иоська.
– Два, три, – обещает Тема.
– А куда пойдем?
– За горку! – отвечает Тема, выбирая самый дальний угол сада. Он понимает, что Иоська не желал бы теперь встретиться с барышнями.
Они огибают двор, перелезают ограду и идут по самой отдаленной дорожке.
Тема взволнован и переполнен всевозможными чувствами.
– Иоська, – говорит он, – какой ты счастливый, что у тебя нет сестер! Я хотел бы, чтобы у меня ни одной сестры не было. Если б они умерли все вдруг, я ни капельки не плакал бы о них. Знаешь: я попросил бы, чтобы тебя сделали моим братом. Хорошо?!
Иоська молчит.
– Иоська, – продолжает Тема, – я тебя ужасно люблю… так люблю, что, что хочешь со мной делай…
Тема напряженно думает, чем доказать Иоське свою любовь.
– Хочешь, зарой меня в землю… или, хочешь, плюнь на меня.
Иоська озадаченно глядит на Тему.
– Милый, голубчик, плюнь… Милый, дорогой…
Тема бросается Иоське на шею, целует его, обнимает и умоляет плюнуть.
После долгих колебаний Иоська осторожно плюет на кончик Теминой рубахи.
Край рубахи с плевком Тема поднимает к лицу и растирает по своей щеке.
Иоська пораженно и сконфуженно смотрит…
Тема убежденно говорит:
– Вот… вот как я тебя люблю!
Друзья подходят к кладбищенской стене, отделяющей дом от старого, заброшенного кладбища.
– Иоська, ты боишься мертвецов? – спрашивает Тема.
– Боюсь, – говорит Иоська.
Тема предпочел бы похвастаться тем, что он ничего не боится, потому что его отец ничего не боится и что он хочет ничего не бояться, но в такую торжественную минуту он чистосердечно признается, что тоже боится.
– Кто ж их не боится? – разражается красноречивой тирадой Иоська. – Тут хоть самый первый генерал приди, как они ночью повылазят да рассядутся по стенкам, так и тот убежит. Всякий убежит. Тут побежишь, как за ноги да за плечи тебя хватать станет или вскочит на тебя, да и ну колотить ногами, чтобы вез его, да еще перегнется, да зубы и оскалит; у другого половина лица выгнила, глаз нет. Тут забоишься! Хоть какой, и то…
– Артемий Николаич, завтракать! – раздается по саду молодой, звонкий голос горничной Тани.
Из-за деревьев мелькает платье Тани.
– Пожалуйте завтракать, – говорит горничная, ласково и фамильярно обхватывая Тему.
Таня любит Тему. Она в чистом, светлом ситцевом платье; от нее несет свежестью, густая коса ее аккуратно расчесана, добрые карие глаза смотрят весело и мягко.
Она дружелюбно ведет за плечи Тему, наклоняется к его уху и веселым шепотом говорит:
– Немка плакала!
Немку, несмотря на ее полную безобидность, прислуга не любит.
Тема вспоминает, что в его столкновении с бонной у него союзники вся дворня, – это ему приятно, он чувствует подъем духа.