Сталин

Как строить социализм?

Идеально, когда между силой и мудростью существует гармония. Так бывает очень редко. Чаще будущее принадлежит сильным, не обязательно, к сожалению, мудрым. Обычно одно из начал берет верх на каком-то отрезке исторического пути. Осознаем мы или не осознаем этот феномен, он существует наряду с другими. В эти исторические моменты выбора в соотношении мудрости и силы бывает всякое. Сталин не знал и не читал древних мыслителей. А один из них, Сократ, высказал, помнится, мысль, актуальную не только для его времени: «Философы должны быть правителями, а правители – философами». Силе всегда нужна мудрость. Сталин обладал силой, но не обладал мудростью. (Хотя все мы долго его хитрость, изощренность, коварство ума принимали за мудрость.) В момент выбора средств, путей реализации великих идей это сыграло трагическую роль.

Энергия масс первого в мире государства рабочих и крестьян была освобождена. Как направить ее к цели, к идеалу, к вершинам, которые даже Ленину казались близкими? Как строить социализм? Партийная печать была полна статей старых и новых теоретиков, дающих советы, указания, как идти дальше. Все было впервые. Часто казалось: достаточно верного лозунга – и дело пойдет.

Напомню, Троцкий в конце 1924 года написал в Кисловодске «Уроки Октября». В них он вновь попытался принизить роль других лидеров революции, с тем чтобы «теоретически» обосновать свои претензии на лидерство. Троцкий, как отмечалось в статье журнала «Большевик» (1924. № 14), с позиций «летописца» в своих «Уроках» перешел на позицию пристрастного прокурора. Он доказывал, что в ходе революции «ЦК прав тогда, когда он согласен с Троцким, а Ленин не прав тогда, когда несогласен с Троцким…». В революции, писал Троцкий, бывает своего рода паводок, и если упустить его, то не будет ни паводка, ни революции. Он, Троцкий, мол, умел уловить пик паводка… Революция «состоялась», потому что, вопреки большинству «старого большевизма», во главе ее стали Ленин и Троцкий. Такова была историческая версия героя русской революции.

Троцкий вновь ставит вопрос о том, что судьбы революции в России в решающей мере зависят от того, «в какой последовательности будет происходить революция в разных странах Европы…». В своей работе «Перманентная революция» Троцкий говорит еще более определенно, что завершение социалистической революции в одной стране немыслимо, что «сохранение пролетарской революции в национальных рамках может быть лишь временным режимом, хотя бы и длительным, как показывает опыт Советского Союза». На вопрос, как строить социализм, Троцкий, по существу, отвечал – «ожидая мировую революцию», подталкивая ее. Он верил, что «октябрьские революции» пойдут в мире одна за другой, что Красная Армия должна помочь другим странам в этом великом переломе. Это было явное левачество, но которое, конечно, не было преступлением, как стало впоследствии квалифицироваться. Помимо всего прочего, Троцкому была не чужда и революционная романтика, которая всегда была чужда Сталину.

По вопросу о теории «перманентной революции» Троцкий пишет: «Самостоятельно Россия не может, разумеется, прийти к социализму. Но, открыв эру социалистических преобразований, она может дать толчок социалистическому развитию Европы и, таким образом, прийти к социализму на буксире передовых стран». Так Троцкий считал до 1917 года. После революции он отчасти изменил свою позицию. Мысленно полемизируя со Сталиным, Троцкий высказал свою точку зрения в виде такого диалога:

Сталин. Итак, вы отрицаете, что наша революция может привести к социализму?

Троцкий. Я по-прежнему считаю, что наша революция может и должна привести к социализму, приняв международный характер…

Далее он объясняет эти расхождения так: «Секрет наших теоретических противоречий в том, что вы очень долго отставали от исторического процесса, а теперь пытаетесь его обогнать. В этом же, к слову сказать, и секрет ваших хозяйственных ошибок».

Теория построения социализма в отдельной стране, считал Троцкий, несовместима с теорией «перманентной революции». Только сверхиндустриализация за счет крестьянского сектора, писал Преображенский, поддерживая Троцкого, может дать государству промышленную основу, шансы на социализм.

Сталин очень поверхностно знал экономику. Однако он видел, в каком тяжелом положении находится страна. Полоса дискуссий и споров в партии, длившаяся почти десятилетие, была периодом борьбы не только за определение уровня и характера демократического общества, но и за поиск путей развития экономики. Если бы у Сталина была экономическая проницательность, то он смог бы увидеть в последних статьях Ленина определенную концепцию социализма , которая включает в себя индустриализацию и добровольную кооперацию страны, подъем культуры широких масс, совершенствование социальных отношений, развитие демократических начал в обществе. Ленинские пророческие слова о том, что нэп многие из этих проблем связывает в один узел – смычка города и деревни, «освобождение» экономических рычагов, торговля, извечная предприимчивость делового человека, – что «из России нэповской будет Россия социалистическая», Сталиным никогда не были до конца поняты.

Первые годы его интересовали экономические воззрения Бухарина, Преображенского, Струмилина, Леонтьева, Брудного, но Сталин с трудом понимал суть хитросплетений экономических терминов, законов, тенденций. Человек, который никогда не был на производстве, не ведавший запаха весенней пашни, не одолевший азбуки экономической политграмоты, в конце концов согласился, например, с неизбежностью «товарного голода» при социализме, который сопровождает нас до сих пор. Правда, Сталин пытался что-то понять в экономике. В библиотеке, например, хранилась книга О. Ерманского «Научная организация труда и система Тейлора». Известно, что Ленин похвалил автора за то, что он смог дать изложение «системы Тейлора, притом, что особенно важно, и ее положительной и ее отрицательной стороны…». Должно быть, поэтому Сталин и читал эту книгу…

Однако, основываясь на его работах, записках, высказываниях, а главное, практических действиях, убеждаешься, что экономическое кредо Сталина было более чем простым. Страна должна быть сильной. Нет, не просто сильной, а могучей. Прежде всего – всемерная индустриализация. Затем – максимально приобщить крестьянство к социализму. Путь, метод, средство – широчайшая опора на диктатуру пролетариата, в которой Сталин признавал только «силовую» сторону. Во время одного из совещаний в ЦК он высказал такую формулу: «Чем крупнее будут стоять перед нами задачи, тем больше будут трудности». В «Большевике» (1926. № 9–10) эту идею сформулировали так: «Мы ставим перед собой все более серьезные и крупные задачи, разрешение которых обеспечивает все более успешные шаги по направлению к социализму, но укрупнение задач сопровождается и ростом трудностей ». Как это все перекликается с будущей зловещей формулой об «обострении классовой борьбы по мере ускорения продвижения к социализму»! В середине 20-х годов Сталин очень туманно представлял пути социалистического строительства, но метод у него, несомненно, уже был: сила, команда, директива, указание. Свобода? Нет. Главное – сила. Разве это противоречит диктатуре?

Сталин, читая многочисленные выступления видных деятелей партии, чувствовал, что широкий спектр взглядов на судьбы социализма в СССР обусловлен не только дифференциацией идейных и теоретических позиций их авторов, но и тем, что действительность оказалась намного сложнее, чем предполагали большевики. Вот правильно ведь пишет Бухарин в «Большевике»: «…раньше мы представляли себе дело так: мы завоевываем власть, почти все захватываем в свои руки, сразу заводим плановое хозяйство, какие-то там пустячки, которые топорщатся, мы частью берем на цугундер, частью преодолеваем, и на этом дело кончается. Теперь мы совершенно ясно видим, что дело пойдет совсем не так».

Да, дело идет «совсем не так»… Перелистывая статьи, читая доклады, справки, донесения, Сталин чувствовал, что наиболее опасен в этой полосе неопределенности Троцкий. Даже при мысленном упоминании этого имени Сталина охватывало состояние глубокой неприязни, переходящее в озлобление. На днях ему сказали, что, выступая в кругу своих приверженцев, Троцкий заявил, что «некоторые новые вельможи в партии» не могут простить ему, Троцкому, ту историческую роль, которую он «сыграл в Октябре». Конечно, «вельможа» в устах Троцкого – это он, Сталин. До него доходили и более нелестные эпитеты Троцкого и его сторонников в свой адрес.