Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 33 из 40

– Простите, вы не видели здесь трех ребят с четырьмя велосипедами? С ними еще собака. Они меня обокрали, а мне надо…

– Проваливай, малыш.

Мужчина с длинными вьющимися волосами и густыми усами заглядывал женщине в глаза. Она была в бикини, а он ласкал ей живот, выуживая травинки из пупка.

– Ты мешаешь.

– Я знаю. Но не могли бы вы мне помочь? Я попросил на время велосипед. У своего отца, а ему надо ехать на работу. Прямо сейчас! Ну что мне теперь делать…

Никто не прореагировал. Вторая пара целовалась, широко открывая рот. Щеки втянулись вовнутрь. Кучерявый просунул кончики пальцев под оборки бикини, женщина закрыла глаза, а я ушел прочь, выбежал по тропинке, заваленной мусором, на дорогу. На ней неподвижно сидели два зайца. Асфальт был теплый, солнце светило где-то за тополями, обрамлявшими на горизонте поля. Я приложил руки воронкой ко рту, еще не зная, в какую сторону кричать. Потом побежал.

В одной руке книга, в другой, под подбородком, концы подстилки, которую я накинул на плечи. Так ее было проще нести. И пока она развевалась у меня за спиной, я следил за ритмом шагов, шлепаньем сандалий по серо-черному покрытию дороги и кричал на самого себя, если вдруг замедлял шаг. Навстречу мне промчались две машины, но ни одна не проехала в нужном мне направлении.

Двор за строениями птицефермы был пуст, лишь тени в ямках на земле, и в свете заходящего солнца куриный пух на заборе из сетки казался еще белее. Пробегая мимо, я не уставал чихать. На лужайках по бокам прямой как стрела дороги стояли около цистерн с водой коровы, а на мосту через автобан уже зажглись фонари. Какие-то люди, облокотившись на парапет, махали вслед грузовикам.

Когда солнце скрылось за терриконами, я свернул в поселок. Наш дом стоял в темноте, во всяком случае, со стороны улицы. Перепрыгивая через две ступеньки, я взлетел наверх. Под конец ноги уже почти отказали мне. Маруша стояла на пороге своей комнаты, в руках раскрытая пудреница. Из кармана халатика торчала щетка для волос. Она качала головой.

– Представляю, в какой он был ярости.

Она ухмылялась со строгим выражением лица, рассматривая при этом мои искусанные ноги.

– Скажи спасибо, что у моего велосипеда не были спущены шины.

Не в состоянии что-либо ответить, я собрался отпереть дверь. Но она уже была чуть-чуть приоткрыта. Тяжело дыша, я уселся на столик перед диваном. Квартира стояла пустой и темной, пахло мылом и одеколоном для бритья. Отцовские сигареты лежали на табуретке, зажигалка поверх пачки, и лишь теперь, переведя дух, я заревел. Я ничего не мог с собой поделать. Слезы капали на газету.

Чуть позже я намазал себе на хлеб конфитюр, выпил чашку чая с мятой и посмотрел телевизор. По первому каналу показывали один из тех фильмов, в котором американские женщины сначала бегут вниз по длинной-длинной лестнице, а потом кого-нибудь обнимают, кто отправляется на войну. Или наоборот, возвращается с нее с победой. По другому каналу – двое пожилых мужчин разговаривали друг с другом. Один толстый и лысый, в галстуке, а второй – худой и довольно нервный. Он жутко потел и курил одну сигарету за другой. Пепельница рядом с микрофоном на столе была полна окурков. Когда толстый задавал ему вопрос, он каждый раз нацеливал на него два пальца, а худой постоянно кивал и хватался за ворот рубашки. Он говорил с кёльнским акцентом, у него были большие темные глаза, которые казались иногда почему-то светлыми, и нос картошкой. Он был похож на печального клоуна. Кажется, он был писатель, во всяком случае, его собеседник однажды сказал: «И вы, как автор современных повестей и рассказов, действительно серьезно думаете, что…» Я совершенно не понял их диалога, ни единого слова. Но взгляд этого мужчины и то, как он постоянно потел – капли падали с подбородка на грудь рубашки, – и его застенчивая, скорее сдержанная и в то же время уверенная в себе манера отвечать заставили меня подвинуть кресло вплотную к экрану. Мне хотелось непременно узнать его имя, чтобы потом справиться о нем в церковной библиотеке. Но имя на экране так и не появилось, во всяком случае, в то время, пока я еще мог сидеть с открытыми глазами.

Я выключил телевизор и пошел в свою комнату, открыл окно. После долгого бега ноги горели, я снял рубашку, штаны, тесные плавки и забрался под простыню. Я слышал, как по ту сторону Ферневальдштрассе громыхал товарный поезд, локомотив издавал длинный гудок, днем сгонявший с путей игравшую детвору, а по ночам застывших в луче прожектора зайцев и косуль. А потом я заснул.

Тело чесалось от укусов, и я все время просыпался. Я послюнявил искусанные места. Потом увидел во сне мать, лежавшую больной на надувном матрасе. Течением ее уносило на середину озера, и я нырнул ее спасать. Но мутная вода была мелкой, я разодрал себе грудь и ноги о камни и как ошпаренный вынырнул.

Когда я опять открыл глаза, у меня в ушах все еще звучало выражение писателя: скрытая иммунизация. Я не знал толком, что это значит и в связи с чем он это произнес. Да это было и не важно. Мне понравилось само выражение. В нем содержалось глубокое утешение, как бы на все случаи жизни, он так и произнес: а против этого есть скрытая иммунизация.

Потом я посмотрел на будильник и подумал, что он остановился. Время вроде было все то же. Но он тикал. Я не задергивал занавески, луна светила прямо в кровать, и я, отбросив простынку, принялся чесаться обеими руками. Все быстрее и быстрее.

В доме раздался какой-то шум, похоже, на первом этаже. Под ногти набилась кожная шелуха. Потом кто-то хихикнул, но скорее это была птица, чирикнувшая в саду. Я встал на кровати на колени и задернул занавески. Глаза плюшевых мишек и кукол моей сестры сразу потухли. Тут я увидел, что светящиеся стрелки часов показывали не четверть одиннадцатого, а без десяти три. У самого лица зазвенел комар, и я шлепнул себя по уху.

По мне что-то пробежало. Я еще сильнее рванул занавески, и звук колесиков по карнизу показался мне оглушительным. Я наклонился над горшками. В лунном свете сад выглядел так, будто его посыпали серой мукой. Этот обман зрения длился лишь мгновение. Ни дуновения, листья на деревьях словно застыли. Садовые инструменты стояли прислоненными к стене под навесом сарая, блестящие зубцы грабель поблескивали в тени, казавшейся чернее ночного неба, и тут господин Горни закурил сигарету.

Он протянул руку назад, закрыл дверь и вышел на лунный свет. Я никогда не видел, чтобы он курил. Огонек сигареты освещал его подбородок, пока он медленно обходил деревья, проверяя места прививок, проведенного им несколько дней назад окулирования. Он был в полосатом халате, таком же, как у отца, но без пижамных штанов, во всяком случае, длинных. Бледные икры выглядывали из-под полы халата, а босые ноги были просто всунуты в незашнурованные садовые ботинки. Стряхивая с желтых листьев паутину, он обернулся на дом, скорее в сторону нашего балкона. Нахмурил брови. Еще раз затянулся, бросил окурок в бочку с дождевой водой и медленно пошел, держа руки в карманах, дальше. Некоторые деревья были совсем маленькими, не выше меня ростом, и он иногда нюхал смазанные садовым клеем места срезов, трогал ветки рукой. Тусклый отблеск лежал на циферблате его часов.

Из пустой бочки тонкой струйкой поднимался дымок. Я зашторил окна и погасил свет. Носик от лейки на подоконнике уткнулся в ткань занавески и выпирал, словно человеческий нос. Я задвинул лейку и осторожно потянул занавеску еще чуть дальше, а она зацепилась за растение, как обычно за кактус с его длинными колючками. Горшок опрокинулся беззвучно, на подоконник просыпалось немного земли. А вот блюдечко под горшком задребезжало, и господин Горни поднял голову. Я не видел его глаз. Лишь две черные точки. Зато он видел меня как на ладони, по крайней мере, по грудь. Было полнолуние – светилось бледно-желтое пятно с нежным оранжевым ореолом по краям. Стоя на коленях, я покачнулся, ухватился за подоконник. Часы тикали то громче, то тише, пока мы неподвижно смотрели друг на друга. Тень от подбородка упала ему на шею, а от кончика носа – на губы, волосы, обычно зачесанные назад, торчали в разные стороны. В конце концов он кивнул мне. Но я не отреагировал, и даже тогда, когда он вроде как улыбнулся. Я нащупал рукой шнурок, набалдашник с бахромой, и прежде чем окончательно задернуть штору, увидел еще, как господин Горни вынул руки из карманов и пошел по газону в сторону дома.