Страница 5 из 16
И наконец, предпоследнее послание, отправленное 13 февраля, в субботу, тринадцать дней назад:
«Екк., 3: 1: „Всему свое время, и время всякой вещи под небом“.
Екк., 3: 3: „Время убивать, и время врачевать; время разрушать, и время строить“.
Екк., 3: 8: „Время любить, и время ненавидеть; время войне, и время миру“».
Гриссел снова разложил перед собой все послания в ряд, перебегая взглядом от одного к другому.
Потом он еще раз перечитал каждое.
4
Закончив, он подпер подбородок руками и задумался.
Во-первых, даты отправки… Интервалы все время сокращались. От первого послания до второго прошла неделя. От второго до третьего — шесть дней. От третьего до четвертого — пять. По убывающей. А потом четкий ритм нарушился.
Далее, почти все письма отправлены поздно ночью.
В первом и втором посланиях намекается на некоего «коммуниста». В единственном числе. Потом на смену «коммунисту» пришли «убийцы» и «любимцы». Но в последнем письме аноним снова вернулся к одному «убийце».
Он охотно цитирует Библию — ищет самооправдание в религии? Считает себя крестоносцем, который борется с неверными? Стиль последнего письма отличается от предыдущих. Он мощнее, увереннее. И целеустремленнее. Неизвестный стрелок увидел цель.
Джон Африка и Зола Ньяти считают, что письма написал психически неуравновешенный человек. Их можно понять. Все признаки душевного расстройства налицо. Безумцы любят действовать по ночам. С течением времени они становятся все настойчивее и навязчивее. Они звонят и дышат в трубку, разговаривают не представляясь или прячутся за ничего не говорящими псевдонимами. Зачастую их послания полны расистских высказываний, они сторонники «теорий заговора» или предупреждают о грядущем Судном дне, о мести богов стране грешников.
Совсем как их стрелок.
Потом они жадно следят за публикациями в СМИ, за передачами по радио и телевидению. Они живо реагируют на все статьи и передачи, цитируют их, искажая смысл.
Вот здесь стрелок отступает от общего канона.
Почти все безумные любители пообщаться со стражами порядка выдумывают себе псевдонимы, связанные с мифологией, астрологией или внушающие благоговейный ужас.
В отличие от стрелка.
В каждом новом письме он избирает новую тактику. Перед последним, окончательным посланием он вдруг на две недели замолчал. Кстати, и последнее письмо он отправил не ночью, а утром, за двенадцать часов до того, как отправился на охоту.
В последнем послании содержится намек на какой-то мотив: «Вам известно, за что ее убили».
Стрелок выполнил свою угрозу. Он не испугался гнева представителей ЮАПС и ранил полицейского. И обещает продолжать в том же духе.
Здесь что-то не так.
Гриссел одно за другим сложил послания в папку и придвинул к себе материалы по делу Слут. Раскрыл пухлую папку. Ему хотелось начать с самого начала, как полагается: взглянуть на место преступления, на снимки, на протокол вскрытия, на результаты судебно-медицинской экспертизы…
Кто-то постучал в дверь, тихо и словно извиняясь.
Гриссел, выведенный из глубокого раздумья, крикнул:
— Войдите!
«Ястребы» прозвали бригадира Мусада Мани Верблюдом. Один из детективов УРОВП узнал от своего друга-мусульманина, что в одном из арабских диалектов слово «мусад» означает «дикий верблюд». А когда главой отдела по борьбе с особо тяжкими преступлениями назначили высокого, поджарого полковника Зола Ньяти, который к тому же ходил медленно, важно, слегка наклонившись вперед, его тут же прозвали Жирафом.
Именно Жираф и просунул сейчас голову в кабинет Гриссела, его бритая голова блестела под яркими лампами дневного света.
— Нет, Бенни, не надо, не вставай… — Полковник Ньяти подошел к столу, вертя в тонких пальцах ключи от машины. — Вот, бери служебную БМВ.
— Спасибо, сэр!
— Бенни, ты ведь знаешь, мы здесь одна семья.
— Да, сэр!
— Тебе известно, что мы работаем… ведем следствие… сообща, вместе.
— Да, сэр. Только вначале я хочу изучить досье…
— Я все понимаю, Бенни. Но, когда будешь готов, пожалуйста, задействуй наших ребят. Я уже поставил в известность Вона, он ждет…
— Да, сэр.
Ньяти побарабанил пальцами по досье и вдруг понизил голос.
— Слушай, Бенни, ты — ветеран, — доверительно произнес он. — Не мне тебя учить… — Полковник замялся, поднял голову, посмотрел Грисселу прямо в глаза. — Если что, иди сразу ко мне. Или к бригадиру. Если поймешь, что здесь что-то нечисто, сразу обращайся к нам…
Гриссел не знал, что ответить.
— Бенни, ты меня понимаешь?
— Да, сэр! — ответил он в надежде, что позже сумеет во всем разобраться.
— Вот и отлично!
Ньяти развернулся и зашагал к двери, но, остановившись на пороге, посмотрел на Гриссела и добавил:
— Удачи тебе!
Ньяти ушел, а Гриссел еще долго сидел и смотрел на дверь. Мани и Ньяти тоже бросили на дело вдруг, без подготовки. Сам Африка попросил их заняться убийством Слут, он даже лично приехал на совещание. Они подыгрывали ему, но осторожно.
Бенни покачал головой. Политика — не его любимая игра.
Гриссел оценил жест Ньяти. И все же он пока не очень-то верил в то, что «Ястребы» — «одна большая семья» и «работают сообща». Он не успел прослужить в новом элитном подразделении и трех недель и только недавно узнал, что аббревиатура ООЦ означает «Объединенный оперативный центр». В него входят руководители групп и детективы различных подразделений УРОВП, которых определили под начало к одному командиру, назначенному для расследования определенного дела. Лично Гриссел считал, что избыток помощников скорее вредит. Он привык работать с одним напарником, но чаще справлялся и один, особенно в прошлом году, когда его перевели в подчинение к Африке.
Он глубоко вздохнул. По-прежнему непонятно, зачем Африка перевел его к «Ястребам».
Он достал из досье снимки места преступления и разложил их перед собой на столе в несколько рядов. Вот увеличенное цветное фото жертвы. Ханнеке Слут лежала на мраморном полу, у колонны. Запекшаяся кровь резко контрастировала с ее белым платьем без рукавов и светло-серым полом. Она лежала на спине, прижав правую руку к ране. Видимо, в последние секунды жизни пыталась остановить сильное кровотечение. Левая рука лежала на отлете, ладонью вверх, затылок в луже крови. Темные волосы упали на лицо, закрыв глаза и нос. Виден только рот. Полные губы, темно-красная помада, почти того же цвета, что и кровь.
Обуви на жертве нет, платье задралось, ноги оголены значительно выше колена. Похоже, что рана всего одна; ее ударили в грудь, чуть правее сердца.
Грисселу захотелось лучше изучить место преступления, и он стал разглядывать фотографии одну за другой. Квартира была новая, современная, стены и единственная колонна белоснежные, пол серый, блестящий. Большие окна, не занавешенные шторами, выходили на широкий балкон, откуда открывался вид на разноцветные дома малайского квартала Бо-Кап и на Сигнальную гору.
Помещение, в котором лежала жертва, было очень просторным, свободной планировки. Чуть поодаль располагалась гостиная зона; приземистые, стильные диван и кресла стояли на белом ворсистом ковре. На длинной стене — одна большая картина без рамки. Абстракция! Гриссел такого искусства не понимал. Сплошные пятна и полосы белого и серого цвета, похожие издали на сфотографированные с высоты птичьего полета морские волны. На стеклянном кронштейне — аудиосистема с двумя маленькими колонками.
В дальнем от лежащей Слут углу располагалась винтовая лестница, которая вела на второй этаж. Покрытые лаком деревянные ступени окаймляли узкие стальные перила. У окна стоял белый телескоп на треноге, его объектив был направлен на город.
За колонной Гриссел разглядел небольшой кухонный уголок — современные шкафчики с матовыми оливковыми дверцами и прямоугольный хромированный холодильник. Входная дверь находилась в трех метрах слева от кухни и в четырех от того места, где лежал труп Ханнеке Слут.