Страница 59 из 88
Рассмотрим эту претензию.
Прежде всего надо себе отдать отчет, что «свобода иммиграции и колонизации» есть пустое слово, лишенное всякого юридического содержания. Если оно даже будет вписано в постановления международной мирной конференции, оно будет само по себе иметь столько же действительной силы, сколько имел знаменитый параграф Берлинского трактата, «гарантировавший» евреям равноправие в Румынии.
Параграф о свободе иммиграции не есть гарантия. Следовательно, или надо вообще отказаться от мысли о гарантии и примириться с тем, что судьба нашей колонизации в Палестине будет зависеть от доброй воли того или иного правительства,— или же надо идти прямо к цели и требовать настоящей гарантии. А настоящая гарантия есть передача местной власти в наши руки, в форме «чартера» или в какой-нибудь иной форме.
Это и есть то, чего требует базельская программа. Люди, подписавшие ее 20 лет тому назад, вдруг теперь вспомнили, что она не этична. Они теперь стараются придумать, как бы и капитал приобрести, и невинность соблюсти. Один из них писал мне недавно: «Я бы предложил такой модус, вполне справедливый и даже демократичный. Мы должны потребовать не чартера для себя, а просто автономии для Палестины. Парламент должен избираться всем населением, еврейским и арабским. Избирательное право должно принадлежать всем грамотным, без различия национальности и пола. При этом приблизительно получается следующие цифры. Евреев всего 100 000, но все взрослые мужчины и женщины умеют читать и писать; таким образом еврейское население даст приблизительно 40 000 избирателей обоего пола. Арабов 600 000, но женское население почти поголовно неграмотно, так что 300 000 сразу отпадают; среди мужчин грамотность тоже мало распространена, особенно в деревнях, так что вряд ли наберется даже 25000 избирателей. Если идти дальше по этому пути, то можно ввести, например, множественный вотум: это учреждение имеется в самых демократических странах,— напр., в Англии и Бельгии; оно заключается в том, что, скажем, лица со средним образованием получают 2 голоса, а с высшим образованием — 3. При этой системе мы получим в первом парламенте сильное большинство. Первый парламент должен быть избран на 10 лет, а за 10 лет мы успеем численно укрепиться. Как вам нравится этот проект?» — Я не знаю, что ответить на такой вопрос. Проект может быть и остроумен, но нехорошо то, что он построен на допущении, будто такая идеально-справедливая, идеально нравственная вещь, как передача Палестины гонимому еврейскому народу для заселения и возрождения, есть вещь несправедливая и безнравственная, которую нужно замаскировать всякими ухищрениями.
Евреи иногда бывают комично бескорыстны и сентиментальны. Они любят умиляться горькой судьбой своих противников — иногда даже злейших врагов. Я знаю десятки евреев, которые теперь, после всего, что произошло, горько жалеют бедных поляков, которым Бог послал такую неприятность — еврейский вопрос. С арабами, слава Богу, мы в гораздо лучших отношениях, чем с поляками; поэтому над их судьбой мы еще охотнее вздыхаем. Бедный народ,— говорим мы,— ведь в сущности Палестина — часть арабской территории, они там живут испокон веков, и вдруг мы туда приходим и хотим стать хозяевами.— Я смотрю на этическую сторону этого положения несколько другими глазами. Племена, говорящие на арабском языке, занимают Сирию, Аравию. Месопотамию, Йемен, Хиджас, Египет, Триполи, Тунис, Алжир и Марокко. На этом пространстве, равном (если не включать Аравию) всей Европе без России и достаточном, чтобы прокормить миллиард народу, просторно расположилась раса в 35 миллионов. С другой стороны, есть еврейский народ, угнетенный и бездомный, не имеющий на свете своего угла; он домогается Палестины, потому что у него нет своего угла и потому что вся слава, все величие, вся сверхчеловеческая роль, сыгранная Палестиной в истории мира, была делом его духа. По отношению ко всей территории, занятой арабскими племенами, Палестина представляет менее одной сотой. Я не знаю, можно ли в наше время, по поводу таких вопросов, серьезно говорить об этике. Но если можно,— то что такое этика, позвольте спросить? Заключается ли она в том, что у одного должно быть много, а у другого ничего? Заключается ли она в том, что земля, основа жизни, скопляется в невероятном количестве в руках у народа, который не умеет ее даже использовать,— а другой народ скитается, как собака, по чужбинам, и должен щелкать зубами, глядя из-за забора на недоступные пустыни? Откуда взялась такая мораль? Как можно называть ее моралью? Если бы даже с мечом и пушкой мы пошли отнимать Палестину, мы были бы правы перед лицом Бога, как нищий, который отнимает у богатого. Этика земельных отношений между народами в сущности та же, что между индивидами, и она заповедана Библией: от времени до времени приходит великий юбилей, и тогда тот, у кого нет земли, требует свою часть у того, у кого земли много. Вместо 2-х миллионов кв. миль хотя бы будем занимать 1900 тысяч, и зато на свете будет еврейское государство, и один из мучительнейших вопросов истории приблизился к разрешению.
Конечно, те арабы, которые живут в Палестине, имеют полное право требовать, чтобы их оттуда не вытеснили. Это другое дело, это неоспоримо, и никто и не собирается их оттуда вытеснять. В Палестине достаточно места...
Я не принадлежу к тем, которые считают в наше время лишним и наивным заботиться об этической стороне в политике. Конечно, сильные мира сего с нею не считаются; но еврейский народ не должен и не может покидать в своих выступлениях и требованиях почву права.
Мы стоим на этой почве, когда требуем от мира передать в наши руки страну нашего будущего, во имя всей нашей истории, всех наших страданий, во имя всей той безмерной вины перед нами, которую мир несет на своей совести.
«Сионизм и этика», 1916.
Я верю в нашу мощь, в нашу огромную нравственную силу. Для обороны Петах-Тиквы хороша сила физическая, но что она значит, когда требуется справедливость от народов? И сила на стороне Израиля, потому что и нравственность на его стороне.
Речь на вечере в Тель-Авиве, «ха-Арец», 9.11.1926.
«Дозволено!»
«Страшный яд, грозящий человеческой нравственности, скрыт в словах «это дозволено».
Жаботинский старался максимально приблизить свои взгляды, свою деятельность к природе человека, не быть оторванным от нее, не «витать в облаках». Исследования психологии человека привели его к следующему выводу:
Человек по природе ни плох, ни хорош. Он создан сочетанием, соотношением двух вещей — «аппетита» и «возможности». Человек имеет желания, аппетиты, и он стремится насытить их путем «наименьшего сопротивления». Если сопротивление слишком велико, он, сообразив, что результат не оправдывает затрат, умеряет свой аппетит. Но если он видит, что сопротивления нет, он говорит себе: «Это дозволено», и тогда его аппетит возрастает.
Страшный яд, грозящий человеческой нравственности, скрыт в словах «это дозволено». Там, где властвуют эти слова, мораль бессильна. Пример? Почитайте рассказы о поведении белых в их африканских колониях вплоть до XIX века. Скажем, бельгийцев в Конго. Бельгийцы — цивилизованнейший народ, отнюдь не убийцы с большой дороги. У них на родине в величайшем почете порядок и порядочность. Но в Конго, имея дело с неграми, они вели себя хуже рабовладельцев из «Хижины дяди Тома». Те же самые чиновники, те же самые купцы. Почему? Потому что они чувствовали, что это дозволено. В молодости я видел такое собственными глазами, и как раз это было связано с бельгийцами. В городе, в котором я рос, в Одессе, была трамвайная линия, принадлежавшая бельгийской компании. Ее представителя звали мсье Комбье. Этот человек посреди улицы, на виду у публики раздавал оплеухи вагоновожатым. А ведь у себя в Брюсселе он был порядочнейшим человеком. Ибо в Брюсселе такое недопустимо, а в России тридцатилетней давности это было дозволено.