Гастроль в Вентспилсе

Дверь кабинета открылась. Видя, что Селецкис и Яункалн поднялись, Эмиль Мендерис оглянулся и увидел полковника милиции. Кашис выглядел столь внушительно, что и Мендерис хотел было вскочить со стула. Но Кашис сделал знак оставаться на месте.

– Отставить! Продолжайте разговор! – и сел на стул в темном углу комнаты.

Янису Селецкису пришлось заново изложить свои умозаключения. В честь полковника он не скупился на детали.

– Итак, вы не отрицаете, что купили и перепродали предъявленный Яункалном поддельный радиоприемник «Сикура», хотя документ составлен и подписан в понедельник, когда вы не имели обыкновения являться на работу. Не говорит ли это о том, что и все остальные «Сикуры», скупка которых оформлена вашей подписью, прошли через ваши руки?

– Так получается, – упавшим голосом согласился Мендерис.

– Вот это разумно! – расплылся в сердечнейшей улыбке старший инспектор. – Лично я готов поверить. Но для суда этого мало, там надо будет доказать, что это не бред, не оговор самого себя. Посему нам с вами придется вместе пройти путь от первоначального замысла аферы до момента вашего задержания, придется назвать по именам ваших компаньонов и помощников.

– У меня нет никакого помощника.

– Допустим. Я даже согласен допустить, что вы самолично доставали детали от «Дзинтара», сами монтировали их в японские корпуса, сами относили в магазин. В конце концов это не так уж сложно. Но кто привозил вам из-за границы пустые корпуса «Сикур», каким образом вы завладели паспортом Румбиниека, как узнали, что Микельсоне свой потеряла?

– Товарищ старший инспектор, – раздался голос Кашиса, – не пора ли сделать небольшой перекур? Попросите вывести задержанного.

Когда милиционер вывел Мендериса в коридор, оказалось, что курит один Селецкис. Эдуард Кашис, обращаясь к Яункалну, сказал с улыбкой:

– Я бросил курить два года назад, а вы, наверно, до сих пор не научились… Простите, что прервал нить ваших рассуждений, товарищ старший инспектор, но такие методы ведения допроса напоминают мне времена, которые вовсе не хотелось бы вспоминать. Вы не даете задержанному возможности высказаться, все время подсовываете ему фразы признания. Слабохарактерный человек – а Эмиль Мендерис, вне всякого сомнения, таков и есть – может незаметно для самого себя сунуть голову в петлю… К тому же я получил сведения, которые могут укрепить нашу позицию. Только что, когда сидел у начальника, позвонила моя дочь. Сообщила, что ваша союзница Зандбург с аппетитом позавтракала и теперь отдыхает. Просила до вечера ее не беспокоить. Кстати, Яункалн, вам горячий привет, только не понял, от кого – от бабушки или от внучки… Так вот: Расма виделась с Евой Лукстынь, урожденной Микельсоне. Есть вполне правдоподобная гипотеза, каким образом Мендерис мог завладеть ее паспортом.

Он вкратце пересказал то, что разузнала Расма, затем добавил:

– Вывод сделайте сами, я недостаточно в курсе, чтобы высказывать свое суждение. И вообще давным-давно не занимался хозяйственными делами.

– Так может, как раз подходящий момент вспомнить молодость, товарищ полковник? – сказал Яункалн.

– Поберегите свою хитрость для разоблачения преступника… Между прочим, я договорился с вашим начальством о том, что Яункална подключат к расследованию. Лучшей практики не придумать, авось, мир не рухнет, если Печак еще недельку повозится со своими несовершеннолетними… И ОБХСС тоже будет рад добровольному помощнику, верно, старший инспектор? О чем вы так задумались?

Селецкис встал. Он знал, что Кашис небольшой любитель внешних проявлений воинской дисциплины, однако после критических замечаний полковника не осмелился высказать свои мысли сидя.

– Лично мне кажется, мы палим из пушки по воробью. Этот несчастный Эмиль – его даже сердцеедом в полном смысле слова не назовешь – добивается успеха, используя материнский инстинкт, свойственный каждой женщине; прикидывается несчастненьким, непонятым, заливает, будто влюблен по уши… Он мог бы присвоить найденные в сумочке деньги и продуть их в карты. Но чтобы оставить себе и хитроумно использовать чужой паспорт – тут требуется другая натура. Такой, как он, может за хороший магарыч помочь реализовать поддельные «Сикуры», но организовать и руководить целой группой жуликов Мендерис не способен – слишком велик риск. По-моему, он всего лишь колесико в механизме, а не пружина.

– Почему же он тогда готов взвалить на себя ответственность за чужие грехи? – поинтересовался Яункалн. – Ты ломаешь конструкцию, которую сам же возвел.

– С перепугу.

– Боится шефа банды?

– Не только. Еще и жены, нас боится. Как многие, кого никогда не лишали свободы, он толком себе не представляет, что такое тюрьма. Думает, отсижу годик или два, ни забот, ни хлопот, кормят задаром. А потом обо мне все позабудут и простят.

– Что вы предлагаете, старший инспектор? – перебил словоохотливого Селецкиса Кашис. – Практически! Мне тоже кажется, что Мендерис запутался во лжи, и все-таки без его прямого или косвенного участия эта афера была бы неосуществима. Он знает гораздо больше, чем вам кажется. Я не стал бы отказываться от вашего первоначального варианта, пока не вытянул бы всю правду из Мендериса, причем до того, как вы произведете проверку его родича Пумпура.

Янис Селецкис щелкнул каблуками.

– Так точно, товарищ полковник, будет сделано! – По-военному печатая шаг, он подошел к телефонному столику и позвонил дежурному по городу. – Есть что-нибудь новое о Гунтисе Пумпуре?.. Телетайп из Риги? Что у вас за порядок, черт возьми, при котором я все узнаю последним?! Ах, уже в пути! Спасибо и на том.

В дверь постучали. Бросив трубку, Селецкис сердито распахнул дверь, вырвал конверт из рук удивленного посыльного и подал его полковнику. Кашис с подчеркнутым спокойствием вскрыл конверт, надел очки, прочитал и сообщил:

– Перекур продолжается. Гунтиса Пумпура в настоящий момент не допросить. Он задержан в рижском ресторане в невменяемом состоянии и его пришлось поместить в вытрезвитель. Врач надеется, что завтра сможет доставить его к нам.

Яункалн постепенно начинал верить во всемогущество милиции. Перед этим отыскали пять «Сикур» со всеми соответствующими бумажками, теперь на горизонте замаячил столь необходимый для следствия Пумпур. Прямо-таки не верится, что некоторые преступления до сих пор все еще не раскрыты. Быть может, оттого, что не все еще работают с полной отдачей? Себя он, конечно, не мог упрекнуть в недостатке рвения. Вот и теперь назойливая мысль заставила его вернуться к началу разговора.

– Что касается паспорта Евы Лукстынь, у нас имеется если и не ясность, то во всяком случае правдоподобное допущение. Но как быть с документами Румбиниека? Неужели кто-то специально ехал в Ригу, чтобы вытащить у него из кармана паспорт?

– Не в бровь, а в глаз! – Кашис поднялся со стула. – На этот вопрос лучше всего вам ответит сам Артур Румбиниек. Если не возражаете, я поеду вместе с вами. Тем более, что мне запрещено идти домой к теще.

В распоряжение столь высокого гостя начальник городской милиции, разумеется, предоставил свою служебную «Волгу». Яункалн с большим удовольствием поехал бы на оперативной машине; ее сирена и «мигалка» позволили бы мчаться по улице с односторонним движением даже в запрещенном направлении, но и без того они достигли цели своего пути за неполных пять минут.

Сегодня этот дом почему-то казался таинственным, на лестничной клетке со щербатой штукатуркой Тедиса охватило мрачное предчувствие. Он понимал, что с тех пор, как пришел сюда первый раз, ровным счетом ничего не изменилось, однако это особенное настроение зарождалось, очевидно, не в мозгу, а где-то под ложечкой. Именно там он ощущал странную пустоту. Причина, возможно, была в тяжелых шагах Кашиса, глухо отдававшихся на лестнице и напоминавших сокрушительное для нервов соло на барабане. Хотелось броситься бегом вверх по лестнице, но было бы неэтично опередить тяжело дышавшего полковника.