Сталин

Другая – более общего порядка. Дело в том, что сознание каждого конкретного человека – это целый микрокосм, огромный загадочный мир, который исчезает вместе с его смертью. Мы никогда не узнаем всего о каждом ушедшем в миры иные, но и возможности этого познания – безграничны. О мыслях, размышлениях Сталина говорят не столько его сочинения, письма, записи, резолюции, сколько дела, материализованные в социальной практике, свершения, деяния и, к горечи нашей, преступления. Тайны сознания в этом смысле не столь уж и «таинственны», если видеть, чем они питаются, выражаются и вдохновляются. Окружающий нас многоцветный, многострунный, многострадальный мир человеческого бытия – главный ключ к разгадке тайн сознания человека, в том числе и такого, как Сталин. Хотя порой логика научного анализа поступков Сталина ведет в тупик при объяснении некоторых его действий.

Сталину, например, было известно теплое отношение Ленина к Бухарину. Сталин сам на протяжении многих лет поддерживал с ним и его семьей личные дружеские отношения. Бухарин сыграл немаловажную роль, оказывая помощь Сталину в борьбе с Троцким и троцкизмом. Не мог не видеть Сталин, что совершенно смехотворными выглядели обвинения Бухарина, допустим, в шпионаже, заговорах и т. д. Бухарин, при его высокой интеллектуальной культуре, умел уважать аргументы. Хотя и нес на себе печать основных пороков большевизма. И когда он убедился, что его программа, отрицающая форсированное развитие социализма, плохо сопрягается со сталинской концепцией силового решения проблем, он сдался и фактически признал необходимость разумного ускорения. Не просто признал, а активно включился в реализацию партийных установок. Это не помешало, однако, Сталину фактически санкционировать расправу с популярнейшим деятелем партии, близким партийным товарищем… Как можно такое объяснить и понять?! Точнее, объяснить можно, а понять трудно. Таким был Сталин…

Готовясь написать философско-биографический очерк об И.В. Сталине, я как-то незаметно для себя стал интересоваться литературой об Александре Македонском, Юлии Цезаре, Оливере Кромвеле, Иване Грозном, Петре Первом… Меня заинтересовала психология вождей, диктаторов, владык, других правителей абсолютистского типа. И хотя я понимаю, что любые исторические аналогии здесь рискованны, а может быть, и просто ненаучны, одно предварительное суждение хотел бы высказать. Для людей с неограниченной властью, вне демократического контроля, обычны, привычны чувства непогрешимости, личного превосходства, вседозволенности, переоценки собственных способностей и возможностей. Как правило, эти люди, живя среди людей, бесконечно одиноки. Хотя Сталин, как удалось установить, чрезвычайно редко беседовал с кем-нибудь один на один (с ним обычно были Молотов или Каганович, Ворошилов, Маленков, Берия и т. д.), он в душе был всегда одинок. Ему было не с кем соотнести себя, не с кем по-настоящему дискутировать, некому доказывать, не перед кем оправдываться… Одиночество на вершине, леденящая в своей реальности неограниченная власть иссушают чувства, превращают интеллект в холодную счетную машину. Каждый шаг, сразу же становясь «историческим», «судьбоносным», «решающим», исподволь убивает человеческое в человеке…

Одну из своих слабостей он всю жизнь пытался (и не без успеха!) превратить в показатель силы. Еще во время революции, когда нужно было идти на завод, в полк, на уличный митинг – в толпу, у Сталина возникало чувство внутренней неуверенности и тревоги, которое он со временем научился скрывать. Сталин не любил, да, пожалуй, и не умел хорошо выступать перед людьми. Его речь была примитивно ясной, без полета мысли, афористичности и трибунной патетики. Сильный акцент, скованность и монотонность делали его выступления невыразительными. Не случайно Сталин меньше, чем кто-либо другой из ленинского окружения, выступал на митингах, встречах, манифестациях. Он предпочитал готовить директивы, указания, писать статьи, заметки, давать газетные реплики по поводу тех или иных политических событий. Посредственный публицист, он был довольно последователен и неизменно категоричен в своих выводах. В его газетных материалах или свет, или тень. Третьего он не признавал. Латинская ясность была привлекательной чертой его бесхитростных, простеньких статей.

Позже Сталин привыкнет к трибунам съездов и конференций. Но положение его тогда будет уже другим; его негромкий спокойный голос люди будут слушать в звенящей тишине, готовой расколоться, взорваться шквалом аплодисментов, переходящих в овацию. Но те речи уже больше будут похожи на культовые обряды всесильного жреца. Сталин свое сдержанное отношение к прямым контактам с массами сделал правилом: он не бывал, за редким исключением, ни на заводах, ни в колхозах, ни в республиках, ни на фронте. Голос «вождя» изредка раздавался на самой вершине пирамиды. У ее подножия со священным трепетом ему внимали миллионы. Свою необщительность и замкнутость «вождь» превратил в атрибут культа и исключительности. Для понимания Сталина следует постоянно иметь в виду: он был великим Мастером выдавать ошибки, просчеты, преступления, зловещие черты своего характера за достижения, успехи, дальновидность, мудрость, постоянную заботу о людях…

В основе моего анализа и выводов лежат ленинские работы, партийные документы, материалы многих архивов: Центрального партийного архива, Верховного суда СССР, Центрального государственного архива Советской Армии, Центрального архива Министерства обороны СССР, Центрального государственного архива Октябрьской революции, архивов ряда музеев и другие. Например, касаясь военной стороны деятельности Сталина, я познакомился со многими интересными, оригинальными, никогда не публиковавшимися документами из архива Министерства обороны СССР. Даже первое знакомство с резолюциями Сталина на военных документах и с воспоминаниями его современников говорит о том, что он отнюдь не всегда верил в то, что провозглашал. Вот пример. Сталин читает проект приговора военной коллегии Верховного суда СССР по делу генералов Д.Г. Павлова, В.Е. Климовских, А.Т. Григорьева, А.А. Коробкова, обвиняемых в «антисоветском заговоре и умышленном развале управления Западного фронта…». «Вождь» не стал читать дальше, а лишь бросил:

– Не городите чепуху…

Тут же зачеркнули «антисоветский заговор», «заговорщицкие цели», «вражескую работу», а написали: «…проявили трусость, бездействие власти, нераспорядительность, допустили развал управления войсками…». Хотя обвинение было по-прежнему несправедливым, а приговор, вынесенный 22 июля 1941 года, предельно жестоким, но «вождь» перед лицом смертельной угрозы стране и ему, Сталину, не захотел больше «играть» в старые игры «заговорщиков».

Вглядываясь в хорошо сохранившиеся строки резолюций Сталина, налагаемых, как правило, красным или синим карандашом, размашисто, разборчиво, думаешь: где глубинные причины иррациональности, жестокости и коварства этого человека? Может быть, в религиозной догматической пище, обильно принятой им на заре жизни? А может быть, в щемящем ощущении своей интеллектуальной недостаточности, которую он чувствовал, слушая на партсъездах в Лондоне, Стокгольме блестящие речи Потресова, Плеханова, Аксельрода, Дана, Мартова? Или истоки этой иррациональности в его ожесточенности, родившейся еще до Октября? Ведь вся его дооктябрьская биография умещается между семью арестами и пятью побегами. С девятнадцати лет он только и делал, что скрывался, выполнял поручения партийных комитетов, арестовывался, менял фамилии, доставал фальшивые паспорта, переезжал с места на место… В тюрьмах долго не задерживался, бежал и снова скрывался. Однако мысль уехать за границу ему не приходила в голову никогда. Сталин, как и большинство наших «вождей», до революции нигде не работал.

Большую помощь в работе над книгой оказали материалы «Правды» за тридцать с лишним лет, журналов «Большевик», «Политработник», других периодических изданий, многие из которых выходили лишь в 20-е годы. Известно, что за рубежом существует целая литература о Сталине. Часть ее – например, работы Джузеппе Боффа, Луи Арагона, Анны Луизы Стронг – написана в основном с близких к объективности позиций. Издаются и переиздаются десятки книг и иного характера, имеющих целью с «помощью Сталина» убить саму идею социализма. Едва ли понимал это сам Сталин, но его собственная практика дискредитации социализма была неизмеримо опаснее, нежели разоблачения Исаака Дейчера, Роберта Такера, Леонарда Шапиро, Роберта Конквиста и других советологов. Представляют определенный интерес свидетельства зарубежных государственных деятелей, встречавшихся со Сталиным, – Франклина Рузвельта, Уинстона Черчилля, Шарля де Голля, Мао Цзэдуна, Энвера Ходжи, а также и некоторые книги Светланы Аллилуевой, изданные ею в эмиграции.