Эмили из Молодого Месяца. Восхождение

— Тогда можешь оставаться дома, — сердито заявила тетя Элизабет.

Эмили ожидала, что в следующую минуту тетя Элизабет встанет и выйдет из комнаты. Но, вместо этого, тетя Элизабет подняла свой чулок и с разгневанным видом возобновила вязание. Сказать по правде, тетя Элизабет пребывала в полнейшей растерянности. На самом деле она хотела послать Эмили в Шрузбури. Этого требовали от нее традиции Молодого Месяца, да и весь клан Марри был того мнения, что девочка должна получить образование. Идея выдвинуть дополнительное условие была ее собственной. На ее взгляд, представлялась прекрасная возможность отучить Эмили от глупой и такой чуждой для Марри привычки зря тратить время и попусту переводить бумагу. Ей ни на миг не пришло в голову усомниться в том, что ее план осуществится, ведь она знала, как горячо Эмили хочет поехать в Шрузбури. А тут это неразумное, бессмысленное, неблагодарное упрямство... «Вот они проявляются, черты Старров», — думала тетя Элизабет враждебно, забыв о том, что у нее в роду тоже была Мэри Шипли с ее непреклонным «Здесь я и останусь»![30] Что же делать? Она, по собственному опыту, прекрасно знала, что, если Эмили заняла определенную позицию, никакие аргументы не помогут переубедить ее. Знала она и о том, что, хотя Уоллис, Оливер и Рут также считают безумную страсть Эмили к сочинительству глупой и не соответствующей традициям Марри, они все же не поддержат ее, Элизабет, в подобном требовании. Так что Элизабет Марри предвидела необходимость крутой перемены собственной позиции, и такая перспектива не могла ее радовать. Ей хотелось хорошенько встряхнуть худенькое бледное существо, сидящее перед ней на оттоманке. Это существо было таким хрупким... и юным... и несгибаемым. Три года Элизабет Марри пыталась отучить Эмили от глупой склонности к сочинительству, и все эти три года она, никогда прежде ни в чем не терпевшая поражения, терпела его здесь. Нельзя же было морить Эмили голодом, чтобы добиться послушания... а никакие менее крутые меры помочь, похоже, не могли.

Негодующая Элизабет ожесточенно продолжала вязать; Эмили сидела неподвижно, борясь с горьким разочарованием и сознанием несправедливости происходящего. Она твердо решила не плакать перед тетей Элизабет, но удержаться от слез было нелегко. Ей хотелось, чтобы Ром не мурлыкал так звучно и с таким удовлетворением, словно — с точки зрения серого кота — все шло совершенно великолепно. Ей хотелось, чтобы тетя Элизабет наконец отослала ее из гостиной. Но тетя Элизабет только яростно вязала и ничего не говорила. Все это казалось Эмили каким-то страшным сном. Поднимался ветер, первые струйки дождя побежали по оконному стеклу, покойные Марри обвиняюще смотрели сверху вниз на нее из своих темных рам. От них нельзя было ждать благожелательного отношения к «вспышкам», «книжкам от Джимми» и «альпийским тропам» — всему, связанному со служением недостижимым, обольстительным музам. Однако Эмили, при всем своем разочаровании, не могла в эти минуты не думать о том, какая это была бы великолепная обстановка для какой-нибудь трагической сцены в романе.

Дверь открылась, и в гостиную неслышно вошел кузен Джимми. Кузен Джимми знал, что готовится, а потому хладнокровно и сознательно подслушивал под дверью. Уж он-то знал, что Эмили никогда не даст подобного обещания, — он так и сказал Элизабет на состоявшемся за десять дней до этого семейном совете. Он был всего лишь «дурачком» Джимми Марри, но понимал то, чего не могла понять здравомыслящая и рассудительная Элизабет Марри.

— Что стряслось? — спросил он, переводя взгляд с одной собеседницы на другую.

— Ничего, — высокомерно отвечала тетя Элизабет. — Я предложила Эмили послать ее на учебу в Шрузбури, но она отказалась. Разумеется, она вольна поступать как хочет.

— Человек, у которого тысячи предков, не волен поступать как хочет, — произнес кузен Джимми тем пугающим тоном, каким обычно изрекал все свои странные афоризмы. Этот тон неизменно вызывал у Элизабет содрогание — она никогда не забывала, что таким странным он стал по ее вине. — Эмили не может обещать того, чего ты от нее хочешь. Ведь так, Эмили?

— Так. — Две большие слезы скатились по щекам Эмили, как она ни старалась удержать их.

— Если бы ты могла, — сказал кузен Джимми, — ты пообещала бы — ради меня, ведь правда?

Эмили кивнула.

— Ты просишь чересчур много, Элизабет, — сказал кузен Джимми, прямо глядя на сердитую вязальщицу. — Ты потребовала, чтобы она ничего больше не писала... а вот если бы ты попросила ее не писать некоторых вещей... Эмили, что, если бы она попросила бы тебя не писать некоторых вещей? Ты смогла бы пойти ей навстречу, разве не так?

— Каких это некоторых? — осторожно уточнила Эмили.

— Ну, например, таких, в которых есть что-то выдуманное. — Кузен Джимми бочком подошел к Эмили и ласково положил руку на ее плечо. Элизабет не перестала вязать, но спицы двигались медленнее. — К примеру,рассказы, Эмили. Ей особенно не нравится, что ты пишешь рассказы. Она считает, что все в них — сплошная ложь. Остальное не вызывает у нее таких сильных возражений. Ты не думаешь, Эмили, что могла бы следующие три года не писать рассказов? Образование — великая вещь. Твоя бабушка, жена Арчибальда Марри, охотно питалась бы одними селедочными хвостами, лишь бы получить образование, — я много раз слышал от нее эти слова. Ну так как же, Эмили?

Эмили торопливо обдумывала услышанное. Она любила писать рассказы. Отказаться на три года от этого занятия будет нелегко. Но, если ей все же будет позволено изливать в стихах тончайшие чувства... заносить в маленькую «книжку от Джимми» оригинальные «зарисовки» характеров... и отчеты о событиях повседневной жизни — остроумные, сатирические, драматические — в зависимости от настроения... она сможет пережить запрет на рассказы.

— Испытай ее... испытай ее, — шепнул кузен Джимми. — Уступи немного. Ты многим ей обязана, Эмили. Пойди ей навстречу.

— Тетя Элизабет, — сказала Эмили дрожащим голосом, — если вы пошлете меня в Шрузбури, обещаю вам три года не писать ничего, что было бы выдумкой. Это вас устроит? Так как это все, что я могу обещать.

Элизабет связала целых два ряда, прежде чем соблаговолила ответить. Кузен Джимми и Эмили уже думали, что она вообще не собирается отвечать. Но вдруг она свернула свое вязание и встала.

— Очень хорошо. Пусть будет так. Разумеется, возражение у меня прежде всего вызывали твои рассказы. Что же касается остального, думаю, Рут позаботится о том, чтобы у тебя оставалось поменьше времени на все эти глупости.

Тетя Элизабет выплыла из комнаты, испытывая в глубине души огромное облегчение оттого, что не потерпела в этом сражении сокрушительного поражения, но получила возможность отступить с невыигрышной позиции с некоторыми военными почестями. Кузен Джимми погладил темную головку Эмили.

— Вот и славно, Эмили. Излишнее упрямство ни к чему, ты же знаешь. А три года, киска, это не вся жизнь.

Нет, не вся; хотя в четырнадцать кажется иначе. В тот вечер Эмили уснула в слезах... но потом, когда на часах было три, а за окном по старому северному берегу бродил в сером сумраке ночи ветер... встала... зажгла свечу... села за стол и описала всю сцену в своей «книжке от Джимми», особенно заботясь о том, чтобы не написать ни единого слова, которое не было бы исключительно правдивым!

Глава 6

На новом месте

Тедди, Илзи и Перри радостными возгласами приветствовали сообщение Эмили о том, что она тоже едет в Шрузбури. Эмили, по размышлении, решила, что также может быть в известной мере счастлива. Конечно, важнее всего было то, что она все-таки будет учиться в средней школе. Правда, ей не нравилось, что придется жить у тети Рут. Такого она никак не ожидала, поскольку предполагала, что тетя Рут никак не захочет держать ее в своем доме и что, если тетя Элизабет решит послать ее в Шрузбури, ей придется жить в каком-нибудь пансионе — вероятно, вместе с Илзи. Разумеется, такое решение устроило бы ее гораздо больше. Она отлично знала, что легкой жизнь под кровом тети Рут не будет. И вдобавок ей больше нельзя писать рассказы.