Страница 29 из 122
Понять великий смысл монархии труднее, чем понять республику, устроение которой гораздо проще и дается без особого духовного и умственного труда. Говоря словами Штрауса, отношение республики к монархии определяется так же, «как речная мельница к паровой машине, как вальс или песня к фуге или симфонии».
Революция 1905 года принесла в русское общество крайний разброд. Родная газета Н.И. Черняева «Южный край» под влиянием ее издателя А.Л. Юзефовича с 1905 года сменила политический курс, повернув резко влево. Николай Иванович, не знавший компромиссов в своих политических убеждениях, прекратил всякие связи с газетой.
Размышляя на протяжении всей своей жизни о сущности монархии, Н.И. Черняев в конце своего земного пути издал последнюю, третью, книгу о монархии, быть может, самую оригинальную, — под названием «Из записной книжки русского монархиста» (Харьков, 1907). Это сочинение состоит более чем из полутора сот небольших заметок о всевозможных проявлениях монархической мысли и чувства у разных народов мира. Сборник миниатюр, «опавших листьев», представлял собою особый вид литературы, используемый многими писателями в XX столетии. В специально же монархической литературе такая книга была единственной в своем роде.
«Монархический инстинкт, — писал Н.И. Черняев, — дело великое, но в наше время, когда все подвергается сомнению, им нельзя довольствоваться. Он должен быть возведен в сознание. Русский человек, вкусивший от древа образованности, должен быть монархистом не только по влечению сердца, по преданию и по привычке, но и по ясно осознанному убеждению. Только тогда он будет вполне застрахован от заразы демократических, республиканских, конституционных и вообще антимонархических веяний, учений и предрассудков. Он будет от них застрахован только в том случае, если постигнет отчетливо и раздельно религиозные основы, мистику, величие, идеалы, всемирно-историческое значение, культурное призвание, политическую необходимость, историческую правду, нравственные основы, природу, особенности, психологию, поэзию и благодетельное влияние русского монархизма.
Короче сказать, выяснение русского политического самосознания составляет одну из главных потребностей русского общества, русской молодежи и русской школы»{89}.
Н.И. Черняев, так никогда и не переселившийся в Москву, представлял собою яркий пример провинциального деятеля, который и из далекого от столиц Харькова мог влиять на сознание читающего русского общества своею публицистикой. Как безусловный монархист (верящий в свой политический принцип и, главное, знающий, во что верует), он был активным и уважаемым деятелем харьковского отделения «Русского собрания» — первого монархического общества в России… Прожив недолгую, но весьма яркую жизнь, Николай Иванович Черняев тихо умер 13 мая 1910 года, оставив потомкам свои сочинения.
Хомяков Дмитрий Алексеевич (1841—1918). Старший сын знаменитого славянофила А.С. Хомякова был неординарным публицистом. Он участвовал в подготовке и издании Полного собрания сочинений своего отца в начале прошлого века. Был председателем Совета Строгановского центрального училища технического рисования в 1895—1896 годах, находившегося в ведении Министерства финансов по департаменту торговли и мануфактур. В 1897—1901 годах состоял членом Совета этого училища, в чине действительного статского советника.
Он был тонким ценителем искусства, особенно иконописи, о которой писал следующее: «Иконописание традиционное важно для выражения единства Церкви, как общества не только понимающего одинаково, но и представляющего себе понимаемое в образе по возможности едином… Такая объединительная в вере сторона иконописи особенно покажется ценной, когда обратим внимание на недостаток ее у западных христиан, утративших вместе с внутренним единством веры и выражение ее, как таковой — икону. Внутреннее единство, находящее себе выражение в свободном единении, заменялось все более и более в не православном христианстве внешней объединительной формой авторитета, который есть не что иное, как замаскированный разлад, — и, по мере развития этого внешнего единства, утрачивалось все более и более единство истинное с его многоразличными проявлениями — утратилась и икона в настоящем ее смысле, заменившись религиозной живописью, бесконечно индивидуальной, зарождение коей следует почти немедленно за отделением церквей западных, основой которого было именно развитие индивидуально-рационалистического начала, уничтожившего и внутреннее единство, и его внешнее выражение, и ставящее себе по крайнему своему неразумию в заслугу и то и другое в области искусства»{90}.
«Все чувственное подчинено закону несовершенства и, следовательно, неравенства, которой и есть самый, так сказать, осязаемый результат утраты человечеством его первоначального блаженно-однородного земного совершенства, — писал Д.А. Хомяков. — Людям теперь дана надежда на высшее, на небесное совершенство; земное же невозвратимо, и, следовательно, невозможно никакое абсолютное качество, как, например, равноспособность к пользованию даже земными благами, вследствие бесконечной разности в формальных качествах, необходимых для сего»{91}.
Исходя из этого, Хомяков Д.А. считал государство значимым земным институтом для несовершенного человечества, особо важным в его земной жизни.
«Благодаря, — писал он о бюрократизме, — распространению принципов французской революции, настоящей родоначальницы бюрократизма, который есть не что иное, как хроническое, длительное революционное состояние, стремящееся постоянно заменить органическое начало жизни погоней более или менее насильственною за абстрактными, надуманными целями “отвлеченного блага”. Но так как “благо” в широком смысле очень трудно конкретизируемое нечто, то бюрократизм избрал себе целию один из его признаков, наиболее наглядных, но ничего сам по себе не стоющий (если взять его отдельно от всех других), — “это внешний порядок”. И вот на идее заведения этого вечно искомого “порядка” и улучшения его, бюрократия стала развиваться не по дням, а по часам»{92}.
Хомяков был последовательным защитником классического образования. Он писал: «Для того, чтобы стать человеку на высшую ступень развития, ему необходимо усвоить все то, что приобрело человечество абсолютного в просветительном и образовательном отношении за всю историю свою. Усваивать надо лишь общечеловеческое; и хотя таковое никогда не является иначе как в оболочке народного, тем не менее усвоению подлежит только общечеловеческое, народное же — лишь поскольку оно неотделимо от первого»{93}.
Д.А. Хомяков сотрудничал с журналом «Мирный труд», газетой «Московские ведомости», входил в консервативный Самаринский кружок, был автором многих интересных книг{94}.
Библия монархизма. В системе русской политической имперской мысли особое место занимает книга «Монархическая государственность» Льва Александровича Тихомирова (1852—1923), который был, по сути, первым русским мыслителем, подвергшим систематическому пересмотру сложившиеся в европейской политической философии взгляды на государственность. В его мышлении удивительно сочетались критические достоинства и апологетические возможности. Он мог как вносить сомнения в казалось бы устоявшиеся постулаты, так и убеждать в правильности своих положительных политических конструкций.
«Монархическая государственность» — книга, явившаяся как бы квинтэссенцией, высочайшим достижением всех имевшихся до нее попыток осмысления уникальности идеи русского самодержавия. Попыток таких было немало. Они были начаты еще Карамзиным и славянофилами, Данилевским, Леонтьевым, М. Катковым, духовными писателями — владыками Филаретом (Дроздовым), Амвросием (Ключаревым), Филаретом (Гумилевским).