Грех бессмертия

Ждала до того момента, когда он снова напился допьяна и улегся в ванну, наполненную теплой водой. — Энергия снова засверкала в ее глазах, губы злобно изогнулись. — Дождавшись когда он уснет, маленькая девочка взяла его опасную бритву и… — Язык высунулся наружу, как у ящерицы, и облизал губы. — И начала резать, резать до тех пор, пока горькие слезы не заструились у него по лицу. Вода и стены стали красные от его крови. После этого она пошла в полицию рассказать им, что сделала и почему. Справедливость. Она хотела справедливости и правосудия. Ее послали жить к родственникам в Афины. И уже оттуда она начала свои поиски.

— Вифаниин Грех, — без выражения произнес Эван, — жители назвали так после того, что она сделала. Грех Вифании заключался в этом убийстве, в том, что она убийца.

— НЕ УБИЙСТВО! — прошипела тварь-Драго, наклоняясь вперед. ПРАВОСУДИЕ! Настоящее правосудие амазонок! — Ее взор блестел и тени от лунного света сгустились под ее скулами. — Когда мы вернулись сюда вместе с ней, она купила эту землю и построила храм Артемиды, мы приказали ей, чтобы она начала сезон охоты. Мы нашли другие подходящие сосуды для себя, а некоторые неподходящие уничтожили. Самые молодые из нас собираются в имении и в полнолуние скачут верхом в честь Артемиды.

Жара, казалось, медленно убивала Эвана; он встряхнул головой, ошеломленный, неспособный думать, что же делать. Побежать на кухню? Сражаться там? Что? В его голове все гудело и кричало, и поверх этого шума слышалось дыхание других тварей.

— Этот мир странный, — прошептала тварь-Драго. — Очень странный. Наполненный тайнами, которые мы даже не осмеливаемся вообразить. Но он все тот же; ты и твой род — наши враги, и у нас не будет отдыха, пока мы вас не уничтожим.

— Что вы собираетесь сделать со мной? — он услышал свой голос.

— Нам нужен твой интеллект и запас жизненных сил для наших дочерей, тихо сказала она. — Мы хотим использовать тебя для размножения.

Образы уродливых и искалеченных тел пронеслись в его сознании: отрезанные и отрубленные руки и ноги, искаженные лица. Он покачал головой:

— Нет! Нет! Я не хочу!

— Это может оказаться для тебя не так уж плохо, если ты не будешь сопротивляться. Мы удостоим тебя чести быть особым пленником…

— НЕТ! — завопил Эван. — НЕТ, ГОСПОДИ, НЕТ!

Женщина пристально посмотрела на него, и ярость вскипала у нее на лице. И ему показалось, что сейчас он либо закричит, либо сойдет с ума.

— У тебя есть другой выбор, — прошептала она и нагнулась к полу рядом со своим креслом; на золотом браслете заиграл лунный свет и отразился на лице Эвана.

Она приподняла отрубленную голову Гарриса Демарджона за волосы и положила ее перед собой на расколотый кофейный столик.

Мертвые глаза закатились, и белки напоминали невидящие глазницы статуи; рот безвольно открылся.

— Теперь решай, — сказала амазонка.

28

Решение

Угрожающие слова женщины еще разносились эхом, отражаясь от стен кабинета, а Эван уже прыгнул вперед, понимая, что если не будет двигаться со скоростью молнии, то они набросятся на него, словно мстительные львицы. Он ухватился за край кофейного столика, рванул его вверх и швырнул в Драго; голова Гарриса Демарджона скатилась в темноту, гулко ударившись о стену. Тварь-Джайлз разразилась полным злобной ненависти воплем и, оскалив зубы, бросилась к нему. Нацеленный на нее столик она отразила рукой. Но к тому времени Эван уже пересек комнату, схватил стул и разбил им окно; стекло с грохотом посыпалось из оконного переплета. Обернувшись через плечо, Эван увидел тянущиеся к нему фигуры с замедленными движениями, словно в ночном кошмаре. Тварь-Драго, встав на ноги, показывала на него и отдавала команды. Эван швырнул стул в центр этой толпы и увидел, как тварь-Джайлз отбросила его в сторону так, как если бы он был сделан из папье-маше. После этого он прыгнул во тьму через разбитое стекло.

Через отлого спускающийся задний двор, не осмеливаясь оглянуться, он добежал до забора, перелез через него и спрыгнул в дренажную канаву с бетонированным дном. Только тогда он посмотрел назад, ожидая, что они приближаются к нему через двор, но увидел только фигуру Катрин Драго, стоящую в проеме разбитого окна и наблюдающую за ним. Он глядел на нее несколько секунд; их глаза встретились. После этого Эван побежал к лесу.

Ноги подкашивались под ним. Кустарник больно жалил лицо, и тени тяжело и мрачно нависали со всех сторон. Сейчас его единственной мыслью было убежать отсюда, каким-то образом пройти через весь лес и добраться до Спэнглера или Бэрнсборо — до любого места с огнями и настоящими людьми. До любого места, где бы он мог получить помощь. Он продолжал бежать, белая луна просвечивала через густые заросли леса, словно прожектор, нацеленный на него. Вскоре его ботинок зацепился за низкий кустарник, и он повалился на землю. От сильного удара его дыхание со свистом вырвалось из легких. Прижав лицо к пахнущей пеплом земле, он пытался отдышаться, как загнанное животное, его грудь горела от удушливого зноя, который давил со всех сторон, как обжигающие тиски. В голове пульсировали боль и смятение. Он подтянулся и прильнул к стволу дерева.

После этого он внезапно осознал, что бежит, снова бежит, как и раньше, спиной к злу, которое ползет по этому миру. Когда-то так же он повернулся спиной к собственному брату, лежащему покалеченным и бессильным на золотом поле, пока призрак Смерти подползал к нему все ближе; он повернулся спиной к людям в лохмотьях, сидящим в бамбуковых клетках, оставляя их в плену на милость врагов. Сознание Эвана шаталось, колебалось, словно человек под тяжестью, наваленной на его плечи. Да. Рука Зла существовала; она была реальна и все это время ждала его в Вифаниином Грехе. И последние годы, думая, что освобождается от ее хватки, на деле он подходил к ней все ближе и ближе. Пока, наконец, она снова не протянулась к нему.

Прижимаясь к дереву, Эван почувствовал, как его душевное здоровье начинает расшатываться.

— О, Господи, — выдохнул он. — О, Господи, помоги мне, помоги мне, помоги мне!

Словно красные порезы от бритвы, в его сознании проносились образы, один за другим: амазонка с обжигающими глазами, тянущаяся к нему одной рукой, пока ее другая рука заносит окровавленный топор для удара; место, где стоят статуи с пустыми глазами и отбрасывают на стены тени, напоминающие пауков, а луна яростно светит вниз через стеклянный потолок, и где амазонки столпились в круг и подходят все ближе, ближе и ближе; Кэй, с закрытыми глазами и обнаженной грудью, окруженная клубами дыма; ухмыляющееся лицо твари-Драго; и он сам, объятый взметнувшимся пламенем Аида.

Он рывком вернул себя к действительности; с его подбородка на землю капал пот. Боже, помоги мне. Боже, помоги мне. Его здравомыслие начало разрушаться, рваться. НЕТ! — выкрикнул он сам себе. — НЕТ! ДЕРЖИСЬ! ВО ИМЯ ГОСПОДА, ДЕРЖИСЬ!

Потому что через пелену этих жутких видений он понял, что должен сделать: вернуться к ним и забрать свою жену и ребенка. Потому что если он отвернется, если убежит в Бэрнсборо, Спэнглер, Марстеллер или куда-нибудь еще, то навсегда потеряет их. Он прижимался к дереву, как к последней прочной реальной вещи в его жизни; и мысль, полная холодной кристаллической ясности, пришла ему в голову. Почему вообще они позволили ему убежать? Почему они это ему позволили?

В следующее мгновение он понял это.

Справа послышался пронзительный вопль всадниц-амазонок, и он понял, что они находятся менее чем в одной миле от него. Они могут видеть в темноте, а их лошади инстинктивно найдут в этих лесах, скрытые темнотой тропинки. Так что даже здесь от них невозможно скрыться. Его сердце бешено заколотилось, он поднялся на ноги и огляделся. Раздался еще один вопль, теперь слева и ближе, чем первый. Они окружали его, затравливали. Бэрнсборо и Спэнглер теперь были отрезаны от него, а сзади лежала деревня Вифаниин Грех, словно паучиха в центре своей паутины, беременная злом.