Страница 39 из 50
У бизнесменов имелся договор на аренду бомбоубежища. Вообще-то, они планировали открыть там склад, но можно открыть и клуб. Клуб, наверное, будет поприбыльнее, чем склад, да?
– Да! Да! – закивали головами «Самолеты».
Открыть клуб – разумеется, это гораздо лучше, чем использовать помещение под склад!
Название для новой точки придумывали все вместе. Остановились на названии «Модный клуб Грибоедов». Тем, кто понимает, название казалось очень удачным. Оформлять клуб подтянули знакомых художников. Те развернулись по полной.
DJ Re-Disco (Денис Медведев, участник группы «2ва Самолета»): Название «Грибоедов» не было связано с грибами. Хотя доля каламбура в этом, конечно, присутствовала. Просто незадолго до этого мы почитали забавную книжку, будто, мол, Грибоедов был знаком с персидскими магами, и все такое. То есть он был гармонично развитой личностью: и писатель, и поэт, и музыкант, и дипломат, который заключил с Персией мир, и еще маг. Символ всестороннего раскрытия творческого потенциала. И мы решили оформить заведение в персидском стиле. У нас был знакомый художник (кстати – перс по национальности), который разрисовал коридор какими-то персидскими мотивами.
Сам клуб, как и «Тоннель», находился в бомбоубежище. Принадлежало оно заводу «Большевичка» Сначала мы его арендовали, а потом через несколько лет выкупили. Но когда мы пришли в это бомбоубежище первый раз, там был полный мрачняк. Вода стояла выше, чем по щиколотку, маленькие комнатушки, заплесневелые стены, какие-то ржавые кровати… У нас были компаньоны, которые очень рьяно взялись за дело. Нашли рабочих, поразбивали стены, все в авральном режиме отштукатурили. Месяца через клуб был более или менее готов.
Поэт Грибоедов погиб в Персии. Хотя поэт и не имел никакого отношении к клубу, вход все равно решили оформить в персидских мотивах. За работу взялся самый странный жилец Пушкинской, 10 художник Баби.
У него была внешность чеченского убийцы и душа куклы Барби. Говорили, что папа у Баби ассириец, мама – армянка, в школу он ходил в Азербайджане, а жил в основном у любовника в Лондоне.
То есть ни один язык на свете для Баби не мог считаться родным. При этом он был не только художником, но и поэтом. На Турнире поэтов в 1994 году Баби взял первое место со стихотворением «Кока-Кола».
Звучало оно приблизительно так:
– Девушка! Дайте, пожалуйста, стакан «Кока-Колы».
– Стаканчик «Коки».
– Один стакан «Кока-Колы», пожалуйста.
– Налейте мне стакан «Кока-Колы».
– Один стакан.
– Девушка, пожалуйста, «Коку».
– Дайте стакан «Коки».
– Стаканчик «Кока-Колы» не нальете?
(И так далее еще полчаса.)
Разумеется, к работе в «Грибоедове» пытались привлечь и Тимура Новикова. Правда, теперь он редко ходил по клубам. Именно Новиков все это начинал. Но то, что вышло, ему не нравилось.
В конце 1980-х он с приятелями сломал предыдущую страну. В начале 1990-х построил на ее руинах новую. Но места ему не было ни в той стране, ни в этой.
Может быть, дело во времени… все-таки эпоха уже не та, что прежде. А может, просто пришел возраст. Все-таки тем, кто начинал все это в 1980-х, теперь к сорока… в любом случае это так, места им нет, никто не знает, куда идти, и изменить ничего нельзя.
К тому времени Новиков давно всех победил. Газеты назвали его русским Энди Уорхолом и петербургским Сальвадором Дали. Вернее, этими именами его назвали в небольшой заметке на шестнадцатой полосе газеты, которую никто так и не прочел. Он стал номером один. Но в той области, которая никого не интересовала. Лучший современный русский художник – все равно, что номер один среди коллекционеров бабочек.
Выставками Новикова в Нью-Йорке занимался американский галерист Пол Джадельсон. Новиков ездил в Нью-Йорк регулярно. В тот раз поехал готовить персональную, очень важную для него выставку. Но уже в самолете, по дороге туда, почувствовал себя плохо.
Накануне он на велосипеде мотался по городу, одетый в тоненькую куртку. Стояли холода. А шапок Тимур никогда не носил. Теперь его знобило, но казалось, что ничего страшного. Просто накануне он, наверное, простыл.
В нью-йоркском аэропорту Новикову стало сосем худо. Он был не в состоянии даже связно говорить. Пол встретил его и удивился тому, что происходит. Он отвез Тимура в снятую квартирку на окраине Нью-Йорка и пожелал выздоравливать.
Провести выставку – это действительно много мороки. Особенно такую выставку, как в тот раз. У Джадельсона просто не было времени навестить Тимура. Ни навестить, ни возиться с вызовом врача, ни даже закинуть ему еды.
Несколько дней Новиков пролежал в квартире совсем один. Ужасно болела голова. За эти дни он так ни разу и не смог встать с постели.
Потом его, наконец, разыскал приятель – русский художник, давно живущий в США. Он привез ему еды, но Новиков уже не мог даже есть. Он был настолько плох, что приятель еле-еле довез его до самолета, чтобы отправить домой, в Петербург.
Тимур еще не понимал, что именно произошло. По дороге из аэропорта Пулково в больницу он еще звонил знакомым и пробовал договориться о встрече. Говорил, что сейчас его посмотрят врачи и он подъедет на Пушкинскую. Надо развешивать картины: скоро выставка. В больнице ему сбили температуру, и Новиков сразу же потерял сознание. А когда потом пришел в себя, выяснилось, что он ослеп. Нужно было начинать оказывать помощь хотя бы чуть-чуть раньше, а теперь ничего уже нельзя было поделать.
23. Вечеринка в ядерном реакторе (1996–1998)
DJ Федор Бумер: А я в том году поехал в Крым, выступать на Казантипе. Знаешь, да? Это вечеринка в недостроенном ядерном реакторе.
Никита Маршунок (основатель фестиваля «Казантип»): Казантип родился случайно. Первая вечеринка состоялась в 1992-м. Смешно, конечно, говорить, но там стояло несколько колонок АС-90, светило несколько фонариков, и на берегу моря стояли человек триста моих знакомых. В самый последний день того фестиваля, когда мы сидели на берегу моря, кто-то сказал:
– Вот сейчас родилось что-то настоящее!
DJ Массаш (Александр Массальский): Самый первый раз на Казантип мы ехали в поезде. Тумблер спал на третьей багажной полке, а Женя Нейманд, брат Дениса, который потом стал режиссером и недавно снял фильм «Жесть», тогда уехал с нами вообще случайно. Пошел нас провожать и уехал. Без документов, без вещей… Тогда такое часто случалось.
Никита Маршунок (основатель фестиваля «Казантип»): В 1993-м году по странному стечению обстоятельств мне достались ключи от атомного реактора. Я не очень понимал, как это можно использовать, но в моем окружении были люди, которые сразу сказали:
– Никита, сюда надо тащить электронику!
Сам я в то время слушал совсем другую музыку. У меня был гранжевый период и совершено другое настроение. И вообще, электронная музыка была тогда совсем в зачаточном состоянии. Но нужна была радикальная смена музыкального формата, а электроника никого не могла оставить равнодушным. Я помню был момент, когда почувствовал, что стою у истоков чего-то нового, какой-то музыкальной революции, – да еще и с ключами от атомного реактора в кармане.
На самом деле до этого мы тусили в этой крымской деревне уже лет десять. Я пытался проводить здесь соревнования по виндсерфингу. Приезжали спортсмены, катались на досках… Тогда я коллекционировал хороших людей. И наступил момент, когда я понял, что если кого-то сюда приглашаю, то должен продумать, чем эти люди будут заниматься. Должен обеспечить им возможность досуга. Я купил звук, свет. Ну, и повесил на себя кучу обязательств: общение с официальными структурами, с бандитскими формированиями, и все остальное, чтобы оградить людей от всей этой херни. Я уже почувствовал, что в ответе за них.
Первый раз всем было безумно хорошо. Это было мероприятие совсем другого размера – не такое, как сейчас. Серферов было не очень много, но все знали друг друга по именам. Первый раз настолько мне понравился, что я не бросил, а стал заниматься Казантипом и дальше. Это ведь очень заразная вещь… Когда ты эту энергию чувствуешь, когда ты ею управляешь… Бросить невозможно! Это вам любой владелец клуба, любой промоутер и дискжокей скажет. Никогда не променяешь это ощущение. Страшная зараза!