Страница 7 из 10
— Ты чересчур возбуждена из-за того, что знаешь дату! — прокричала я в ответ.
— ХЕЙЗЕЛ! ЭТО ТВОЙ ТРИДЦАТЬ ТРЕТИЙ ПОЛУ-ДЕНЬ РОЖДЕНИЯ!
— Оооххх, — вздохнула я. Моя мама была реально любительницей максимизации праздников. ЭТО ДЕНЬ ДЕРЕВА[13]! ПОЙДЕМТЕ ОБНИМАТЬ ДЕРЕВЬЯ И ЕСТЬ ПИРОГ! КОЛУМБ ПРИВЕЗ ОСПУ К ТУЗЕМЦАМ; МЫ ДОЛЖНЫ ОТМЕТИТЬ ЭТО СОБЫТИЕ ПИКНИКОМ! и т. д. — Ну что ж, счастливого мне тридцать третьего Полу-Дня Рождения, — сказала я.
— Что ты хочешь делать в свой особенный день?
— Прийти домой из колледжа и поставить мировой рекорд по числу просмотренных подряд эпизодов Битвы шеф-поваров.
Мама дотянулась до полки над моей кроватью и взяла Синю, голубого мягкого медведя, который у меня с тех пор, как мне было вроде года, еще в то время, когда считалось социально приемлемым называть друзей по цвету их кожи.
— Ты не хочешь сходить в кино с Кейтлин или Мэттом? — они были моими друзьями.
Неплохая идея.
— Конечно, — сказала я. — Я позвоню Кейтлин и спрошу, не хочет ли она сходить в молл[14] или типа того после школы.
Мама улыбнулась, прижимая медведя к животу.
— Это все еще круто, ходить в молл? — спросила она.
— Я очень горжусь незнанием того, что круто, — ответила я.
★★★
Я написала Кейтлин, приняла душ, оделась, а затем мама довезла меня до колледжа. Мне нужно было на лекцию американской литературы, посвященную Фредерику Дугласу[15]. Аудитория была большей частью пуста, да и мне не заснуть было невероятно трудно. В середине урока Кейтлин ответила на мою смс-ку:
Крутотень. С Полу-Днем! В Каслтоне в 15:32?
У Кейтлин была наполненная социальная жизнь, требующая поминутного расписания. Я ответила:
Хорошо. Я буду на фуд-корте.
Мама забрала меня с учебы и отвезла в книжный магазин, расположенный рядом с моллом, где я купила Полуночные рассветы и Реквием по Хаосу, первые два сиквела к Цене рассвета, а затем дошла до огромного фуд-корта и купила диетическую колу. Было 15:21.
Я читала и поглядывала на детей, играющих на площадке, оборудованной под пиратский корабль. Там был туннель, через который постоянно проползали два ребенка, и они делали это снова и снова, не уставая, что заставило меня думать об Августе Уотерсе и экзистенциально обремененных штрафных бросках.
Мама тоже была на фуд-корте, одна, сидела в углу, где, как она думала, я ее не замечу, ела сырно-мясной сендвич и проглядывала какие-то бумаги. Наверное, что-то медицинское. Сквозь документы можно было продираться бесконечно.
Ровно в 15:32 я заметила Кейтлин, уверенно шагавшую мимо Вок Хауса. Я подняла руку, она меня заметила, блеснула свежевыправленными белоснежными зубами и направилась ко мне.
На ней было идеально сидящее темно-серое пальто до колен и темные очки, закрывающие пол-лица. Она убрала их на макушку, когда наклонилась обнять меня.
— Дорогая, — сказала она с неясным британским акцентом. — Как дела?
Окружающие не считали акцент странным или отталкивающим, просто Кейтлин была чрезвычайно утонченной британской светской львицей двадцати пяти лет, застрявшей в шестнадцатилетнем теле в Индианаполисе. Все с этим смирились.
— Хорошо. А у тебя?
— Я даже не знаю. Это диетическая? — я кивнула и протянула ей стаканчик. Она сделала глоток через соломинку. — Как бы я хотела, чтобы ты была сейчас в школе. Некоторые парни стали решительно аппетитными.
— Да что ты говоришь? А кто же? — спросила я. Она назвала имена пятерых, с которыми мы ходили в начальную и среднюю школу, но я не смогла представить ни одного из них.
— Последнее время я встречаюсь с Дереком Веллингтоном, — сказала она, — но не думаю, что у этого есть будущее. Он такой ребенок. Но хватит обо мне. Что нового во вселенной Хейзел?
— Да ничего особенного, — ответила я.
— Как со здоровьем?
— Да вроде все так же.
— Фаланксифор! — пришла она в восторг, улыбаясь. — Так ты теперь можешь жить вечно?
— Вероятно, все же нет.
— Но в принципе! — возразила она. — Что еще нового?
Я подумывала сказать ей, что я тоже встретила парня, ну или хотя бы что я смотрела с ним кино, просто потому что я знала, что ее удивит и ошарашит новость о том, что кто-то такой взъерошенный, нелепый и чахлый, как я, мог даже ненадолго завоевать чувства молодого человека. Но мне не было особо чем похвастать, так что я пожала плечами.
— Господи, а это еще что такое? — спросила Кейтлин, показывая на книгу.
— А, это фантастика. Меня затянуло. Целая серия.
— Я в смятении. Отправимся по магазинам?
Мы пошли в обувной. Все время, пока мы были там, Кейтлин постоянно выбирала для меня балетки с открытым пальцем и говорила: «Они будут на тебе мило смотреться», и это напомнило мне о том, что Кейтлин никогда не носила туфель с открытыми носками по причине ненависти к своим ногам из-за слишком длинных вторых пальцев, как будто второй палец — это окно в душу или еще чего. Так что когда я показала ей пару босоножек, которые красиво бы смотрелись с ее цветом кожи, она проронила «Да, но…», и это но скрывало за собой но они выставят на показ мои омерзительные вторые пальцы, и я сказала:
— Кейтлин, ты единственный из знакомых мне человек с дисморфией пальцев ног, — а она сказала:
— Что это такое?
— Ну, знаешь, когда ты смотришь в зеркало, и то, что ты видишь, не то, что есть на самом деле.
— Ох. Ага, — сказала она. — А эти тебе нравятся? — она держала в руках пару милых, но невзрачных туфель, и я кивнула, и она нашла свой размер и примерила их, и прошла взад и вперед по магазину, смотря на свои ноги в напольных зеркалах. Потом она схватила пару огромных каблуков на завязках, вроде тех, в которых танцуют стриптиз, и сказала: — В них вообще реально ходить? То есть, я бы умерла наверное… — но обрезала фразу, смотря на меня, будто хотела извиниться, будто это было преступлением, упоминать смерть при умирающем. — Ты должна их примерить, — продолжила Кейтлин, пытаясь сгладить неловкость.
— Уж лучше умереть, — уверила я ее.
В общем, я выбрала какие-то шлепанцы, просто чтобы мне было что купить, и села на одну из скамеек напротив магазина, смотря, как Кейтлин петляет между полок и выбирает себе обувь с такой энергией и сосредоточенностью, которые обычно ассоциируются с профессиональными шахматами. Я вроде как хотела достать Полуночные рассветы и немного почитать, но понимала, что это было бы грубо, так что я просто смотрела на Кейтлин. Время от времени она подкатывала ко мне с зажатой в руках добычей (с закрытым носком) и спрашивала: «А эти?», и я старалась сделать умный комментарий об обуви, а потом она купила три пары, а я свои шлепанцы, и, выйдя из магазина, она спросила:
— Теперь в Антрополоджи?
— На самом деле мне пора домой, — сказала я. — Я немного устала.
— Конечно, — согласилась она. — Нам нужно чаще видеться, дорогая. — Она положила руки ко мне на плечи, поцеловала меня в обе щеки и ушла, рассекая воздух узкими бедрами.
Вообще-то, домой я не пошла. Я сказала маме забрать меня в шесть, и, пока она, как я думаю, либо где-то в молле, либо на парковке, у меня есть пара часов для себя.
Мама мне нравилась, но ее постоянная близость иногда заставляла меня причудливо нервничать. И Кейтлин мне тоже нравилась. Правда, нравилась. Но после трех лет, проведенных без постоянных школьных контактов с моими ровесниками, я почувствовала некоторую непреодолимую дистанцию между нами. Я думаю, что мои школьные друзья хотели помочь мне пройти через рак, но в конечном счете они поняли, что не могут. Вообще-то, в данном случае не было через.
Так что я ушла под предлогом боли и усталости, как я часто делала в последние годы при встрече с Кейтлин или другими мои старыми друзьями. По правде говоря, больно было всегда. Всегда было больно не дышать как нормальный человек, постоянно напоминая легким, что они легкие, заставляя себя принять как неразрешимую царапающую и скребущую изнутри жажду по кислороду. Если быть точной, я не лгала. Я просто выбирала одну из правд.