Страница 39 из 46
Подлинник этого документа находится в Центральном военно-морском архиве (ф. 88, оп. 2, д. 416, л. 160).
Однако ход этому документу дан не был. Что тому было причиной? Если предположить, что тот самый новогодний случай в Турку, то этого не может быть: ведь случай имел место 1 января 1945 года, а представление подписано 20 февраля того же года. Значит, помешало что-то или кто-то уже после 20 февраля. Кто? Что? Ответить затруднительно, потому что в тот промежуток времени у Александра Ивановича и его экипажа не происходило ничего такого, что могло бы отрицательно повлиять на их судьбу. Безрезультатный последний боевой поход? Но он был в период с 20 апреля по 22 мая, то есть по сути — после Победы и намного позднее подписания представления.
Нам кажется, разгадка случившегося в том, что Александр Иванович Маринеско оказался не тем человеком. Он не был ручным. Он не был предсказуемым. Он не был безупречным с начальственных позиций. Он лучше находил общий язык с товарищами и подчиненными, а вот вышестоящим мог прямо высказать свое нелестное суждение. Его ершистость, его независимость, его прямо-таки отчаянная борьба в защиту человеческого достоинства кое-кого выводили из себя.
Неординарность характера и непостижимая дерзость ума порой уводили Александра Ивановича (по мнению некоторых руководителей) от прямолинейного следования указаниям на берегу, а в море — к нелогичным, на первый взгляд, тактическим решениям, ставящим иных начальников в тупик. Действительно, как это — в надводном положении, под дизелями долго гнаться за крупным, да еще и неплохо вооруженным судном? Как это — залезать буквально в пасть врагу — между берегом и лайнером? Как это — возвращаться к месту скопления вражеских судов в районе потопления лайнера, чтобы спастись от бомбежки? Как это — входить в довольно плотные льды, подвергая повреждению непрочный легкий корпус? Какими документами предусмотрено все это? Какими инструкциями, уложениями, требованиями оговорено? Почему чаще всего не согласовано ни с кем из начальства? Почему, с чего бы такая самостоятельность и неподотчетность?..
Все это выбивало из колеи людей робких, строго следующих пунктам инструкций, хотя бы они и не соответствовали условиям, обстановке. А Маринеско не боялся этого. Он еще не успел проникнуться «священным» трепетом перед вышестоящими. Ведь он не был военным до мозга костей. Он был просто моряком, причем моряком настоящим, как говорят, от бога. Недаром бывшие товарищи Александра Ивановича — командиры подводных лодок, признанные авторитеты, прошедшие отличную морскую школу Сергей Лисин, Михаил Калинин и другие — признавали: «… он, Маринеско, был моложе нас годами, но мы учились многому у него, ведь это был изумительный штурман и мастер торпедных атак!»
Александр Иванович, с детства впитавший вольный дух одесситов, перенявший от отца чувство человеческого достоинства, поступал всегда самостоятельно, делал так, как лучше для дела. Он не считался с личными потерями — потерями возможных благ, блаженного спокойствия, каких-то выгод. Он никогда и ни при каких обстоятельствах не мирился с несправедливостью и обманом, не прощал нечестности и отступления от благородных правил. Удивительно ли, что недооценка совершенного его экипажем подвига в январско-февральском походе, снижение на две-три ступени награждений его подчиненным вызвали у командира резкую реакцию и он сделал все, чтобы уйти с флота.
Был не прав? Без сомнения! И он сожалел о случившемся, переживал за поспешность своего решения. Но дело было уже сделано.
Несколько лет после ухода в запас Маринеско плавал вторым помощником и старпомом на судах торгового флота. Его «Ялта», а затем. «Севан» ходили между Ленинградом, Гдыней, Лондоном, Стокгольмом. Бывалый моряк, став старпомом, быстро придал «Севану» отличный внешний вид, привел его в нормальное техническое состояние. Судно регулярно выполняло планы, рейсы были безаварийными. Словом, пароход был в надежных руках. Но неожиданно обострилась болезнь правого глаза, да и общее состояние здоровья ухудшилось. Однажды в ночную вахту он потерял сознание. Надо было срочно начинать лечение. Пришлось Александру Ивановичу уйти на берег. Однако сидеть без дела он не мог. И тогда Смольнинский райком партии Ленинграда предложил ему место заместителя директора по административно-хозяйственной части в Институте переливания крови.
Наладить организацию даже этого, в общем-то незнакомого ему, дела было для Маринеско не так уж трудно. Прежде всего потому, что новые подчиненные сразу оценили его энтузиазм, неформальную заботу о людях, человечность и коммуникабельность. Они увидели в нем человека! Результат сказался в довольно короткий срок. Резко улучшилась хозяйственная деятельность института. Но директору и его сообщнику (претенденту на занимаемую Александром Ивановичем должность) не нужен был такой честный и принципиальный человек. Во что бы то ни стало они решили от него избавиться.
Повод подал сам Александр Иванович, предложив директору раздать часть сэкономленных торфоугольных брикетов нуждающимся в топливе только что пережившим блокаду сотрудникам. В результате умело подстроенной провокации Маринеско попал на скамью подсудимых, обвиненный в «разбазаривании социалистической собственности»…
Пятнадцать писем Маринеско из мест заключения, находящихся у меня, — это удивительный рассказ о трудовом напряжении, о психологическом, нравственном испытании, выпавшем на его долю.
Поседел бывалый командир, но не сдался, не уступил обстоятельствам. Верил в справедливость и работал как одержимый. После досрочного освобождения (через полтора года вместо определенных ему судом трех) Александр Иванович устроился работать на ленинградский завод «Мезон», где около восьми лет трудился диспетчером, потом мастером ОТК, начальником отдела снабжения. Трудился по привычке добросовестно, с полной отдачей. И в то же время жил очень скромно. Работавшие рядом с ним люди даже не знали, что он герой нашумевшей во всем мире «атаки века». И только выступление по радио писателя Сергея Сергеевича Смирнова в 1961 году, последовавшее за публикацией в «Литературной газете» статьи писателя Александра Александровича Крона о первой встрече ветеранов-подводников в Кронштадте (в 1959 году) открыло глаза его сослуживцам по работе. К сожалению, Александр Иванович был уже тяжело болен. Полтора года промучился он в Военно-морском госпитале, перенес две операции — по поводу рака горла и рака желудка — и в ноябре 1963 года скончался, так и не познав сладости славы…
Но слухи о подвиге подводника разлетелись по всей стране. Перемежаемые отдельными разрозненными публикациями в газетах и журналах, они подняли настоящую волну легенд о герое и его подвиге, тем более что периодически появлялись в прессе свидетельства видных флотоводцев и военачальников об этом выдающемся событии.
«В истории всех войн на море не было равного по результатам подвига» — так отозвался об атаке «тринадцатой» в интервью, данном 6 мая 1965 года корреспонденту «Литературной газеты», дважды Герой Советского Союза, бывший в то время Главнокомандующим ВМФ СССР, Адмирал Флота Советского Союза С. Г. Горшков.
«Героическим подвигом, потрясшим фашистов, начиная с самого Гитлера, является беспримерный успех атаки „С-13“… Подвиг этот („атака века“) сыграл роль в ускорении морального и физического разгрома гитлеровской Германии» — такова оценка, высказанная бывшим заместителем наркома ВМФ — начальником Главного морского штаба Героем Советского Союза Адмиралом Флота Советского Союза И. С. Исаковым.
«… Сегодня еще яснее, чем когда-либо, видно значение подвига экипажа и его отважного командира. Дело не только в потопленном тоннаже, хотя и его нельзя сбрасывать со счетов. Дело в том, что в критический для фашистского государства момент германскому флоту был нанесен мощный удар, один из тех, от которых он уже не смог оправиться. Вместе с „Густлофом“ и „Штойбеном“ отправились на дно не только отборные гитлеровские войска, но и десятки экипажей для новейших субмарин, рассчитанных на продолжение морской блокады союзников. Недаром блестяще проведенную капитаном 3-го ранга А. И. Маринеско атаку на грандиозный лайнер „Вильгельм Густлоф“ во многих печатных откликах называют „атакой века“» — таково мнение Героя Советского Союза вице-адмирала Г. И. Щедрина, в послевоенное время командовавшего Краснознаменной бригадой подводных лодок КБФ.