Страница 9 из 23
Ниже этой толпы, амфитеатр являет собой обширное, застывшее поле боя. Я пристально смотрю на открывшуюся картину. Тысячи воинов застыли бездвижно в пылу боя. Мечи замерли в смертельных выпадах, длящихся вечность. Болтеры вскинуты, готовые к стрельбе. Это ужасный, но величественный вид. Мгновение войны, пойманное в вечности. Все воины выглядят победителями. Ни один не похож на побежденного. Если движение возобновится, то оно сотрясет землю, потому как воины передо мной — космодесантники в доспехах возрастом в несколько тысячелетий. Хотя движения их были остановлены, они не в стазисе. Время частично существует для них, броня их подверглась разрушению за прошедшие века. Знаки отличия и цвета словно стерло песком. Я не могу сказать из каких они орденов. Лоялисты ли они? Предатели? И те и другие? Нет никакой возможности определить это. Здесь нет личностей, только бесконечная красота войны.
Я подозреваю, что воины являются богами для дикарей. Люди живут на внешнем кольце, притянутые удивительным зрелищем. Я не вижу следов жилья на поле боя, однако, и совершенно точно, даже я чувствую ауру святости, излучаемую недвижимым великолепием. Это кладбище, которому обещано воскрешение. Оно не должно быть осквернено.
В центре чаши стоит башня. Это высокий заостренный шпиль, всё ещё чёрный как ночь на фоне занимающегося кровавого рассвета. Он заканчивается столь острой точкой, что она должна резать сам воздух. Это стилет, созданный для убийц богов. У его основания Освященные занимают оборону. Они и вправду отступают, багровыми пятнами пачкая землю. Они окапываются за низкой стеной, окружающей башню. Она более походит на границу между полем боя и башней, чем на укрепление. Позиция предателей усилена также подошедшими «Рино». Эта бронетехника была гордостью Крестового похода десять тысяч лет назад. Теперь они подверглись демоническим трансформациям. Ощетинившиеся пиками, с намалеванными богохульствами, они находятся на подготовленных насыпных позициях, двигатели их рычат, как дикие чудовища.
Я нахожу интересным тот факт, что Освященные выбрали это место для обороны. Их укрытие далеко от идеала. Они уступили возвышенность. Они намеренно поставили себя в невыгодную позицию. Башня должна иметь громадное значение, чтобы оправдать такие тактические ошибки.
Квирин восхищенно осматривает башню. Его череповидный шлем скрывает эмоции. Голос, выходящий из динамиков, плоский и искаженный. Но когда он заговаривает, обожание в его голосе присутствует совершенно точно. «Мы на месте! — кричит он через динамики и по воксу. — Братья! Вот наша цель! Перед вами находится невероятно важная святыня. Мы должны освободить её от ненавистных предателей. Присутствие их в этом святом месте оскверняет честь и славу нашего примарха! Уничтожьте их! Напоите землю их кровью! И тогда мы удостоимся самых великолепных почестей в нашей судьбе!»
Я вновь смотрю на башню. В ней нет даже намека на то, что она воздвигнута в честь Сангвиния или Императора. Я вижу работу неровной точности. Я вижу форму оружия. И я не вижу больших различий между башней и воинами Хаоса, которые охраняют её. Я вновь задумываюсь о её значении для них. Квирин верит, что она имеет особое значение для нас. Слабо верится в то, что Освященные будут так рисковать, чтобы просто оскорбить честь Кровавых Ангелов.
Я открываю личный канал связи с Квирином. «А эти обездвиженные воины, — спрашиваю я, — кто и что они такое?»
— Я не знаю.
— Они часть той святости, которая по твоим словам нас ожидает?
— Этого я тоже не знаю, — он умолкает на секунду, — они должны быть частью великого плана. Они слишком поразительные, чтобы быть просто случайностью.
Конечно, они часть грандиозного плана. Только вот чьего? И насколько он велик? У Чёрного крестового похода свои рамки величия. И нам их не охватить. Ничего из этого я не говорю Квирину. Он не приемлет никаких аргументов в пользу альтернатив с тех пор, как вышел из варпа. Его непреклонный догматизм сохранил ему жизнь во время испытания. Это может стать причиной смерти для всех нас. «Ты говоришь довольно уверенно», — отвечаю я ему.
— Не сомневайся во мне, возвращенец.
Я не обращаю внимания на оскорбление. Это ниже моего достоинства. Я удивлен, что Квирин скатился к такой мелочности. Его несдержанность — плохой знак. Он не думает рационально ни о башне, ни обо мне. Он забывает мой ранг. Но меня не волнует пренебрежение. Меня волнует путь, на который нас затаскивают. «Я не сомневаюсь в твоих убеждениях, реклюзиарх», — отвечаю я.
— Можешь также не сомневаться в правдивости моих слов, — парирует Квирин. Он указывает на башню. — Если ты не чувствуешь силу святилища, то ты не достоин своего титула.
Я вновь игнорирую нападки на меня. Я не заинтересован в бессмысленном обмене колкостями. Квирин прав. Отрицать силу, излучаемую строением, значит просто закрыть глаза на факт её существования. Это центр варп-шторма, за которым я шёл. Энергии сходятся здесь, прибывая с каждой секундой. Это центр водоворота. Это точка, к которой Четвёртую роту и меня вели с тех самых пор, как в системе Сапплициума мы вступили на борт корабля-призрака «Затмение надежды». Наше право выбирать свой путь было превращено в печальную насмешку. Каждый наш шаг был спланирован внешней силой, силой, у которой не может быть ничего общего с нашим уважаемым примархом. Глядя на башню и застывших космодесантников, я понимаю, что этот момент готовился тысячелетиями. Квирин, один из самых наших легендарных капелланов, празднует это олицетворение неизбежности.
Он глупец.
А я? У меня есть долг. Присяга. Миссия.
А вот выбора у меня нет.
И правда, даже без увещеваний Квирина, возможный путь был бы только одни. Перед нами предатели. И нельзя позволить им жить дальше.
На краю чаши воссоединяются силы Четвёртой роты. Но мы должны воздержаться от применения всей нашей мощи. Наша задача — захватить территорию, а не разнести планету на куски. Даже когда Кастигон начинает переговоры с экипажами танков, Квирин встревает: «Башня не должна пострадать», — говорит он.
Признаться, я не верю, что это возможно сделать чем-то таким банальным, как артиллерия. Но поскольку полной уверенности нет, то мы будем действовать согласно указаниям реклюзиарха. Мне также неприятна мысль, о тяжёлых снарядах, падающих среди застывших воинов. Хотя мне неизвестна их принадлежность, вероятность осквернения велика. Я не буду участвовать в подобном. И мои братья тоже.
Кастигон совещается с Квирином, мной и сержантами. Идея рождается, перерастает в план и становится действием. Атака будет проведена с двух направлений. Кастигон с частью сил атакует с фронта. Я возглавлю остальных.
Мы ударим с воздуха. Мы станем самым ужасным дождем.
Глава 4
ИКОНА
Наш примарх обладал крыльями. Он единственный из двадцати сыновей Императора нес на себе подобную мутацию. Только он мог летать без помощи технических приспособлений или психических сил. Мы, те, кто отправились в небеса, чтобы обрушивать гнев Сангвиния на головы отступников, не обладаем этим даром, но в нас есть генетическая память о нем. Характер нашей атаки, однако, это форма поклонения. Мы — эхо нашего примарха. Его благородная ярость звучит сквозь тысячелетия. Его мщение Великому Предателю никогда не закончится, оно будет продолжаться, пока будет существовать хотя бы один Кровавый Ангел, способный поднять меч или болтер.
Или летать.
Кастигон и основные силы Четвёртой роты атакуют первыми. Они спускаются по склону амфитеатра, словно багровое копье, нацеленное в сердце Освященных. Багровый — это цвет правосудия, а ещё это цвет гнева. А когда дело касается нас, то различий, по сути, нет.
Между застывшими воинами почти нет мест пригодных для движения бронетехники. Лишь избыток свободного времени позволил Освященным провести свои «Рино» вниз, к башне, окольными путями. Я замечаю, что предатели также бережно отнеслись к стоящим повсюду воинам, как и мы. Значимость этого факта пока является тайной для меня, а мои братья просто не обращают внимания на это.