Страшная Мария

Два дня назад в доме прасола, где стояли они на постое, ему попала на глаза пружина от старого граммофона. И Ванюха «смикитил». В его фуражке от дождей и пота картонка постоянно раскисала. Фуражка сидела блином, а Ванюхе это страшно не нравилось. У боевого разведчика и головной убор должен выглядеть браво. Он отломил часть пружины и вставил в верх фуражки. Такое же «колечко» Ванюха поместил и в фуражку Марии. Той, правда, не особо понравилась придумка парня, фуражка показалась излишне тяжелой. Но Ванюха свел все к шутке.

— Зато ветром не сдует! — уверял он. — И ежели, часом, дотянется беляк саблей до головы, она со звоном отскочит.

Вышло почти по его словам. Конечно, если бы не угодила в Петуха пуля Марии, сабля его наверняка развалила бы голову. Но все-таки и стальной кружок, видимо, немного помог. Как бы то ни было, Ванюха использовал этот повод, чтобы вволю потрепать языком.

Есаул Птицын, впрочем, не оставил в покое партизанский отряд Путилина. Он норовил напасть всякий раз внезапно. Каратели каким-то неведомым для партизан путем безошибочно узнавали, куда движется отряд, где остановился на привал или ночевку. Не однажды приходилось срочно сниматься, уходить от преследования в последние минуты. Хорошо, что успевали оповестить об опасности либо свои дозорные, либо сельчане.

— Уж не подослан ли к нам кто-нибудь беляками? — заметила Мария, когда коммунар вызвал ее к себе и высказал озабоченность. — Давно об этом подумываю.

— Я тоже, — нахмурился Путилин. — Даже приглядывался кое к кому, да ниточки белой не видать. В общем, решаем так: о разговоре этом никому ни слова. Но ухо держать востро, глядеть в оба.

«Ниточка» вскоре обнаружилась. В отряд прибыл на худенькой лошаденке парень из деревни Брусянки. Собственно, не в отряд, а в походный лазарет к Потаповне. Парень пропорол себе ржавым гвоздем ногу, и та распухла, загноилась.

— Пантюха я, Аверьянов, — хныкал он. — Батька меня послал… Потаповна, грит, только могет спасти ногу. Иначе каюк…

Разведчики, задержавшие парня перед лагерем, знали, что Потаповне теперь не до гражданского населения, едва поспевала лечить раненых партизан. Все же пожалели Пантюху, пропустили к Потаповне.

— Только с условием, — сказал Совриков, — вылечит — придешь к нам в разведку.

Мария на всякий случай попросила Потаповну смотреть за Пантюхой. Парень свой, из бедняков, но кто его знает… Беляки не дураки, умеют использовать в своих интересах людей, не успевших разобраться что к чему. Поэтому не мешает приглядеть, с кем встречается Пантюха, чем интересуется.

Через день Потаповна, встретив Марию, шепнула ей:

— Про какого-то деда Авдея спрашивал Пантюха. Такой-де с большой белой бородой, в партизанах у вас…

Марию это заинтересовало. Есть в отряде пожилые люди, седеющие, но по имени Авдей, с большой белой бородой как будто не встречался.

— А не сказал он, Потаповна, где видел-то?

— Как не сказал. Был, говорит, у них, у Аверьяновых, в избе, когда отряд-то наш в Брусянке стоял. Партизаном назвался, говорил Пантюхе, что-де как встренемся вдругорядь, так револьвер подарю. А ночью куда-то ушел и с концом.

«Кто бы это мог быть?» — задумалась Мария. Впрочем, мало ли всякого люда шатается по свету. Возможно, и в самом деле кто-то из партизан. Только почему исчез ночью? Помнится, отряд из Брусянки уходил поутру. На всякий случай попросила Потаповну получше расспросить парня об этом самом Авдее. Однако ничего нового Пантюха не сказал. И Мария махнула рукой: пустяк. Нельзя же во всем подозревать плохое и тратить время на всякие разговоры и проверки. Забот и без того хватает.

Отряд Путилина стоял в маленькой деревеньке Низинке. Каратели Петуха не беспокоили его уже третьи сутки. Партизаны успели отдохнуть, помыться в бане, починить одежду, почистить оружие. Отдохнули и лошади, утомленные ежедневными длительными переходами.

Путилин собрал на совет командиров эскадронов, сказал:

— Мы пошли в партизаны для того, чтобы уничтожить вражескую нечисть! А что получается? Сигаем от карателей, как зайцы. А каратели продолжают грабить мужика, насильничать, убивать людей.

— Так силов же у нас мало, — возразил командир хозяйственного взвода Космачев, человек уже немолодой, расчетливый и осторожный.

— Верно, товарищ Космачев, — подхватил оживленно Путилин. — Потому и собрал вас. Ну, что мы карательный отряд Петуха отвлекли на себя — это хорошо: все меньше войск может послать Колчак против наступающей Красной Армии. Только, кажется, пора и нам наступать. Но пока наш отряд воюет в одиночестве, мало пользы. Надо идти на соединение с партизанами Рогова.

— Это как так? — поднялся командир второго эскадрона Лепехин. — Свою округу бросить на съедение Петуху, а самим куда-то к чертям на кулички податься. Нет уж, командир…

— А оружия у нас много? — спокойно спросил Путилин. — А боеприпасов вдосталь? А медикаменты где раздобывать?

Поднялся спор. В конце концов решили так: последнее слово за командиром. Каждый свое мнение высказал, поспорили, но дисциплина есть дисциплина. Без нее нет войска. Путилин обещал еще подумать.

В среднем Причумышье вокруг партизанского вожака Рогова скапливались огромные силы. Роговцы смело нападали на колчаковскую милицию, громили карательные отряды. Большая территория Присалаирья стала недоступной для колчаковцев. Там восстанавливалась Советская власть.

Что пора его отряду влиться в войско Рогова — это коммунар понимал как необходимость. Против колчаковцев нужен единый крепкий кулак. Но как попасть к Рогову, если все пути-дороги оседланы карателями? Прорываться? Да, прорываться! Только для этого надо хорошо знать расположение сил колчаковцев. А отряд за последнее время, спасаясь от разгрома, ослабил разведку.

Пользуясь наступившей передышкой, Путилин решил, как он сказал, «прощупать округу». Разведчики проникали в деревни и села, встречались с пастухами, собирая сведения о беляках.

Мария «нарядилась» в мужскую одежду. Она не отличалась дородством, а после всего пережитого похудела и теперь в прожженных у костра и латаных штанах, замызганной поддевке, старой вытертой заячьей шапке походила на подростка. Ей поначалу предстояло проверить, где находится отряд Петуха.

Она села на захудалую кобыленку Пантюхи Аверьянова и выехала из Низинки ночью, чтобы не видел ее никто, кроме дозорных, которым было сказано молчать о том, когда и в каком направлении уезжают разведчики. Эта предосторожность стала необходимой после того, как Путилин и разведчики заподозрили в отряде чье-то предательство. Следом за Марией неприметно тронулись трое разведчиков во главе с Ванюхой Совриковым.

Утром Мария появилась возле деревни Медунцовки, где, по примерным сведениям, расположился отряд есаула. Подъехала к пастуху, который только что выгнал в поскотину стадо. Спросила, не прибилась ли к медунцовским коровам рыжая телка с белым пятном на лбу. Уже два дня, как, шалава, потерялась. Может быть, жива, а может колчаки зарезали…

От пастухов и чабанов партизанская разведка часто получала сведения о беляках. Но этот пастух был угрюмый нелюдим. Вчера под вечер уже подъезжал к нему Ванюха Совриков. Поинтересовался, стоит ли еще отряд Птицына в деревне. Пастух буркнул хмуро: «Кто знает…»

И больше ничего не пожелал добавить, на все вопросы отвечал одинаково: «Откуда мне знать?»

Мария не надеялась, что и теперь он разговорится. Однако пастух заинтересованно спросил:

— А ты чей будешь, парень?

Мария сказала, несколько переменив голос:

— Из Брусянки я… Пантюха Аверьянов.

— Как же, знаю Ларивона Аверьянова. Невезучий скажу, твой тятька. Летось у него корова в чарусе уходилась, ныне вот телка отбилась. Хотя, может, и не сама отбилась. Время такое…

Вздохнув, пастух поскреб пятерней в скатанной, как пакля, серебряной бородке.

— Скотину ли ныне только отбивают? С погонами — так те лиходеи. Да и с красными бантами кои — не лучше. На той неделе Кривопятый девку мою сграбастал. Я заступился, так он челюсть мне кулаком выставил. Ладно, кожаная баба, коя с ним ездит, подоспела. Иначе беды девке не миновать бы.