Страница 71 из 82
Эмили, сидевшая у окна в эркере гостиной, продолжала учить латынь, но вся горела негодованием. То, что она слышала, можно было приравнять к оскорблению монарха.
— Выглядит она все еще очень хорошо, — заметила тетя Рут. — Джанет всегда была симпатичной девушкой.
— О да, она довольно симпатичная. Но я с самого начала боялась, что она окажется слишком умной, чтобы выйти замуж, и я оказалась права. А еще она набралась разных иностранных замашек. Никогда не выходит вовремя к обеду... и мне просто смотреть тошно, как она нянчится с этим своим псом... кличет она его Чу-чином. Это он правит теперь в доме. Он делает все, что хочет, и никто ему слова не смеет сказать. Моей бедной кошке совсем житья нет. Джанет страшно обижается на любые замечания в его адрес. Когда я пожаловалась, что он спит на плюшевой кушетке, она до того рассердилась, что целый день со мной разговаривать не хотела. Вот этого я в Джанет не люблю. Как на что-нибудь обидится, так начинает держаться ужасно важно и высокомерно. А обижается она на такие мелочи, на которые никто другой и не подумал бы обижаться. И стоит кому-то одному ее обидеть, так уж она разобижена на целый свет. Надеюсь, Эмили, ничто не раздражит ее перед твоим приходом в пятницу. Если у нее будет дурное настроение, она на тебе отыграется. Но, должна признать, раздражается она нечасто, и нет в ней ни скаредности, ни зависти. Она из кожи вон вылезет, лишь бы услужить другу.
Когда тетя Рут вышла, чтобы поговорить с посыльным бакалейщика, миссис Ройал торопливо добавила:
— Она очень интересуется тобой, Эмили. Она любит общаться с хорошенькими, молоденькими девушками... говорит, это помогает ей чувствовать себя молодой. На ее взгляд, твои произведения свидетельствуют о настоящем таланте. Если ты ей понравишься, это будет для тебя именно то, что нужно начинающему писателю. Но, умоляю, постарайся поладить с этой китайской псиной! Если ты его обидишь, Джанет не захочет иметь с тобой дела, будь ты даже самим Шекспиром.
В пятницу Эмили проснулась с глубоким убеждением, что предстоящий день станет одним из самых значительных в ее жизни — днем ослепительно великолепных возможностей. Под утро ей приснился страшный сон: в нем она сидела как зачарованная перед мисс Ройал и всякий раз, когда та задавала ей какой-нибудь вопрос, в ответ произносила, как попугай, одно-единственное слово, которое была в состоянии выговорить: «Чу-Чин».
Всю первую половину дня, к ее великому ужасу, лил дождь, однако после полудня небо прояснилось и холмы за гаванью оделись сказочной ярко-голубой вуалью дымки. После школьных занятий Эмили торопливо вернулась домой, бледная по случаю предстоящего торжественного события. Последовавшее переодевание стало настоящим торжественным ритуалом. Она должна надеть новое темно-синее шелковое платье —вне всякого сомнения. Оно по-настоящему длинное, и в нем она выглядит совсем взрослой. Но вот какую сделать прическу? Узел Психеи сейчас в моде, очень подходит к ее профилю и наилучшим образом выглядит с ее шляпой. Кроме того, возможно, с открытым лбом она будет выглядеть более интеллектуальной особой. Но миссис Анджела Ройал сказала, что мисс Джанет Ройал любит хорошеньких девушек. Значит, надо сделаться хорошенькой — и добиться этого любой ценой. В результате густые черные волосы были приспущены на лоб, а на них возложена, как корона, новая весенняя шляпка, которую Эмили решилась купить на свой последний чек — несмотря на неодобрение тети Элизабет и откровенно высказанное мнение тети Рут о том, что у дураков деньги долго не держатся. Но теперь Эмили была безмерно рада тому, что все же купила эту шляпу. В своей будничной черной шляпке с низкой тульей она просто не смогла бы отправиться к мисс Ройал, чтобы взять у той интервью. Эта шляпа была ей очень к лицу: каскад лиловых фиалок падал с полей на прелестные, гладкие волны волос, едва касаясь сзади молочно-белой шейки. Весь наряд Эмили выглядел исключительно аккуратным и элегантным: о ней можно было сказать — как я люблю это старое выражение!— «одета с иголочки». Проходившая через холл тетя Рут неожиданно увидела спускающуюся по лестнице Эмили и была несколько ошеломлена, неожиданно осознав, что племянница — взрослая молодая женщина.
«И держится она со всем достоинством Марри», — подумала тетя Рут.
Большей похвалы трудно было ожидать, хотя в действительности стройность и элегантность Эмили унаследовала от Старров. Марри всегда держались величественно и горделиво, но были слишком чопорны.
Ашбурн был в нескольких минут ходьбы — красивый старинный белый дом, в стороне от улицы, в окружении раскидистых деревьев. Эмили, словно паломник, приближающийся к священному храму, зашагала к крыльцу по гравиевой дорожке, обрамленной кружевной каймой весенних теней. Посередине дорожки сидел довольно большой, пушистый белый пес. Эмили взглянула на него с любопытством. Она никогда не видела собак породы чау-чау. Она решила, что Чу-Чин красив, но не слишком чистоплотен. Очевидно он только что великолепно провел время в какой-то грязной луже — его лапы и грудь были облеплены вонючей жижей. Эмили очень надеялась, что он отнесется к ней благосклонно, но будет держаться на расстоянии.
Он явно отнесся к ней благосклонно, так как развернулся и побежал рысцой по дорожке рядом с ней, дружески виляя пушистым хвостом... или скорее хвостом, который был бы пушистым, если бы не был таким мокрым и грязным. Пока она нажимала кнопку звонка, он выжидательно стоял рядом с ней и, как только дверь открылась, весело прыгнул на стоявшую за порогом даму, почти сбив ее с ног.
Этой дамой оказалась сама мисс Джанет Ройал. Она, как сразу отметила Эмили, не была красавицей, но все в ее облике — от золотисто-бронзовых волос до атласных туфелек — говорило о яркой индивидуальности. Она была одета в чудесное платье из розовато-лилового бархата, а на носу у нее было пенсне в черепаховой оправе — первое такого рода пенсне в Шрузбури.
Чу-Чин одним взмахом мокрого языка восторженно облизал ее лицо, а затем метнулся в гостиную миссис Ройал, оставив на прекрасном розовато-лиловом платье — от воротника до подола — пятна от своих грязных лап. Эмили решила, что дурное мнение миссис Анджелы Ройал о Чу-Чине вполне обоснованно, и мысленно отметила, что, будь он ее питомцем, его поведение было бы куда лучше. Но мисс Ройал не высказала в адрес Чу-Чина ни единого слова упрека, а критические мысли Эмили были, вероятно, навеяны первым впечатлением от приветственных слов мисс Ройал — исключительно вежливых, но прозвучавших весьма холодно. После ее дружеского письма Эмили ожидала более теплого приема.
— Пожалуйста, заходите и присаживайтесь, — сказала мисс Ройал. Она ввела Эмили в гостиную и, указав ей взмахом руки на удобное кресло, сама села на жесткий чиппендейловский[124] стул с суровой прямой спинкой. Эмили, которая всегда была очень впечатлительна, а в этот раз особенно, сразу почувствовала нечто зловещее в том, какой стул выбрала для себя мисс Ройал. Почему она не опустилась в располагающие к дружеской беседе бархатные глубины большого «морриса»[125]? Но нет, она предпочла жесткий стул и сидела на нем, величественная и надменная, не обращая ни малейшего внимания на ужасные грязные пятна на ее красивом платье. Чу-Чин вскочил на большой, обитый плюшем диван и, рассевшись на нем, дерзко поглядывал то на Эмили, то на мисс Ройал, словно получал большое удовольствие от происходящего. Было совершенно ясно: что-то, как и предсказывала миссис Ройал, «раздражило» мисс Ройал, и сердце у Эмили так и упало, точно свинцовое.
— Э-э... прекрасная погода, — неуверенно произнесла она. Без сомнения, это было невероятно глупое начало разговора, но она должна была сказать хоть что-нибудь, раз уж мисс Ройал не желала ничего сказать ей. Полное молчание было слишком ужасным.
— Совершенно замечательная, — согласилась мисс Ройал, глядя при этом не на Эмили, но на Чу-Чина, хлопавшего мокрым хвостом по красивой шелковой, обшитой кружевом подушке миссис Ройал. Эмили чувствовала, что ненавидит Чу-Чина. Было большим облегчением возненавидеть его, так как она все еще не смела питать неприязни к его хозяйке. Но в ту минуту ей очень хотелось оказаться за тысячу миль от Ашбурна. Ох, если бы только этот маленький пакет не лежал у нее на коленях! Было совершенно очевидно, что в нем ее рукописи. Но она ни за что не осмелится показать хотя бы один из своих рассказов мисс Ройал. Неужели эта оскорбленная гордая императрица действительно была автором того доброго, дружеского письма? Поверить в такое было совершенно невозможно. Должно быть все это продолжение ночного кошмара. Да-да, страшный сон, снившийся ей накануне, продолжался — и становился еще страшнее! Она чувствовал себя незрелой, невежественной, неотесанной, непривлекательной... и молодой! Ох, до ужаса молодой!