Страница 23 из 63
Шура Станиславчик галопом гнал взмыленную лошадь до самых Быстриков: там находился наш госпиталь. Паренек поминутно оглядывался, и я видел, как страдальчески сжимались его губы — беспокоился за меня. Но больше он улыбался — широкие щербинки выглядывали из-под губ, глаза восторженно сияли, щеки разрумянились, а из-под старой ушанки озорно выглядывал рыжий чуб. Еще бы: выхватил разведчиков из лап самой смерти! Я был несказанно благодарен смышленому, пареньку.
Владимир Силивестров, наш врач, был как раз в госпитале. Он долго колдовал над моей ногой. Пуля, раздробив кость, вышла к мизинцу. Пришлось зондировать рану, извлекать осколки. Обезболивающих же средств никаких, только первач-самогон, который применяли партизанские медики, чтобы хоть чуть-чуть притупить адскую боль…
Вечером ко мне заглянул комиссар бригады. Антона Владимировича Сипко беспокоило то, что и нашу разведку: с какой целью прорывалась в партизанский тыл разведывательная группа гитлеровцев? Раньше тоже сталкивались разведки, но то были небольшие группы, а 10 февраля, считай, взвод в двадцать солдат, а может, и больше. Притом шли с явным намерением захватить «языка». Зачем? Может, опять готовят карательную экспедицию и гитлеровскому командованию требуется знать все досконально о силах партизан, о том, какие укрепления мы уже возвели на случай блокадных боев?
Как позже я узнал, 11 февраля Иван Попов снова повел разведку. Он установил, что вражеская группа, шедшая в глубь партизанской зоны, беспрепятственно проникла в Стаи: буквально за несколько минут деревню оставили разведчики бригады П. М. Романова. Вот почему мы вдвоем с Михаилом Михайловым и столкнулись с немецкой разведкой.
В тот же день Иван Митрофанович перепроверил прежние разведданные о гарнизоне в Больших Бортниках. Изменений не было.
В ночь на 13 февраля 1944 года наша бригада окружила Большие Бортники, а штурмовая группа отряда имени Кирова во главе с заместителем командира отряда А. В. Ивановым и командиром разведки И. А. Осипковым ворвалась в гарнизон и забросала гранатами казармы противника. В ожесточенном бою уничтожили около 100 вражеских солдат и офицеров. Но и партизаны понесли большие потери: 19 человек убито и 13 ранено. Среди погибших командир взвода А. Т. Дергачев, политрук К. И. Мелешкевич, командир отделения Д. Т. Михайлов, партизаны А. А. Антоненко, П. Р. Александров, П. Н. Васильев, М. А. Петров, И. М. Печуро, В. Ф. Корнеев, И. Ю. Кутковский, Д. А. Сидоров, наш Василий Теркин — весельчак и балагур, любимец всех партизан Федор Яковлевич Мищенко из Барсучины и другие.
Гарнизон в Больших Бортниках перестал существовать.
А я лежал на госпитальной койке, сожалея, что столько времени и сил потратил на разведку вражеского гнезда, а брать его так и не довелось.
Рано утром следующего дня комиссар передал мне газету и свежие сводки Совинформбюро. Я впервые узнал, что Ленинград две недели назад окончательно освобожден от блокады, а в тот день, когда наша бригада разгромила гарнизон в Больших Бортниках, Красная Армия освободила город Луга — значит, начала гнать гитлеровцев от Ленинграда! В газете рассказывалось, во что превратили фашисты город на Неве, как сражались ленинградцы, как стоически боролись за жизнь.
Когда я вслух читал газету, в госпиталь, точнее, во вторую половину крестьянской хаты, где лежало 12 раненых, зашли наш командир отряда Макар Филимонович Фидусов и комиссар Андрей Григорьевич Семенов. Поздоровавшись со всеми за руку, они присели на мою койку. Семенов тихо проговорил:
— Продолжай, Федотов, и мы послушаем…
Потом, когда закончил чтение и раненые перебросились репликами — высказали свое мнение о таком событии, комиссар пристально взглянул на меня и сказал:
— Вот так и держать, политрук. — Он взял газету, уже истрепанную, побывавшую не в одних руках. — Одно плохо. К вам, раненым, в первую, а не в последнюю очередь должна приходить газета. Здоровый, он услышит и от других. А вам… — комиссар запнулся, видно, подыскивал нужное слово, но так и не найдя его, прямо добавил, — в общем, пострадавшим в боях и стычках надо в первую очередь знать, как гонят фашистов.
— Да и разведчикам это не помешало бы, — обронил я. — Придешь из поиска, а свежая сводка и газета уже у других. А если с группой разведки находишься «дома» и прибыла почта, то подгоняют, чтобы скорее кончал политинформацию, а то газеты ждут ребята в соседнем взводе… Короче, рвут у нас с руками и газету, и свежую сводку.
С тех пор в госпиталь ежедневно присылали сводки, а иногда и свежие газеты (их доставляли с партизанского аэродрома). Притом получали газеты еще с запахом типографской краски.
После выздоровления, возвратясь в разведку, я застал то же, что стало привычным в госпитале: группу, вернувшуюся с задания, всегда ждала свежая почта.
И оружием, и словом
Пока лежал в госпитале, наши войска освободили Шепетовку, железнодорожный узел и город, в котором родился Николай Островский (кстати, книгу «Как закалялась сталь» где-то раздобыл и переправил нам комиссар бригады, и я читал ее вслух), и ликвидировали окруженную Корсунь-Шевченковскую группировку противника, а 24 февраля 1944 года овладели старинным белорусским городом на Днепре Рогачевом. Сквозная рана на ноге медленно заживала. Я уже начинал ходить на костылях, а затем — с палочкой.
Через месяц уже стал в строй. Откровенно говоря, нога побаливала, но разве улежишь? Душа рвалась к товарищам, хотя разведчики навещали меня очень часто — в день два-три раза. Они рассказывали, что ведут поиск по правому берегу Западной Двины, в тех местах, где мы выходили из Сиротинского района в Ушачскую зону.
За месяц, проведенный на госпитальной койке, на этом участке произошли большие перемены, да и вообще везде обстановка существенно изменилась. Поисковые группы наших отрядов вместе с бригадной разведкой установили, что из Полоцка и Витебска в сторону Оболи, Ловжи, Шумилино идет усиленное передвижение воинских формирований противника. Продвигаются ночью, тщательно маскируются, в основном концентрируются в Улле и гарнизонах, расположенных по правобережью Западной Двины. Поведение гитлеровцев насторожило наше командование: именно с этих двух направлений фашисты и раньше пытались нанести удары по партизанам Полоцко-Лепельской зоны. Такое сосредоточение вражеских формирований было опасным и для бригады имени В. И. Ленина: пока на Двине лед, враг мог ударить по нашим отрядам.
Очень тщательно мы готовились к очередному поиску, в который отправлялась вся разведка отряда, в полном составе. Решили идти двумя группами, хорошо вооруженными автоматическим оружием и гранатами. Скрупулезно разрабатывали маршруты, согласовывали, где, у какого гарнизона и когда быть каждой из них. Условились и о сигналах, и о взаимоподдержке, если она вдруг понадобится.
Отправились на операцию 11 марта. В деревне Усвица, тут располагался отряд И. И. Конюхова, хорошо отдохнули и, когда стемнело, ушли за реку — каждая группа в своем направлении. Командир разведки — в сторону Уллы, а моя группа — влево, по придвинским гарнизонам противника.
Разведали вражеские гнезда в Кардоне, Федьково, Борках, на торфозаводе. Повернули было на Кральки, но тут нас обнаружили. В один миг открыли огонь из пулеметов и минометов оставшиеся у нас позади гарнизоны, в небо взвились десятки ракет. Значит, вражеские гнезда, как говорится, на боевом взводе.
Спустя несколько минут затрещали автоматные и пулеметные очереди в той стороне, где находились Николаево и Буболи. Это по дороге из Ловжи на Уллу. По характерному перестуку ручных пулеметов системы Дегтярева сразу же предположили, что «работали» наши разведчики. Бросились, как и было договорено, на помощь. Действительно, это Попов со своей группой завязал бой с колонной гитлеровцев, продвигавшейся к Западной Двине. Когда подбежали, я дал условный сигнал — две зеленые ракеты. Немедленно последовали в ответ две красные. Они обозначили место, где ведет бой Попов со своими разведчиками.