Страница 6 из 44
— Считай, дело хозяйское. Но свиней только раз подкорми — потом не рад будешь: все время возле загона станут кружить, пастись заленятся.
— Тогда ладно, обойдемся без подкормки. И так пересчитаю. — Семка привязал жеребчика к пряслу. — Пойдем, покажи, где стадо.
В полуденную жару свиньи, как обычно, отлеживались в сырой низинке под тальниковыми кустами. Низинка эта была под косогором невдалеке от землянухи. Семка без труда нашел бы дорогу туда и один. Марьке не хотелось идти с ним, она опасалась, как бы Семка не попытался облапить ее среди кустов. Но и отказаться не решалась — все же хозяин. Да, может, и на уме у него ничего такого нет…
— Я тогда верхом, — сказала Марька. — С коня-то лучше свиней среди кустов видать.
— Вот еще! — возразил Семка. — Ты верхом, так и мне что ли жеребца распрягать? Оставь свою кобылешку, пусть пасется.
Делать было нечего, Марька пошла с Семкой в надежде, что если он и задумал худое, так все же не посмеет кинуться на нее средь бела дня: проезжая дорога рядом.
Но Семка не нахальничал. Он долго считал и пересчитывал свиней, сбивался, начинал снова, сыпал шуточками, подкручивал усики, угощал Марьку леденцами. Нетрудно было догадаться, что свиньи мало интересовали его. Куда больше ему хотелось покрасоваться собой.
Два дня спустя Семка приехал опять. На этот раз привез на телеге осиновые колья. И сам был одет по-будничному.
— Городьбу-то загона ветром шатает, — сказал он Марьке. — Надо укрепить, пока не свалилась.
Он принялся ставить колья, а Марьке велел связывать их тальниковыми переплетами. И опять зубоскалил без устали, пытался заигрывать с ней.
Назавтра ему понадобилось заменить Марькину лошадь.
— Твоя кобыленка только на шкуродерню годится, — объявил он. — Батька послал Гнедка. Этот все же порезвее. Ежели какая проклятущая животина вздумает от стада отбиться, так поскорее догонишь.
Марька, конечно, вполне понимала, что Семка не зря зачастил к землянухе. Но пока он находил заделья, она не посмела указать ему от ворот поворот. Лишь когда Семка заявился с подарком — хотел вручить ей серьги, — она прямо сказала, чтоб он понапрасну не старался. У нее есть жених, на Покров день Иван вернется с приисков, и будет свадьба.
Семка сначала насупился, потом усмехнулся вызывающе.
— А я возьму да раньше Покрова сватов пришлю. Мне на свадьбу подрабатывать незачем. И ты смекни-ка: за голодранцем иль за мужиком с достатком у бабы жизнь вольготнее?
— Мне смекать нечего. Ивана на тебя никогда не променяю, — отрезала Марька.
— Ну, гляди, не пожалей потом!
Семка вскочил в ходок, гикнул на жеребчика и сразу скрылся в дорожной пыли, поднятой копытами резвого жеребца и колесами ходка.
Несколько дней спустя к землянухе пришел Лешка. Переминаясь с ноги на ногу, краснея и отводя глаза, парнишка долго не решался начать разговор. В руке он держал тоненький прутик с нанизанными на него чебаками. И Марька подумала, что Лешка, видимо, шел с рыбалки и, как в детстве пирогом с отцовского стола, захотел по доброте своей поделиться с Марькой добычей. Но детство ушло, и теперь Лешка, долговязый подросток, вдруг обнаружил в Марьке девку-невесту и сразу оробел.
— Рыбкой угостишь? — подбадривая парнишку, сказала Марька. — Давно я щербы не ела.
— Возьми, возьми, — с готовностью протянул ей кукан Лешка. — Я у мельницы корчажку ставил. Только я не поэтому…
— Чего не поэтому?
— Я не поэтому пришел. Упредить тебя хотел, чтоб ты остерегалась…
— Кого остерегалась?
— Братки, Семена нашего…
— А чего его остерегаться? — напряженно спросила Марька, видя, что Лешка от стыда совсем взмок и язык никак не подчиняется ему.
— Ну, это… Семен который день понурый бродит и походя на всех огрызается… А нынче подслушал я случаем — Фроська его подучала…
Лешка опять замолк. Марька смотрела на него в тревоге: стерва Фроська, ясно, подбивала Семку не на доброе дело.
— Ты говори, чему она подучала.
Лешка опустил голову, словно он сам был виноват во всем, и, запинаясь на каждом слове, сказал:
— Ну… это… Незачем, говорит, из-за девки-батрачки переживать… Подкарауль да обабь — сразу сделается послушной…
Круто повернувшись, Лешка бросился наутек.
Ошеломленная и разгневанная, Марька швырнула вслед парнишке кукан с чебаками, словно это он затеял подлость.
После она весь день держалась крайне настороженно, не слазила с коня и стадо отгоняла подальше от кустов. Вооружилась даже берданкой, чтоб не подпустить Семку, если он покажется вблизи. А под вечер загнала свиней в загон спозаранку и ночевать в землянухе не осталась, засветло еще уехала в Сарбинку.
Назавтра, в воскресенье, с приисков пришел Иван. Он сразу заметил необычную настороженность Марьки. И она со слезами поведала, какую тревожную весть принес Лешка.
— Подла же эта Фроська! — скрипнул зубами Иван. — Да и Семка тоже, ежели слушал такие наставления.
— Боюсь я теперь пасти.
— Ну и брось этих свиней к чертовой матери.
— А брошу раньше приморозков, так Матвей ни гроша не заплатит.
— И леший с ним, все равно не пропадем. А с Семкой я нынче же потолкую.
— Ой, не надо! — перепугалась Марька, увидев, как напряглось лицо Ивана, какие крутые желваки заходили у него на скулах.
— А что, тебе его жалко? — сузил глаза Иван.
— Не его, а тебя жалко.
— Ну, со мной он едва ли совладает, а я его в дугу согну.
— Все одно — тебя тогда засудят, — прижалась Марька к груди Ивана. — Не надо, не затевай драку, Ваня!
— Ладно, до суда не стану доводить, — обнял, успокаивающе погладил Марьку по спине Иван. — Но потолковать с Семкой надо, а то и в Сарбинке не будет тебе покою.
Иван не стал ожидать случайной встречи. В тот же день он пришел на хутор, принялся греметь кольцом калитки.
В ограде бесновался осатаневший кобель.
На стук вышел сам Матвей. Спросил не без удивления, зачем припожаловал парень.
— Семен дома? Потолковать надо.
— О чем это?
— О чем — он тебе сам скажет, ежели понадобится ему, — ответил Иван.
— Так… Может, в избу зайдешь? Я кобеля прицеплю к амбару.
— Нет, дело такое, лучше один на один потолковать. Так-то больше резону будет.
Матвей прощупал парня хмурым взглядом. Ничего не сказал, ушел в дом. Но Семена к калитке все же выслал.
Семка сразу сообразил, что разговор будет о Марьке. Ясно, девка рассказала своему миленку, как он, Семен, пытался отбить ее. Ничего зазорного Семка в этом не видел и не робея вышел за калитку. Приготовился с ухмылкой выслушать, как Иван потребует, чтобы он не вставал ему поперек дороги.
Ухмылка, однако, мгновенно исчезла, когда Иван сурово сказал:
— Ты не скалься! Я пришел не лясы точить. Знай, коли посмеешь силком Марьку одолеть — худо будет!
— Откуда ты взял… это самое?.. — бледнея, пролепетал Семка.
— Откуда — не твое дело. Но пусть тогда родня твоя загодя поминки готовит.
Если бы Иван кричал, выходил из себя, Семка не так бы оробел. Скорей всего, тоже вскипел бы, вступил в перепалку. Но суровое спокойствие, с каким держался Иван, заставило Борщова молча попятиться к калитке. Он всей шкурой почувствовал, что это не пустяшная угроза, брошенная сгоряча.
Какой был у Семки разговор с отцом — неизвестно. Но, надо полагать, отец поинтересовался, заставил сына выложить, зачем вызывал его Иван. Ибо в тот же день Матвей приехал к Марьке. Хмуро объявил:
— До приморозков Петрован с Лешкой стадо допасут, а ты убирайся от греха в Сарбинку. Не желаю, чтоб Семену моему голову из-за тебя проломили. Шибко дорогая голова, чтоб на кон, как бабку, ставить. Получай расчет сполна и уматывай!
Так Марька навсегда покинула землянуху у ворот поскотины.
5
Артели, в которой работал Иван, пофартило. Старатели нашли крупный самородок. Контора приняла его, но когда подошло время расчета, приемщик объявил: случилась промашка, проба показала — не золото это, а пустая порода.