Гай Иудейский

— Хорошо, — сказал я, — но Учитель сам…

Тут он перебил меня и строго сказал:

— Говори.

Вокруг стояли люди, и я все никак не мог начать. Я был в таком напряжении, что у меня заметно дрожали руки.

— Но я хотел бы… — сказал я старику, с натугой выговаривая слова враз онемевшими губами, — хотел бы говорить с тобой один на один.

Он странно усмехнулся, посмотрел на меня с прищуром:

— У меня ни от кого нет секретов, а если они есть у тебя, то это твоя беда. Говори же, я слушаю тебя.

Я уже пожалел, что затеял этот разговор, но что мне оставалось делать? Путаясь и не находя нужных слов, высказал ему то, о чем мы говорили с Гаем. То есть, чтобы несколько членов нашей общины, живущих вместе с нами, стали бы распространять слухи, будто они недовольны Учителем, что Учитель обманщик, лжепророк и все такое прочее. И что делать это нужно для того, чтобы выявить людей, угрожающих жизни Учителя.

— Скажи же нам, Никифор, — снова усмехнувшись, проговорил старик, когда я закончил, — что это за люди, которые хотят смерти нашего Учителя, великого и святого Гая Иудейского? Я уверен, что во всей Иудее не найдется человека, способного поднять на него руку. Или это люди Рима? А? Скажи нам! Может быть, и ты один из этих людей?

Каким образом я устоял на месте, а не побежал тут же, лишь только он произнес эти слова, я не знаю. Наверное, страх был так велик, что разум уже плохо подчинялся, а чувство самосохранения было подавлено.

— Что… ты… такое… говоришь? — неуверенно промямлил я.

Но мой вопрос не смутил старика.

— Я говорю, что ты один из тех римлян, которые желают смерти Учителя.

— Но я не римлянин, я родился в Тире, я такой же. как вы! — умоляюще выговорил я, обводя взглядом стоявших вокруг.

Все они смотрели на меня неподвижно, и в их глазах был ледяной холод. В их глазах — я увидел это ясно — стояла смерть. Моя смерть.

Я уже не знал, что говорить, и стоял, опустив голову

— Мы разберемся, — сказал старик, — римлянин ты или нет. Й ты сам знаешь, что будет с тобой, если окажется, что ты один из них. — Тут он кивнул кому-то за моей спиной и строго произнес: — Отведите его и смотрите за ним хорошо и не подпускайте его к Учителю.

Я оглянулся. Один из двух молодых и сильных парней крепко взял меня за плечо и толкнул в сторону, а другой ухватился за одежду на спине. Они повели меня в конец лагеря, заставили сесть на землю, а сами сели рядом

Так я оказался пленником нашей общины.

Они не отходили от меня ни на шаг, стража менялась каждое утро. Меня плохо кормили, на ночь связывали по рукам и ногам крепко. Я пытался разговаривать с ними, умолял их отпустить меня, требовал, чтобы меня отвели к Учителю, но они молчали в ответ и смотрели в сторону

Когда наш лагерь поднимался, отправляясь в путь по известному уже маршруту, меня вели позади со связанными за спиной руками. Если им казалось, что я иду медленно, то они толкали меня в спину, а то и пинали ногами. Я все не мог понять, откуда у них такая ненависть ко мне. И еще я не мог понять одного, главного: почему не приходит Гай? Почему он не спрашивает, где я, и не велит привести меня к нему? Я понял это, когда сам увидел его.

На одной из стоянок я увидел Гая на лошади, он проезжал мимо в каких-нибудь тридцати шагах от того места, где сидел я. Я вскочил на ноги и попытался броситься к нему, крича: «Гай, Гай, это я, я здесь!» Мои охранники повалили меня на землю, и я получил несколько сильных и болезненных ударов ногами, один из них в голову. Лежа на земле с окровавленным лицом, я высоко поднял голову, и в это мгновение наши взгляды встретились. Гай посмотрел на меня так, будто я был камень или животное. Посмотрел и равнодушно отвел взгляд. Я ткнулся лицом в песок и заплакал, завыл страшно, по-животному. В моем Страшном вое была нечеловеческая смертная тоска. Меня подняли и поволокли куда-то, но я уже не ощущал боли, не осознавал ничего вокруг, да и не хотел осознавать.

Значит, это он, Гай, все дело в нем. Он хотел избавиться от меня и избавился таким страшным, таким предательским образом.

— Будь ты проклят! — прокричал я из последних сил. — Будь ты проклят!

А через три или четыре дня, сейчас точно не помню, ранним утром в лагере произошло какое-то странное движение: крики, хаотическое топтание людей, детский плач, конский топот. Те, что охраняли меня, стояли и напряженно смотрели в ту сторону. Мне показалось, что на лагерь кто-то напал, и у меня мелькнула мысль, что, возможно, мое освобождение близко. Некоторое время спустя к нам приблизилась группа людей. Они возбужденно переговаривались. Впереди шел тот самый старик. Они подошли, старик все никак не мог справиться с одышкой, наконец сказал, обращаясь ко мне:

— Ответь нам, римлянин, где Учитель?

— Я не римлянин, — отвечал я, — и почему ты спрашиваешь у меня об Учителе?

Он сделал знак охранникам, они взяли меня за плечи и сильно встряхнули.

— Отвечай, римлянин, где Учитель? — снова сказал старик.

— Я не римлянин! — закричал было я в ярости, но тут сильный удар по голове свалил меня на землю.

На некоторое время я потерял сознание, а когда открыл глаза, увидел лицо старика так близко от своего, что от неожиданности отпрянул назад.

— Говори, где Учитель, или мы убьем тебя, — медленно выговорил он, брызгая слюной и обдавая меня тяжелым чесночным духом.

— Я не знаю, я ничего не знаю! — отвечал я, вжимаясь затылком в землю. — Откуда мне знать, если вы держите меня здесь?

— Страшись, римлянин, ты еще не знаешь, что такое пытки любящих Учителя людей, — с угрозой выговорил старик и, протянув свой грязный корявый палец, больно ткнул меня в щеку.

— Но я не знаю! Как же я могу знать, — жалобно выговорил я и попытался закрыться от него рукой, но кто-то, крепко ухватившись за запястье, отвел мою руку в сторону.

— Ты знаешь, римлянин, и ты все скажешь нам, — проговорил старик, и лицо его отдалилось.

Меня подняли и поставили на ноги. Я увидел, что вокруг нас стоит целая толпа людей, едва ли не все члены нашей общины. Я почувствовал, что гибель моя близка, и, сам не сознавая, что делаю, пал на колени и обхватил ноги старика руками.

— Умоляю, умоляю тебя! — плакал я, прижимаясь мокрым лицом к его грубой, дурно пахнущей одежде. — Я ни в чем, ни в чем, ни в чем не виноват! Я ничего не знаю, я так любил Учителя! Я ничего не знаю, пойми меня!

Старик не ответил. Меня схватили за руки и оттащили от него.

— Смотрите, чтобы не сбежал, — сказал старик моим стражникам и, повернувшись, молча пошел к лагерю. Толпа людей, возбужденно переговариваясь, последовала за ним.

Я понял, что Гай бежал и мое пленение есть часть его плана И еще я понял — это трудно было не понять, — что если в ближайшие часы не смогу убежать от них, го меня ждет неминуемая смерть, и ни мои оправдания, ни мои мольбы не будут иметь для этих людей никакого значения и смысла.

В тот день мы находились вблизи города. Пришла женщина, сказала моим стражникам, что Иосиф (так звали старика) велел передать, что мы заночуем в городе, и приказал вести меня в середине колонны. Стражники кивнули и подтолкнули меня вперед. Я сделал несколько неуверенных шагов и упал на землю. Они пнули меня ногой, я с трудом поднялся, но через несколько шагов упал опять Я притворялся, делая вид, что не в силах двигаться У меня не было никакого определенного плана побега но что-то внутри меня подсказывало, что делать нужно именно так Они снова пнули меня, я снова поднялся и снова упал Тогда они взяли меня под руки и потащили за собой Ноги мои волочились по земле, а голова болталась из стороны в сторону. Дыхание было хриплым и неровным Когда меня подтащили к старику и он, ухватившись рукой за подбородок, поднял мою голову, я закатил глаза и простонал.

— Что с ним? — спросил он стражников. — Вы били его?

Стражники, оправдываясь, отвечали, что нет, не били и что, наверное, я притворяюсь. Они опустили меня на землю, я сделал вид. что пытаюсь встать, но не могу.