Разведка продолжает поиск

Не было его и в следующей деревне — Двор Плино. Та же картина: безлюдные хаты, пустые сараи, двери и ворота распахнуты настежь.

До войны здесь находился центр колхоза. Крестьяне сохранили здесь все общественные постройки. Уцелела и конюшня — длинное здание, крытое тесом. Оно-то и спасло нас. Вдруг показался учебный самолет, и мы поздновато заметили его. Однако Попов не растерялся.

— В конюшню! — приказал он и первым устремился к распахнутым воротам.

Пригнувшись в седлах, мы вскочили в это просторное высокое помещение как раз вовремя: летчик сбросил кассетную бомбу. Хорошо, что сами бомбы были небольшого размера и взрывались, как только касались препятствия. По крыше частой очередью заухали взрывы. Но тес был толстым, осколки его не пробивали, пошли вверх. Летчик, по-видимому, понял это, а бомб обыкновенных у него не оказалось. Стервятник круто развернулся и прошил из пулемета по стенам. Щепа сыпанула с бревен. Нам опять повезло: даже ни одну лошадь не царапнуло.

Мы подождали, пока подойдет голова нашего обоза, чтобы людям указать направление, и помчались на Заборовно. Там тоже не было ни жителей, ни партизан, ни фашистов. Рядом с этой деревней уже высился лес, и колонна без всяких команд и подсказок устремилась к нему.

Какое это счастье — лес! Он спасал и от висящей над головой «рамы», и от вражеских солдат. Здесь им за каждым деревом мерещился партизан. Смелости у них прибавлялось, когда удавалось раздробить партизанское подразделение на группки. Тогда гитлеровцы начинали прочесывать лесной массив. Но хотя мы и потрепаны сильно, и потеряли много своих боевых товарищей, мы — бригада, а не расчлененные мелкие группы. В этом — наша сила!

И все-таки надо быстрее уходить отсюда. Прижмут нас к железной дороге — плохи тогда дела. Она, знаем по собственному опыту, не раз совершали здесь диверсии, сильно укреплена. Фашисты — не простачки, к этому времени еще больше понаставили дзотов, бункеров, укрепили и станции-гарнизоны. Да и всегда могут по железной дороге подбросить силы на нужный участок. В нашем тылу также отборные гитлеровские подразделения. Значит, очутимся мы между наковальней и молотом.

Тогда я не знал и не предполагал, что все бригады сосредоточились в этих местах, чтобы вырваться из блокады через железную дорогу Полоцк — Молодечно. Только накануне прорыва мелькнула такая догадка. Позже, знакомясь с архивными документами, убедился — это был приказ штаба оперативной группы соединения.

Мы вошли в лес возле деревни Углы и направились под Рябченки (лесная деревня). Вместе с обозом гражданского населения остановились в бобыничском лесном массиве. Везде в деревнях и деревеньках были и сельчане, и партизаны. Это придавало нам уверенность в своих силах, понемногу успокаивало после нервной встряски на переправе через Ушачу.

Смеркалось, когда Попова и меня вызвал Фидусов. Макар Филимонович приказал нашему взводу разведать путь через Чашки к железнодорожному полотну левее станции Прозороки. Именно здесь, возле самой станции (а там немалый, конечно же, гарнизон охраны дороги), намечался прорыв. Командир отряда предупредил, чтобы разведку боем ни в коем случае не вели. Только проверить и убедиться, поставлены ли в ближайших по этому маршруту населенных пунктах вражеские заслоны, есть ли гарнизоны.

А комиссар Андрей Григорьевич Семенов добавил:

— Вы уж, хлопцы, проползайте на животе весь маршрут, определите точно, где можно пройти безопаснее. С нами, точнее, за нами после прорыва пойдет и население. Ну, а вам, естественно, придется быть за проводников. Притом найдите местечко поближе к Прозорокам. Возле самой станции меньше дзотов и охранников.

О последнем Андрей Григорьевич мог бы и не говорить. Не раз мы переходили железную дорогу именно возле самого семафора. Как возле Ловши: один раз — всей бригадой, дважды — разведгруппой, когда шли в «треугольник» и возвращались оттуда.

Как только стемнело, мы в полном составе да еще с постоянными нашими пулеметчиками — Володей Ивановым, Таджатом Маркосяном и Сашей Захаровым — отправились на задание. Деревня Боровые встретила нас полной тишиной: ни сельчан, ни партизан, ни гитлеровцев. Только единственная собачонка подала голос из подворотни и тут же замолкла.

Двинулись дальше, притом в хорошем настроении: значит, в эти места еще не пришли фашисты! Обошли Чашки и решили проверить их, так сказать, с тыла — со стороны железной дороги. Еще было далеко до околицы, как по нас резанул пулемет, зачастили автоматы, сыпанули вверх осветительные ракеты. К счастью, никого не задело, и мы осторожно попятились, не отвечая на вражеский огонь. Ракеты полетели и из самой деревни. Значит, наскочили на боевое охранение.

Повернули к железной дороге. Подошли к Боярам. Здесь все ясно: гитлеровцы пускают ракеты, время от времени постреливают, вроде оповещают, что они уже тут.

Между тем то справа, то слева, то впереди нас вспыхивали короткие, но яростные перестрелки. По «почерку» определили: партизанская разведка. Выходит, везде, куда ни пойди, — гитлеровцы.

Регулярные войска немцев сельчане определили метким словом: каратели. Они сжигали захваченные деревни вместе с жителями, отдельные хаты и другие постройки, хозяева которых ушли вместе с партизанами, расстреливали на месте группы людей, прятавшихся в лесу. Действительно, каратели.

Картина для нашей разведки была ясна. Надо поскорее — близилась полночь — возвращаться в отряд.

Доложили Фидусову. Он, мрачнее тучи, поднялся с березового чурбака, сказал Попову:

— Пошли к комбригу.

Возвратились быстро.

— Так вот запомни, — продолжал Фидусов разговор, видно, начатый с Поповым, когда они вышли из штаба бригады (из-под разлапистых ветвей столетней ели), — разведка ведет отряд до тех пор, пока можно не вступать в бой. Ежели что — врежьте! Ну а мы поможем. Хотя, — он вздохнул, — патронов кот наплакал.

Тут же подняли по тревоге партизан, а население предупредили: быть начеку — ждать, после прорыва придем за вами. Всей бригадой двинулись к Чашкам. Через километр наше боевое охранение обнаружило слева еще одну партизанскую колонну (теперь уже не помню, какая это была бригада). И мы повеселели: все-таки не одни!

А мне сейчас, в настоящее время, по поводу этой встречи думается вот что. Всем партизанским подразделениям было приказано: в ночь на 2 мая идти на прорыв внешнего кольца блокированного района — укреплений, оборудованных вдоль железной дороги. Прорыв намечался возле станции Прозороки. Но каждый командир бригады определял самостоятельно свой маршрут, по его мнению, самый лучший, менее опасный, самый ближний. Вот так и получилось (это мы вскоре поняли), что кроме нашей бригады и шедшей слева двигалось по этому направлению еще несколько партизанских бригад.

Мы уже подходили к Чашкам, когда впереди по деревне открыли сильный пулеметно-автоматный огонь. По плотности его поняли, что пробивалась напористая и хорошо вооруженная бригада. Однако схватка затянулась до нашего подхода. Но и мы — еще две бригады — не смогли с ходу сломить сопротивление противника, выбить его из Чашков.

В это время справа от нас — в деревнях Лапейки, Пискуново, Ксты, а слева — в Глиново, Староселье — тоже начались схватки. Однако гитлеровцы отвечали сильным огнем. Значит, кругом стояли мощные заслоны.

Между тем шедшая впереди нас бригада с криками «ура!» пошла в атаку. Рванулись и мы. Но через несколько минут всех нас положил на землю густой посвист пуль и осколков.

Боевой партизанский порыв был сбит. К тому же мы берегли патроны. Экономили их уже без всякого приказа командиров. Сами знали, изведали на горьком опыте, что последние патроны следует оставлять на самый крайний случай. Зато у бригады, начавшей наступление на Чашки, видно, имелся хороший запас боеприпасов. Она еще раз бросилась в атаку, с новой силой застрочили пулеметы и автоматы. Мы тоже рванулись, правда, только изредка постреливая.

И опять плотный вражеский огонь заставил всех залечь. Усилился и минометный обстрел. Похоже было, что гитлеровцы не торопились раскрывать всю свою огневую мощь. Вероятно, поджидали еще и другие наши бригады, чтобы всех вместе стереть автоматно-пулеметным и минометным шквалом. Безусловно, противник тактическим чутьем определил вероятный маршрут следования партизан к железной дороге и тут, в Чашках, установил один из сильнейших заслонов.