Что рассказал убитый

После этих слов настроение у всех резко испортилось. Еще немного посидели на скамеечке у входа – благо было тепло. Когда собрались расходиться, зазвонил телефон:

– Дмитрий Иванович, вы где?

– На работе, а что?

– У нас ЧП. В камере ИВС повесился один из обвиняемых в попытке покушения на убийство. Майор Неделина не у вас, случайно?

– Случайно у меня, – и отдал ей трубку. Наталья послушала несколько секунд и, отдавая трубку Огурцову, тоскливо сказала:

– Вот и все! Если до сего момента существовала хоть теоретическая вероятность прижать этого… Папу, то теперь и ее не осталось. Быстро сработано… Четко.

В тот пятничный вечер доктор Огурцов прибыл домой – вернее, его привезли – чуть тепленьким. Когда он немного проспался и часов в 10 вечера пошел в ванну отмокать, услышал бодрый голос телевизионного диктора:

– …Строить будете для детей в новом месте, Олег Анатольевич?

– Да, – раздался хрипловато-властный голос. – Дети – наше будущее, и мы обязаны их обеспечить в первую очередь.

– Но ведь те дома еще в очень неплохом состоянии, насколько известно редакции?

– Знаете, – и в голосе его впервые звякнул металл давнего урки, – мы выиграли тендер по продаже этого земельного участка, и нам теперь никто не запретит построить там еще лучшие строения. Дети – это…

Судмедэксперт Огурцов повернулся и шагнул в ванную. Там, открыв кран, лег в горячую воду и блаженно прикрыл глаза.

«И какого лешего нажрался?» – подумал он и задернул занавеску, чтоб голоса народного избранника совсем не было слышно.

Отцы и дети

И под божественной улыбкой,

Уничтожаясь на лету,

Ты полетишь, как камень зыбкий,

В сияющую пустоту…

Глава 1

Была почти полночь, но доктор Огурцов изнывал от жары. Вернее, не от жары, а от невыносимой духоты. Почти часовая попытка заснуть привела к полному и неоднократному скручиванию простыни в жгут и превращению этого лежбища в промокшие от пота тряпки. Огурцов, в конце концов плюнув на сон, встал и вот уже полчаса разгуливал по квартире в роскошных сатиновых – семейных, как их иногда называют, – трусах. Все окна были раскрыты настежь, и через них в комнату сочилось жаркое дыхание самой короткой ночи в году. Доктор расхаживал по квартире и, попивая малюсенькими глоточками крепчайший холодный чай, думал о предстоящем отпуске. До его начала осталась ровно неделя. Хорошо супруге – она уже уехала, а он здесь один, раскисает в сумасшедшей жаре.

– Вроде завтра обещают до плюс сорока в тени, – сказал он негромко и, ругнувшись, вышел на балкон. Ночь была темной, беззвездной и безлунной. Он постоял пяток минут на балконе – там хоть некое подобие ветерка ощущалось. И, глотнув напоследок чай, собрался было идти спать, но во двор их трехэтажек, осветив его ярким светом, заехала машина.

«Скорая помощь», – сразу понял он. – И немудрено! При такой-то жаре… Точно гипертонический криз у кого-то… а то и инфаркт».

Однако это оказался никакой не Криз и тем более не Инфаркт, а господин Перцев собственной персоной. Это он нагло использовал казенную машину в личных целях. Вопреки обыкновению был Перец весьма тих и печален.

– Я так и думал, что ты не спишь, – сказал он Огурцову. – Можно я побуду у тебя?

– Да ради бога. Можешь даже переночевать. Я все равно один.

– Я знаю… Выпить, конечно, не нальешь? – уныло спросил Перчик.

– Почему не налью – вот, пей сколько хочешь, – ответил коллега и протянул ему свою кружку с чаем. Перцев взял и машинально глотнул черное содержимое.

– И как ты такую гадость пьешь? – отплевываясь, спросил он. – Ведь это голимый чифир… Да еще на ночь? Разве так можно? А еще врач! – И, проходя на балкон, сказал: – Кстати, ты мне давно обещал рассказать про это, – и он кивнул на массивную кружку в руке Огурцова, – и поделиться его «полезными» свойствами.

– Обещал – расскажу! Не ложиться же баиньки в потное простынное море.

И когда друзья устроились на балконе, Огурцов начал рассказ:

– Чифир, то есть очень крепкий чай, полезен. Правда, я узнал об этом позднее. А все начиналось так. Я, как ты знаешь, после школы поступил учиться в политех, но быстро и отчетливо понял, что технические дисциплины не для меня, и поэтому бросил институт и подался искать свое счастье в рядах Советской армии, однако в военкомате мне дали от ворот поворот: приходи в мае, когда призыв начнется, а пока водочки на воле попей. Шагом марш, скомандовал старшина, и я пошел работать на стадион – трибуны подметать. Бригада наша состояла из десятка человек разного возраста. И среди них был дядя Саша, мужик уже хорошо под шестьдесят, причем половину из них он отсидел. Был он всегда молчалив и несуетлив. Когда у нас выпадало свободное время типа перекура или даже обед, он ел со всеми. Из общего, так сказать, котла, а вот чай… Чай он запаривал себе индивидуально. Я, конечно, считал, что и сам легко его попью – все ж мы по тайге с друзьями болтались, как говорится, с младых ногтей, и поэтому считал себя завзятым таежником и самонадеянно думал, что о чае знаю все. Однако питье старого сидельца – это было что-то! Если провести аналогии со спиртными напитками, то его чай был чистым и неразбавленным спиртом, а мой – пивом, причем пивом, в которое плеснули водички, – хохотнув, сказал Огурцов и, глянув на Перчика, спросил, помахав у того ладонью перед глазами: – Эй, друг! Ты меня слышишь?

Однако Перцев, будто не слыша ни рассказа, ни обращенного к нему вопроса, молчал, не отрывая застывшего взгляда от мерцающего где-то вдалеке огонька, а лицо у него при этом было настолько отстраненным и настолько незнакомым, что Огурца даже оторопь взяла. Справившись с удивлением и даже какой-то растерянностью – таким он друга никогда не видел, – он встал и, шагнув к Перчику, присел перед ним на корточки.

– Толя, что с тобой? – И потряс его за плечо.

Перчик вяло улыбнулся и спросил:

– Сегодня какое число? 22 июня уже наступило?

– Да, Толян, наступило. Сегодня первый день войны. – И, дурачась, запел: —…А двадцать второго июня, ровно в четыре часа, Киев бомбили, нам сообщили…

– …И сегодня исполнилось ровно десять лет, как я убил свою жену! – тихо сказал Перцев.

– Ты чего мелешь? – прервав песнопения, спросил Огурцов. – Какую такую жену? – И потряс его за плечо: – Эй, друг, ты чего? Стоило мне только про спирт сказать, а тебя уже развезло? – попробовал пошутить Огурцов, но Перчик тихо сказал:

– Отстань… Я специально пришел рассказать тебе обо всем. Я все прошлые годы в эту ночь не сплю и всегда один. Если не хочешь – я уйду…

– Да рассказывай, конечно, Толя. Просто все это как-то неожиданно…

Перчик встал и, облокотившись о перила балкона, сказал:

– Знал бы ты, как мне временами хотелось шагнуть туда, вниз, ибо жизнь… Впрочем, меня от этого спасли сначала кулаки мужиков, а потом воспоминания о них.

– Слушай, Толян, какие кулаки, почему спасли? Что за бред ты несешь? Ничего не понимаю!

– Прости! Я, кажется, с середины начал. – И, помолчав, Толя Перцев стал рассказывать:

– Я, как ты помнишь, приехал работать сюда на год позже тебя. Приехал работать гинекологом, леший забодай эту гинекологию! Поработал я с годик и уехал в другой город – не очень большой, но все-таки чуть поболе нашей дыры. А уехал потому, что там умерла моя бабушка, а свою квартиру оставила мне. Вот я и поехал. В больничный коллектив влился легко – мужиков там почти не было.

Примерно через год работы я стал встречаться с девушкой. Она была на пять лет младше. У нас с Евой – да, да, именно так ее и звали! – складывалось все хорошо. Сначала встречались как друзья, потом, как тогда в песне пелось, вдруг возникла эта самая любовь… – И Перчик надолго замолчал. Впрочем, Огурцов его не торопил и молча ждал продолжения.