Четверги с прокурором

К тому же доктор Ванзебах хотя и имел сельский домик у озера Шлирзее и даже лицензию на ловлю рыбы в одном из впадавших в него ручейков, но охотничьими угодьями не располагал. Ими располагал Шлессерер, который с той поры, как мог себе позволить подобное, страстно увлекся охотой и обожал расхаживать по лесу в зеленом одеянии, отстреливая ничем не досадивших ему зверюшек.

На начинавшуюся 16 июня неделю Шлессерер решил пригласить доктора Ванзебаха на охоту. Вероятно, вы помните, что та неделя июня в свое время была особой, день 17 июня в Боннской республике был красным в календаре, ибо в тот день полагалось солидарно скорбеть о незавидной участи томившихся на востоке братьев и сестер. Впрочем, кто скорбел, а кто и нет. Или делал вид, что скорбит. Так или иначе, дополнительный выходной давал возможность отдохнуть отдел, развеяться.

Итак, доктор Ванзебах на машине – жил он неподалеку – отправился к дому Шлессерера, уже дожидавшегося его в палисаднике: «Это чтоб ты не трезвонил и не разбудил Гунду». А Гунда (собственно, Кунигунда Шлессерер, урожденная Тайхман) явно не принадлежала к тем, кто подхватывается ни свет ни заря.

Ванзебах припарковал свой «БМВ» (среднего класса или чуточку выше среднего, впрочем, он вполне мог разъезжать и на «мерседесе», это ничуть не меняет сути дела) у дома Шлессерера, и они, пересев в автомобиль доктора, укатили в южном направлении. Примерно два часа спустя приятели добрались до весьма комфортабельного охотничьего домика Шлессерера в Яхенау, где оставались до самого четверга. Результатом охоты стали четырнадцать пустых бутылок из-под шампанского и четыре с половиной из-под яблочной водки. Оба хоть пару раз и пальнули из ружей, но никого не подстрелили.

В пятницу во второй половине дня оба охотника вернулись в город и около пяти уже подъезжали к особняку Шлессерера. Шлессерер еще спросил, не желает ли Ванзебах заглянуть к нему на рюмочку шнапса или чашечку кофе. Ванзебах с благодарностью отказался: он должен как можно скорее попасть домой, потому что ему еще предстоит прибыть на заседание клуба, – и, переложив охотничье ружье в багажник своей машины, сел за руль, запустил двигатель и уже собрался отъехать, как вдруг увидел, как из дома с криком выбежал Шлессерер. Побелевший от ужаса, как впоследствии указал в протоколе доктор Ванзебах и повторил это же на суде: «Побелевший от ужаса».

Ванзебах вышел из машины, последовал за (как впоследствии было сказано в протоколе) «бормочущим нечто невнятное» Шлессерером в особняк и обнаружил там картину, которая потрясла даже его, видавшего виды врача. Фрау Гунда Шлессерер в неестественной позе лежала на полу ванной. На шее у нее, как сразу же заметил Ванзебах, виднелись следы удушения, раковина была запачкана рвотными массами. Покойная была лишь в нижнем белье и в купальном халате нараспашку.

Ванзебах сказал Шлессереру:

– Сядь и подожди, пожалуйста, где-нибудь. Я все сделаю сам.

Он связался по телефону с патрульной полицейской машиной, прибывшей уже через несколько минут, а еще полчаса спустя прибыли сотрудники отдела убийств. В результате первого допроса ничего существенного не выяснилось, кроме того, что я уже рассказал вам. На вопрос, все ли в квартире цело и нет ли каких-нибудь признаков ограбления, Шлессерер не мог дать определенного ответа. Он, как явствует из протокола, был не в состоянии проверить это.

Были предприняты обычные в подобных случаях процедуры: сфотографирован труп, сняты отпечатки пальцев и так далее, и тому подобное. После этого труп был отправлен на судебно-медицинскую экспертизу. Ванзебах отвез Шлессерера к себе домой. Как он сказал мне потом: «Я просто не хотел оставлять его одного в доме, где произошло такое. Я не верю, что он мог разыграть потрясение. Поймите меня верно, Шлессерер просто не способен на такое, у него на подобную инсценировку не хватило бы ни ума, ни таланта».

Сын Шлессерера, единственный ребенок в семье, если уж быть до конца точным, в указанный период находился на учебе в США. Ванзебах взял на себя скорбную миссию оповестить его о случившемся. Несколько дней спустя юноша, прервав курс обучения, выехал домой.

Как я уже говорил, Шлессерер обнаружил свою жену мертвой около пяти часов вечера. Около семи увезли труп, еще полчаса ушло на осмотр места происшествия, а потом Ванзебах, как известно, вместе с Шлессерером отправился к себе домой. По словам Ванзебаха, Шлессерер понемногу пришел в себя, несколько успокоился, выпил пива, хотя от еды отказался и продолжал, ни слова не говоря, сидеть в роскошной, стильно обставленной гостиной Ванзебаха. (Все это мне удалось выяснить в ходе моего, как я его называю, частного доследования.) И он, Ванзебах, тоже не лез с разговорами: «О чем тут можно было рассуждать?!» Но около десяти часов вечера Шлессерер вдруг поднялся и заявил, что, мол, должен идти домой.

– Ты правда собрался домой? – поинтересовался у него Ванзебах. – А не лучше ли будет, если ты переночуешь у нас?

– Нет-нет, – торопливо пробормотал в ответ Шлессерер, – к чему тебя утруждать, да и вообще…

Потом поблагодарил Ванзебаха за поддержку, отказался и от предложения доктора подбросить его до дома, попросил только вызвать ему такси.

Однако Шлессерер не ночевал дома. Это сумел выяснить один весьма добросовестный помощник криминальной полиции: Комиссар Случай. Его уже давно пора произвести в старшие комиссары.

И еще одно дело, не имеющее отношения к «Делу с пеларгонией», а именно: дело о величайшем мошеннике и прохиндее всех времен Хаиме Эрлихе… Я все же сумею взять себя в руки и не позволю себе поддаться искушению отвлечься и расскажу вам его удивительную историю в другой раз – она тоже связана некоторым образом с крупным отелем в центре нашего города. Портье этого отеля был опрошен в качестве свидетеля в тот же день, когда газеты на первых полосах возвестили об убийстве фрау Шлессерер; были помещены и фотографии Шлессерера, под которыми, как это водится, стояло огромными буквами: «Теперь под подозрением супруг Гейнц К.Ш.», однако портье, которого трудно заподозрить в незнании людской породы, ибо за долгие годы работы в отеле он в этом смысле поднакопил изрядный опыт, заявил допрашивающему его полицейскому уже под финал допроса, держа перед собой раскрытую газету: «Не знаю, будет ли это интересно вам, но вот этот тип ночевал в ночь после убийства у нас».

Но эта ночь была не ночью после убийства, тут портье ошибся, да и знать этого не мог. Это была уже вторая после убийства ночь, поскольку фрау Шлессерер, как доказано результатами вскрытия, была убита в четверг 19 июня. А в пятницу 20 июня ее обнаружил Шлессерер, который отправился ночевать в упомянутый отель вечером того же дня.

На вопрос (заданный ему уже в ходе допроса), почему он не счел необходимым упомянуть об этом обстоятельстве, то есть о проведенной в отеле ночи, на предшествующих допросах, Шлессерер заявил, что, дескать, не счел его важным. В конце концов, любой поймет, что оставаться одному в доме, где незадолго до этого произошло убийство, как-то не очень хочется…

Впрочем, это и на самом деле было не так уж и важно. Ночь он провел в одиночестве. Все было тщательнейшим образом проверено. Шлессерер только позвонил из отеля – номер вызываемого абонента сохранился в соответствующей документации отеля. И это был номер некоего герра по имени Эрих Штегвайбель… И, представьте себе, Штегвайбель был мне знаком!

Но вернемся к результатам расследования. Вскрытие трупа фрау Шлессерер и химический анализ обнаруженных в раковине рвотных масс показали, что фрау Шлессерер приняла яд, который не подействовал, несмотря на то что речь шла о сильнодействующем ядовитом веществе – если спросите меня, каком именно, я ничего не смогу вам на это ответить, потому что в ядах не разбираюсь. Скорее всего доза оказалась слишком малой либо жертва, отметив резкое ухудшение самочувствия, поняла, в чем дело, бросилась в ванную и, вызвав рвоту, попыталась таким образом избавиться от яда, но подверглась нападению сзади и была задушена найденным на полу ванной у трупа пояском от купального халата. Оговоримся с самого начала: поясок этот, как и сам купальный халат, был из махровой ткани, на которой отпечатки пальцев не остаются. И еще одно обстоятельство, поначалу ускользнувшее от внимания полиции, – поясок не совпадал по цвету с купальным халатом фрау Шлессерер. Он был коричнево-красным, в то время как ее халат был белым. С другой стороны, почему бы не повязать белый купальный халат коричнево-красным поясом? Может, мода сейчас такая, в конце концов.